На самом деле, очень страшно в конце жизни осознать, что всю её, эту самую жизнь, ты принесла на алтарь человеку, который тобой просто пользовался. Мысль эту Ирина Викторовна попыталась отогнать подальше, но преуспела в этом не слишком. Вцепившись клещом, она всплывала поверх всех остальных, гораздо более нужных и важных сейчас – «Как выжить в этом непонятном мире?», «Как не обнаружить своё незнание самых простых вещей?», «Как вообще такое могло получиться?!». Машинально махнув рукой Питеру, чтобы помолчал, Ирина Викторовна расплакалась…
Расплакалась так, как на похоронах мужа не рыдала…
Растерянный Питер, вскочив с табуретки, неловко топтался рядом, боясь коснуться руки – не дай бог, госпожа оскорбится! Что делать с рыдающей девушкой, он не знал совершенно. А потом вспомнил, как поучал старшего брата отец, когда его дочка мельника отшила:
— Баба, сынок, хоть какая, а всегда про красоту свою помнит. Ежели ты ей, скажем там, колечко подаришь, то она, конечно, посмотрит на тебя благосклонно. Только в другой раз уже серёжки потребует! Так что лучше и не начинай, дурное это дело! И то сказать, она селянка простая. Ей за счастье должно быть, что на неё рыцарский сын посмотрел, а она – кочевряжится. Ищи другую, пусть сама тебе в глаза заглядывает. А ты только говори, какая она раскрасавица, да как ты на неё любуешься всегда. Тут-то ни одна не устоит!
— Госпожа Ирэн, у вас вон и глаза уже покраснели! Этак вы от слёз подурнеете совсем. Посмотрели бы сейчас на себя!
Госпожа неловко размазала слёзы по лицу рукавом, посмотрела на Питера припухшими глазами и спросила:
— Питер, а где есть зеркало?
Ну вот, теперь-то, конечно, она успокоилась – подурнеть они все страшно боятся. Только вот где он ей зеркало-то возьмёт?! Питер привычно поскрёб затылок и сказал:
— Ежели только к леди Беррит прогуляться? Может – пустит?
В покоях леди не было, зато в нише у входа, под двумя факелами, ярко горящими на стене, сидела женщина лет сорока и что-то сшивала из двух кусков ткани — фиолетовой и красной. Не понять, очередной безумный туалет леди Беррит или лорду шьёт? Впрочем, Питеру было всё равно.
— Нерка, где леди Беррит? Госпоже Ирэн она надобна. Срочно надобна! — Питер был деловит и настойчив.
— Дак ужинает в покоях лорда… — Нерка отложила шитьё, встала и поклонилась Ирэн.
_____________________________________________________
В замках туалет назывался просто и изысканно – гардероб. Почему это слово нынче используется в ином значении? В туалетах-гардеробах вельможи хранили свою одежду, подвешивая на крюках под потолком. Это делалось не из-за нехватки полезных площадей, а, как ни странно, с гигиеническими целями.
Во-первых, в гардеробах всегда гуляли сквозняки, проветривая камзолы, мантии и рубахи, а во-вторых, в этих помещениях всегда царил аммиачный смрад, который знатно отпугивал насекомых-паразитов.
После такой «дезинфекции» одежду проветривали просто на воздухе. Считалось, что это всё заменяет стирку.
7
Ирэн и Питер переглянулись, стоя на пороге покоев. Идти к лорду не хотелось ни ему, ни ей.
— Нерка, пусть госпожа в зеркало посмотрится? Что-то ей соринка в глаз попала, а я не вижу.
— Думаю, нет греха в таком… Пущай смотрится.
Питер слегка подтолкнул госпожу Ирэн, и она весьма неуверенно зашла в большую комнату.
Здесь пахло чем-то удушающе сладким, пылью, жжёным волосом и свежей выпечкой. Хотелось открыть окно и проветрить. Большая кровать под бархатным бордовым балдахином стояла вплотную к стене. Такой же бархатной скатертью застелен огромный стол. На нём узкогорлый кувшин, два металлических начищенных кубка и огромная тарелка, прикрытая полусферой блестящей крышки. У одной из стен – громадный сундук с блестящими уголками, ещё два в ряд – поменьше. А у стены напротив – что-то вроде плоского шкафа. Туда Питер и направился. Ирэн шла следом, не слишком понимая, где же зеркало.
Питер распахнул створки шкафа и повыше поднял свой факел. Там, в шкафу, пряталось большое зеркало. Ирэн смотрела на себя в первый раз, неуверенно трогая лицо и потягивая прядь выбившихся волос.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Совсем молодая, лет семнадцать, не больше. Тусклые русые волосы, похоже – просто очень грязные и засаленные. Прямой ровный нос, обычные зеленоватые глаза, темные ресницы и брови. Небольшие чёткие губы, сочные, молодые, без морщин вокруг рта и глубоких носогубных складок. На лбу – немного мелких прыщей. Ай, гадость какая! Ирэн нервно провела по лицу – скорее всего, просто от грязи! Ну, ничего-ничего…
В целом-то – совершенно обычная девушка. Не лучше и не хуже, чем, например, Ирина Викторовна была в молодости. Может даже симпатичнее. Худая только очень. Моду на тощих моделей она никогда не понимала.
Платье больно замурзанное. Постирать бы стоило, конечно. Завела руку за спину, стянула платье – вот и фигурка вполне даже хорошая. Талия тонкая, грудь – между двоечкой и троечкой. И бёдра – хоть сейчас рожай!
Боже мой! Ведь весь день даже не подумала об этом! А на самом деле – она снова молодая! И, возможно, даже ребёночка ещё родит! И бог даст – муж хороший будет! И всё-всё у неё наладится! Экое счастье-то, на самом деле – начать жизнь с нуля и избежать всех-всех ошибок!
Глаза невольно наполнились слезами под укоризненные слова Питера:
— Ну вот, опять!
Госпожа Ирэн решительно вытерла слезу рукавом и сказала:
— Пойдем, Питер, я очень хочу есть! — а про себя подумала: «Всё теперь будет по-другому, всё!».
В комнате, где её дожидалась сестра, Ирэн, наконец-то, рассмотрела всех присутствующих. Пока ела – так и стреляла по сторонам глазами.
Две тётки, хотя они тут все непонятного возраста, но эти, пожалуй, постарше остальных, лет по сорок. Сидят под факелом, возле высокой рамы, напоминающей мольберт художника. Только вместо картины там закреплён огромный кусок ткани. Края его свешиваются на колени тёткам, и они что-то вышивают, каждая свой угол. А там, где должна быть картина, середина уже вышита ярким золотистым люрексом. Геометрическая какая-то фигня, на крест похоже. Надо будет уточнить у Питера, как зовут женщин.
Ещё одна молодая девушка – Линта, как назвала её сестра, что-то непонятное делает в том углу, где спит прислуга. То ли зашивает что-то, то ли – наоборот, распускает. Темно в том углу и не рассмотришь нормально. Линта эта –личная прислуга госпожи Санти, это уже Ирэн и сама догадалась. А у неё, у Ирэн, есть своя – Анги. Похоже, как у всех принцесс-попаданок есть преданная горничная, так и у неё, Ирэн, тоже есть. Надо только разобраться, что она за человек, эта горничная. А то в одной книге была она подосланной от мачехи и пакостила героине.
Возможно, рассуждения Ирины Викторовны и отличались некоторой наивностью, но она, в целом, рассуждала здраво и по-доброму, так, как её учили в своё время в пионерском детстве. Нельзя в человеке сразу врага видеть, но и недоверием обижать не стоит.
Сама госпожа Санти закончила ужин ещё до прихода Ирэн и Питера в комнату и сейчас сидит за этим же большим столом, только с торца. Перед ней, закрывая её от глаз Ирэн, стоит довольно большой ларец с откинутой крышкой. Из-за крышки Ирэн и не видно, что она там делает.
А Анги стоит прямо за спинкой её кресла и прислуживает ей. Сперва-то Ирэн хотела её отогнать, но потом решила не перечить – тут все лучше неё знают, как правильно себя вести. «Так что просто смотрю и привыкаю» —скомандовала она сама себе. Хотя, конечно, глупо это – ну что, разве Ирэн сама не подвинет себе тарелку или хлеба не отрежет? Да и руки Анги мыла, судя по всему, давненько.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ирэн нахмурилась – местные понятия о чистоте её нервировали.
В комнату зашла ещё одна женщина, крепкая и низкорослая, она с трудом тащила на ремне, перекинутом через плечо, огромную корзину с крупными поленьями. Подкинула сразу два в камин и села передохнуть.
— Борка, на ночь не забудь ещё принести. А то будет, как этой ночью, холодина снова… — Санти приказывала, даже не поднимая голову от своего ларца.
