— Исполняйте, Рыков!
Кондуктор открыл замок первого орудия. Подаватель с лязгом вставил «кабана» в канал ствола.
— В пределах нормы. Прицельности зенитного огня не помешает, — констатировал Мышкин. — Значит, можно вести стрельбу из пулеметов все время за исключением самого момента залпа. Зря я, выходит, заставил тебя орудие заряжать.
— Ничего, «сестренкам» оно полезно. Это ведь не боевой снаряд — болванка. Мы механизм каждый день по несколько раз прокачиваем, чтоб в бою не подвел. Первая прокачка в полшестого утра, еще до побудки. Рыков, болванку на место!
— Это я себя тут чувствую болванкой, — пожаловалась Маша. — Ничегошеньки в ваших разговорах не понимаю.
Родя нежно ей шепнул:
— Ты и есть болванка. Раз выходишь замуж за болвана.
Чтоб не смотреть, как влюбленные целуются, мичман отвернулся.
Цветочки
В тот же день на городском телеграфе сухопарый дядя в плаще-балахоне и соломенной шляпе фасона, обычно именуемого «воронье гнездо», отправлял телеграмму. Текст был короткий: «Срочно доставьте вьюн тчк ваш садовник».
Приемщик попался общительный, из любителей поговорить. А может быть, он совмещал должность со службой в некоем ином заведении, и ему предписывалось обращать внимание на все не вполне обычные телеграммы. Ничего странного в таком предположении не было. Город режимный, телеграфное сообщение на особом контроле.
Сначала служителя заинтересовала необычная фамилия адресата.
— Балагур? — переспросил он. — Прямо так и зовут?
— Та. Так зовут, — подтвердил отправитель. — Палагур — это имя французски.
— А-а. Надо же. — Телеграфист быстро произвел подсчет. — Срочным тарифом желаете? Рупь двадцать. Сами, значит, садовник будете?
— Та. Задовник.
Почтовый стрельнул глазами на лошадиную физиономию клиента, говорившего по-русски с акцентом.
— Из колонистов? Хороши у вас сады, заглядение. Я почему интересуюсь? Сам тоже цветы выращиваю. Какой же это, не сочтите за нескромность, вы вьюн выписываете? Ипомею? Южноамериканский?
Судя по ботанической осведомленности, служитель, вполне возможно, был и не из контрразведки, а просто так уж совпало — садовник действительно наткнулся на ботаника-любителя.
— Нет, китайски.
— Вьюн китайский? Никогда не слышал. Хорош?
Аккуратно пересчитав сдачу, колонист ответил:
— Очень кароши. — Изобразил пальцем спиралеобразную загогулину. — Вот так делайт.
Агент Балагур работал с Зеппом и прежде…
Это был большой, толстый человек, но казалось, что его массивная туша наполнена не мышцами и жиром, а лимонадом. Лимонад бурлил, щекотал пузырьками, подбивал хохотать и валять дурака. В характере Балагура сочетались качества несовместимые. Восьмипудовая комплекция определяла обстоятельность поступков, но обдуманными они были лишь на стадии исполнения, а по своей сути, по изначальному мотиву часто оказывались легковесней воздушного шарика. Пока Балагур катился по белу свету сам собой, без конца вляпывался во всякие истории — и только удивлялся, как это его опять угораздило попасть в подобный переплет. Но внимание к деталям и увертливость мысли, а еще более того легкость характера выручали. Что ни случись, всё ему было смешно. Ничего на свете он не принимал всерьез. Даже когда убивал — хихикал. Люди так смешно умирают! Кто глаза выпучит, кто маму позовет, кто захрюкает, кто в штаны наложит. Ну не умора?
Прикончить кого-нибудь на его языке называлось «выпустить газ» — потому что душа представлялась Балагуру чем-то вроде воздуха в резиновом мяче.
Он потому и любил работать с Зеппом, что тот тоже был человек легкий, не соскучишься.
Познакомились они при обстоятельствах воистину незабываемых.
В прежней своей жизни существовал Балагур, как пташка Божья. Ну, или не Божья, а чертова — вопрос терминологии. В общем, порхал по жизни без заботы и труда. Когда заканчивались деньги, придумывал, как добыть новые. «Выпустит газ» из подходящего субчика и порхает себе дальше. Никогда не попадался, потому что, как уже сказано, шальная беззаботность идей совмещалась в нем с математическим изяществом их реализации.
Но однажды удача подвела.
Дело было вскоре после начала войны. Ехал Балагур в поезде «Москва — Варшава», в первом классе. Искал подходящего кандидата, чтоб разжиться деньгами. Нашел.
Познакомился в вагоне-ресторане с одним многообещающим господином. Выпили, подружились. Балагур собутыльника анекдотами до икоты довел. Заодно приметил толстый бумажник, портсигар с алмазами, золотые «котлы».
Алиби обставил безупречно: сошел на станции, попрощался с проводником, дал рубль на чай. Потом обошел состав с другой стороны, влез на крышу. Часок потрясся наверху, пока в купе не погас свет. Спустился на ремне в окошко (оно из-за духоты было приоткрыто). Исполнил дело, стал тем же манером подниматься обратно. Несмотря на полноту, был он ловок, как толстый котище.
А ремень, зараза, возьми и лопни.
Насмерть Балагур не расшибся, даже ничего себе не поломал — жир, что ли, смягчил падение. Однако подобрали его в совершенно недвусмысленном виде: с добычей в заплечном мешке и окровавленной бритвой в кармане (хорошая английская вещь, Балагур к ней привык).
Дальше — хуже. Убитый оказался директором военного завода, а преступник звался по паспорту немецким именем: Семен Карлович Клопфер. Такое у человека от природы наименование, ну что тут поделаешь? Родитель у Балагура был мемельский житель, лютеранского вероисповедания. В мирное время это не имело значения, но как началась война, вдруг оказалось, что быть немцем или даже просто зваться на германский лад в Расее-матушке не здорово.
Сволочь-полицмейстер вмиг сочинил шпионско-террористическую историю, и оказался Балагур в тюрьме не обычной, а военной, под угрозой веревочного галстука. Не то чтоб его это напугало. Он и в камере всё песни пел, да надзирателям рожи строил.
И вот посадили к нему одного задержанного по подозрению в шпионаже. Такого же, как Балагур, весельчака. Хохот у них стоял — дверь дрожала. Но человек это был хоть по всем повадкам вроде и простой, а только куда как не прост. На этакие вещи у Балагура глаз был верный.
Он возьми и спроси, напрямую: как-де ты, такой умный, да легавым попался?
Ответил ему сосед тоже без обиняков: «Я не попался. Я сюда нарочно сел. Нужно одну штуку провернуть. Поможешь — уйдем вместе. Мне помощник вроде тебя пригодится».
Выяснилось, что держат здесь в отдельной камере какого-то важного агента, из которого обязательно нужно газ выпустить, пока не наболтал лишнего.
Балагур, конечно, сразу согласился. С этим Зеппом (так назвался сокамерник) он был готов хоть в огонь, хоть в воду.
Дальше что? Воздух из агента вынули, ушли через подкоп (у Зеппа все заранее было подготовлено). И с тех пор вольная жизнь у Балагура закончилась. Но он не жалел. Платили щедро, а главное, скучать не приходилось.
Деревня-китай
Телеграмму от «садовника» Балагур ждал. Был извещен, что может произойти такое событие и нужно состоять в полной готовности. Никаких иных подробностей ему, однако, сообщено не было. Поэтому распоряжение доставить неизвестно куда невесть что заставило его почесать затылок. «Фу ты, ну ты», сказал он себе и телефонным звонком вызвал на экстренную связь резидента московской сети.
Встретились.
Оказалось, что доставить нужно не «что», а «кого». В славный город Севастополь. Нынче же, ночным поездом.
Инструкции по поводу того, где следует искать Вьюна, рассмешили толстяка. Нет, ей-богу, со стариной Зеппом не соскучишься.
Собрался Балагур быстро — только подпоясался. В смысле, надел под сорочку потайной пояс с набором запасных документов и кое-какой амуницией: полезная проволочка с красивым названием «гаррота», гибкое лезвие, маленький плоский «браунинг». Мало ли, как жизнь сложится?
