Затем шла пустая мансарда, а потом комната Жефа Клааса.
— Кто это?
— Старый одинокий глухонемой. В сороковом году он бежал из Бельгии. Его замужние дочери и внуки погибли в тот самый момент, когда поезд с беженцами должен был отойти с вокзала в Дуэ. Старик был ранен в голову, но остался жив. Один из его зятьев умер в Германии, другой вторично женился в Америке. Старик живет один и выходит только для того, чтобы купить себе еду.
Она давно уже очистила зеленый горошек.
— Надеюсь, теперь вы оставите меня в покое. Я хотела бы только знать, когда привезут сюда тело и когда состоятся похороны. Мне нужно собрать у жильцов деньги на венок.
— Пока еще ничего нельзя сказать определенно.
— Вот, кажется, вас ищут.
Это был Люка, который вошел в дом и остановился перед окошечком консьержки.
— Полицию я нюхом чую за десять метров.
Мегрэ улыбнулся и поблагодарил консьержку за сведения.
— Если я ответила на ваши вопросы, то только потому, что обязана отвечать. Но я не доносчица, и если бы каждый занимался своим делом…
— Что будем делать дальше, шеф? — спросил Люка.
— Поднимемся. Пятый этаж, налево. Жанвье, наверное, мечтает о стакане свежего пива. Если только Алина не сжалилась над ним и не угостила его одной из бутылок, которые я заметил сегодня утром в холодильнике.
Мегрэ позвонил в квартиру, у Жанвье, вышедшего открыть дверь, было странное выражение лица. Когда вошли в гостиную, комиссар понял, в чем дело. Алина тут же шмыгнула в дверь, ведущую в спальню. Вместо светло-голубого платья, которое Мегрэ видел на ней утром, она была в шелковом халате оранжевого цвета. На круглом столике — два стакана, один из которых не допит, бутылка с пивом и только что сданные игральные карты.
— Знаете, шеф, это совсем не то, что вам может показаться, — неловко оправдывался инспектор.
Глаза Мегрэ смеялись. Он небрежно пересчитал сданные карты.
— Белот?
— Да. Я вам сейчас объясню. Когда вы ушли, я стал настаивать, чтобы она что-нибудь поела. Она ничего и слышать не хотела и заперлась б своей комнате.
— Она не пыталась звонить по телефону?
— Нет. Примерно час лежала, а потом снова появилась — в пеньюаре, взвинченная, с такими глазами, какие бывают у человека, тщетно пытающегося уснуть.
«— Выходит, инспектор, хоть я и дома, а все-таки пленница, — бросила она мне. — А что произойдет, если я выйду из дома?
Я решил, что следует ответить так:
— Я вам мешать не стану, но инспектор… он последует за вами.
— Вы рассчитываете остаться здесь на всю ночь? — поинтересовалась она.
— Я — нет. Меня сменит мой коллега.
— Вы играете в карты?
— Случается.
— Что, если мы сыграем в белот, чтобы убить время?
Это отвлекло бы меня от тягостных мыслей».
— Собственно говоря, — сказал Мегрэ, обращаясь к Люка, — тебе следовало бы позвонить на Набережную, чтобы кто-нибудь из наших пришел дежурить перед домом. Кто-нибудь из таких, кто не допустит, чтобы его оставили в дураках.
— Здесь Бонфис. Лучшего для такой работы не найдешь.
— Пусть предупредит жену, что не придет домой ночевать. А где Лапуэнт?
— В кабинете на Набережной.
— Пусть придет и ждет меня здесь, вместе с тобой, пока я не вернусь. Ты играешь в белот, Люка?
— Кое-как защищаюсь.
— Алина может этим воспользоваться.
Он постучал в спальню, и дверь тут же открылась.
Алина, должно быть, подслушивала.
— Простите, что я беспокою вас…
— Вы же у себя, не правда ли? Сейчас как раз удобно это сказать.
— Я просто хотел предложить услуги на тот случай, если у вас есть необходимость с кем-то связаться. С управляющим «Золотого бутона», например, или нотариусом. Или с родственниками…
— У Манюэля не было родственников.
— А у вас?
— Моя семья не больше беспокоится обо мне, чем я о ней.
— Не кажется ли вам, что, если бы они узнали, что вы являетесь хозяйкой такого дома, как этот, они бы живо очутились в Париже?
Алина приняла удар мужественно. Она не задала никаких вопросов.
— Советую вам поесть, — продолжал Мегрэ. — Я оставляю здесь инспектора Люка, которого вы знаете. Если у вас появится желание что-нибудь мне сказать, я буду еще некоторое время здесь, в доме.
На этот раз взгляд молодой женщины стал более острым.
— В доме?
— Мне пришла охота познакомиться с жильцами.
Она не спускала с него глаз, пока он отправлял домой Жанвье.
— Тебе, Люка, я пришлю замену около восьми или девяти вечера.
— Я велел прийти Жанену, но лучше я сам останусь, шеф. Если бы мне только принесли бутерброды…
Около двух часов Мегрэ обходил дом, любезный и терпеливый, как коммивояжер.
Имена, помеченные у консьержки, постепенно теряли свой абстрактный характер, становились лицами, глазами, голосами, характерами — человеческими существами.
Педикюрша с первого этажа могла бы быть и гадалкой на картах. У нее было очень бледное лицо, большую часть которого занимали черные, почти гипнотические глаза.
— Почему полиция? Я в жизни не сделала ничего дурного. Спросите у моей клиентки, которую я обслуживаю уже девять лет.
— В этом доме убит человек.
— Я видела, как выносили тело, но я была занята.
Кто это?
— Месье Пальмари.
— Я его не знаю. На каком этаже он жил?
— На пятом.
— Я слышала о нем. У него очень красивая жена, немного манерная. А его я никогда не видела. Он был молодой?
Шабо, того, который работал на телевидении, не оказалось дома. Контролер из метро еще не вернулся домой, но его жена с подругой сидели за столом и пили шоколад с пирожными.
— Что я могу вам сказать? Я даже не знаю, кто живет у нас над головой. Если этот человек не выходил из квартиры, не удивительно, что я не встречала его на лестнице. Ну, а мой муж никогда не поднимается выше нашего этажа.
Еще одна женщина, в квартире напротив, ребенок, в колыбели, на полу девочка с голой попкой, соски в стерилизаторе.
Этажом выше стучала на машинке мисс Тюплер. Крупная, крепко скроенная мисс из-за жары, видно, предпочитала сидеть в пижаме. Куртка пижамы расстегнулась на груди, но она не испытывала потребности застегнуть ее.
— Убийство в доме? Как волнительно. Вы арестовали этого… как вы его называете… убийцу? А ваша имя Мегрэ! Мегрэ с набережной Орфевр?
Она направилась к стоящей на столе бутылке бургундского.
— Вы чокнетесь, как говорят французы?
Он чокнулся и минут десять слушал ее тарабарщину, соображая, прикроет ли она наконец грудь.
— «Золотой бутон»? Нет… не была. Но в Штатах почти все ночные клубы принадлежат гангстерам. А Пальмари был гангстером?
У американки царила безалаберная обстановка богемы. У рантье, в квартире напротив, все было приглушено, сладко, как варенье, и даже пахло конфетами. Человек с седыми волосами спал в кресле с газетой на коленях.
— Не говорите слишком громко. Он терпеть не может, когда его неожиданно будят. Вы пришли от благотворительного общества?
— Нет, я из полиции.
Это, казалось, восхитило старую даму.
— В самом деле? Из полиции! В таком спокойном доме! Только не говорите мне, что кого-то из жильцов обокрали!
Она улыбалась, лицо ее было ласковое и доброе, как у монашенки под чепчиком.
— Преступление? Вот почему сегодня утром столько людей ходило взад и вперед. Нет, месье, я не знаю никого, кроме консьержки.
Преподавателя физкультуры на четвертом этаже тоже не было дома, но дверь открыла молодая женщина, закутанная в одеяло.
— Нет, я не знаю, когда он вернется. Я здесь в первый раз.
— Когда вы его встретили?
— Вчера вечером, вернее, сегодня утром, потому что было уже за полночь. В баре на улице Пресбург. А что он сделал? На вид такой славный парень.
Напрасно было ее расспрашивать. Она говорила с трудом, видно с перепоя.
У Массолетти он застал только служанку, которая на плохом французском языке объяснила, что ее хозяйка поехала к мужу в Фуке и что обедать они будут в гостях.
В этой квартире меблировка была современная, более светлая и веселая, чем в других квартирах. На диване валялась гитара.
На этаже Пальмари Фернан Барийар еще не вернулся, дверь, напевая, открыла женщина лет тридцати, белокурая и упитанная.
— Смотрите-ка! Да я с вами уже встречалась на лестнице. Что вы продаете?
— Уголовная полиция.
— Вы расследуете то, что произошло утром?
— Откуда вы знаете о том, что произошло?
— Ваши коллеги распустили достаточно сплетен. Мне стоило только приоткрыть дверь, чтобы услышать все подробности. Кстати, у них забавная манера говорить о покойнике, особенно у тех, что с шутками несли тело по лестнице.
— Вы знали Манюэля Пальмари?
— Я его никогда не видела, но, случалось, слышала, как он ревет.
— Ревет? Что вы хотите этим сказать?
— С ним, наверное, приходилось нелегко. Я его понимаю, потому что консьержка сказала, что он калека.
