Лаклесс. На этом, милостивые государи, заканчивается первая интермедия. А теперь, любезная публика, вам покажут великолепное зрелище, равного которому еще не являла сцена. Итак, перед вами двор царицы Ахинеи! Давайте нежную музыку – пошел занавес!
Под нежную мелодию раздвигается занавес, и мы видим богиню Ахинею, восседающую на троне, Оратора в бочке [70], дона Трагедио и других персонажей кукольного представления.
Ахинея.
Пусть те, кто дивный дар мой чтят,День этот в праздник превратят.
Лаклесс. Обратите внимание, милостивые государи, как она любит речитатив.
Ахинея. Мсье Пантомим, мы рады вам!
Пантомим выделывает антраша.
Бедняжка, он так застенчив! Я разрешаю вам говорить! При мне позволительны любые речи, кроме тех, которые остроумны!
Лаклесс. Разве вы не знаете, государыня наша Ахинея, что мсье Пантомим немой? И позвольте заметить; он вам будет весьма полезен. Он единственный из ваших почитателей, кто наводит на людей сон, не произнося ни звука. А вот дон Трагедио, уж этот поднимет шум!
Дон Трагедио.
Трагедио – имя мое таково,Слава сопровождает его,В Друри-Лейне и в Линкольне-ИннеГромоподобно звучит это имя.Молнии в гербе моем расцвели;Мне ни Шекспир, ни Джонсон, ни Ли [71]Не подарили ни мысли, ни слова.Славьте новатора снова и сноваТе, кто мои сочиненья прочли!
Ахинея. Мы вдвойне вам рады, добро пожаловать!
Дон Трагедио.
Любезны вы, но, впрочем, в самый раз,Две драмы – две! – я написал для вас;И если бы свистать не начал зал,Я б сорок, целых сорок написал!
Лаклесс (зрителям). Слышали? Это новый шедевр дона Трагедио. Он не только перенимает у других исковерканные слова, но и придумывает свои собственные.
Сэр Фарсикал Комик. Нет, черт возьми, коли на то пошло, я тоже придумываю новые слова и порчу старые. Я заставляю иностранцев говорить на ломаном английском, а англичан – на плохой латыни. В моих пьесах царит такое смешение языков, какого не было при строительстве Вавилонской башни.
Лаклесс. Это тем удивительнее, что автор не знает ни одного языка.
Сэр Фарсикал Комик. То есть, как же – ни одного? Жисть ты моя, злосчастная!
Ахинея. О досточтимый Оратор, я много о вас слышала!
Оратор. Могли бы слышать и меня самого. Меня за сто миль слыхать!
Лаклесс. Слышать-то она вас могла, а вот если еще поняла смысл ваших объявлений, то, право, она догадливее самого Аполлона.
Оратор. Про что вы, сударь? При чем тут догадливость? Мои слушатели хотят, чтобы их развлекали. И они свое получают. А разве бы это было так, когда бы от них еще требовалась догадливость: она среди них в диковинку!
Ахинея. Вы все заслужили мою признательность! (Синьору Опера.) Но вам я отдаю все свое богатство!
Синьор Опера. Вашему величеству известно, какой награды я жду!
Хвалы ожидает философ-простакИ льнет к добродетели или уму;Сгорает солдат в полыханье атак,И слава посмертно приходит к нему.Политик в волнении:Как выбиться в гении?Красотки весь век перед зеркалом мрут;У всех у них мания —Все жаждут признания,А их пожалеть бы за этакий труд.Ведь мудрого к действию манит одно —Лишь то, что богатство ему принесет,В богатстве все лучшее заключено,Для золота нет недоступных высот.Богатством обещаныИ вина, и женщины,Ведь все золотым открывают ключом;И – слава богатому!Льстят и кадят ему,Считают великим, зовя богачом.
Ахинея (в экстазе повторяет). Считают великим, зовя богачом… Браво, брависсимо! Я жажду стать вашей супругой!
Лаклесс (публике). Как видите, милостивые государи, музыка сразила Ахинею, и она воспылала любовью к духу синьора Опера.
Миссис Чтиво (Ахинее). Если мои истории тешили когда-либо слух нашей богини и я читала признание в ее взоре, – о пусть она не лишает меня единственной моей отрады!
Ахинея. Чего ты хочешь, дочь моя?
Миссис Чтиво. Увы, он мой супруг!
Книготорговец. Но он был твоим мужем на том свете. Теперь смерть освободила его от этих уз, и он волен взять себе другую жену. Мне еще не приходилось слышать, чтобы хоть один муж пожелал сохранить здесь свою прежнюю супругу.
Миссис Чтиво.
Я девицам норовистымРада мудрость преподать:Вам, отбившим первый приступ,Век второго не видать.Ах, судьбы коловращенье!Ах, волнение в крови!Чем мечты невоплощенье,Лучше гибель от любви!
Книготорговец. Опять вы за свое! Так вы что, умерли от любви к собственному мужу?
Миссис Чтиво. Он знает, что ему надлежало бы называться этим именем. Он поклялся стать моим мужем. Он знает, что я умерла из-за любви – я ведь умерла родами.
Оратор. А вы еще всю дорогу убеждали меня, что вы девица!
Синьор Опера.Человек, пока живой,Твердо знает:ИзбавляетСмерть от суеты земной,Разводя с чумой-женой.Но когда нас ввергнут в ад,Жен – о боже! —Ввергнут тоже.Черти – шутка для ребят,Жены пагубней стократ.
Ахинея. Прочь от меня, сквернавец! Прочь!
Тебя в объятья не приму!Ступай! Увы, не быть тому!
Синьор Опера. Коли мне не удалось заполучить богиню, докажу по крайней мере, что я человек чести. (К миссис Чтиво.) Я всегда любил тебя, мой ангел. Но пойми: тщеславие – страшный искуситель! Итак, пусть мой дух платит долги моего тела.
Миссис Чтиво. Теперь мое счастье безмерно!
Синьор Опера. О, моя милая утрата!
Миссис Чтиво. О, мой милый найденыш!
Синьор Опера.
Примешь ли меня ты,Ангел мой бесценный?Можешь ли поверить,Пренебречь изменой?За грехи земныеЯ воздам сторицей,Без любовной ласкиЧасу не продлится.На груди лилейнойЗадохнусь от страсти,Обмирая в неге,Мы узнаем счастье.
Оба.
Нет конца блаженству!С кем такое было?Смерть других разводит —Нас соединила!
Синьор Опера.
Если б я шотландцем былИ подружку обнимал бы,Пусть бы ветер дул и выл,Опасений я не знал бы!
Миссис Чтиво.
Если б в Эрине [72] жила бЯ с тобою, друг мой милый,Повкусней ирландских бабЯ б картошки наварила.
Синьор Опера.
Картошку чистили бы днем…
Миссис Чтиво.
А ночью б нежились вдвоем.
Синьор Опера.
Ирландка и шотландец вразСказали б:
Оба.
Нет счастливей нас!
Оратор. Поскольку моя богиня дала отставку своему возлюбленному, быть может, она подарит улыбкой скромнейшего, по отнюдь не ленивейшего из своих слуг?
Лаклесс. Я бы вам советовал, досточтимый Оратор, блеснуть перед ней своим красноречием.
Оратор. Тогда я расскажу вам притчу про смычок и скрипку. Об этом меня просил в письме один из моих постоянных слушателей. Так вот. Скрипка подобна государственному деятелю. Почему? Потому что внутри пустая. А смычок, он – взяточник: не смажешь – не поедет.
Лаклесс (публике). Обратите внимание, господа, как он работает руками: левой изображает скрипку, а правой орудует, как смычком.
Оратор. Скрипка подобна носу развратника: на нее порой нападает гнусавость. А смычок – как есть площадной фигляр: знай старается перед толпой. Скрипка похожа на язык биржевого маклера, только она дока по части нот, а он – по части банкнот. А вот смычок в родстве с его париком: в нем много конского волоса.
Лаклесс. А ваше красноречие вполне под стать вашей особе: в нем тоже порядком глупости.
Ахинея. Нет, без музыки вам не прельстить мой слух!
Оратор. Извольте только приказать.
Лаклесс (публике). Обратите внимание, милостивые государи, как поет наш Оратор в своей бочке. В ней не спрятано никаких инструментов – это все он сам, своим голосом!
Оратор. Итак, песня века! «Бим-бом-тили-бом», на мотив «Молл Патли».
Мы все по сути птицы, сэр,Хоть крыльев не имеем:Солдат бы мог сравниться, сэр,С большим бумажным змеем;Напомнит врач собою, сэр,Ту, что зовем совою, сэр,Что ухает зловеще:Ух-ух-охо!Ух-ух-охо!Ух-ух-охо-хо-хо-хо-хо!Кончины вестник вещий.Процентщик – словно страус, сэр,Глотающий немало,Деньгу нажить стараясь, сэр,Клюет он что попало.Юрист и клерк – вороны, сэр,Чей корм любимый – кроны, сэр,Кто каркает так яро:«Кареты – кар!Караты – кар!В карманы – кар-кар-кар-кар-кар!» —При виде гонорара.Как райских птиц – весталок, сэр,Немного их в народе,А шлюх кругом – как галок, сэр,На каждом повороте.Тут и мужчины – право, сэр, —Что выступают браво, сэр,И, перьями блистая,За рядом рядОни парят,Самцы и самки – все подряд —Летят, за стаей стая.
Ахинея. Нет, и это меня не трогает.
