Знаменитые золотные мастерицы, Катя Соймонова, Дуня Душецкая и Даша Юрова еще в сочных годах были, однако Аленка их за глаза тетками, а в глаза матушками звала. Тридцатницы! Видно, еще с царицы Авдотьи Лукьяновны, благоверной супруги государя Михаила Федоровича, повелось — в Светлице есть тридцать мастериц наилучших, царицыных любимиц. Одна уходит по старости или по болезни, а то и по семейному делу, — другую тридцатницей государыня нарекает, так что всегда их в Верху — ровно три десятка, и длится это, надо полагать, не менее семидесяти годков…
Сейчас, правда, тридцатницы в Верху и остались, на правительницу Софью работают. В черном теле держит Софья младшего братца, денег жалеет, порой Натальи Кирилловны двор только тем и жив, что тайно переправит патриарх Иоаким или пришлют от Троицы-Сергия. Братца Ивана холит и лелеет, потому что и он — из Милославских, а братца Петра унижает, не холить же нарышкинское отродье…
— Твоя правда, светик, — согласилась Пелагейка. — Ну да ничего, мы люди простые, подождем. А только знаешь, что мне странно показалось?
— А что, Пелагеюшка?
— А то, что государыня тебе муженька никак не подыщет. Сколько лет-то тебе?
— На Алену равноапостольную восемнадцать исполнилось, — призналась Аленка.
— Да, теперь не то, как раньше бывало. Раньше ты и горя бы не ведала! Думаешь, с чего девки бесятся? Всегда у них свахой сама государыня-то была, а теперь никому до горемычных и дела нет! — Пелагейка скривила лицо и так-то горестно вздохнула. — Раньше, светик, мастерицам житье было! Как увидит государыня царица, что девица в возраст взошла — сама жениха присмотрит. Сколько свадеб так-то сыграли! И женихи были все ведомые — сенные истопники, вон, всегда у государей на виду. Они и хоромы топят и метут, и у дверей для отворяния стоят, и жалование им — семь рублей! И люди они честные, а на Москве живут и царскую службу справляют по полугоду, а остальное время — в вотчинах своих. То были женихи! А теперь-то живем не во дворце, а в колымаге, прости господи… Со всем скарбишком по подмосковным шастаем, Верх только зимой и видим… Разве до сватовства теперь государыне? Вот девки и шалят… А коли повезет, и знаменщик присватается. Знаешь, девка, сколько знаменщик получает? Пятнадцать рублей!
— Пятнадцать рублей… — зачарованно повторила Аленка. Это были немалые деньги.
— Ты бы в тридцатницы вышла, да муженька бы тебе работящего сыскали, да домишко бы вы себе на Кисловке купили, среди своих же, верховых, поселились и детушек завели…
— Да я, Пелагеюшка, всё никак в обитель не отпрошусь, — призналась Аленка. — Боярыня Наталья Осиповна сперва обещалась, потом оставаться велела. А я в Моисеевской обители сговорилась было, меня там и старицы знают, и матушка игуменья помнит, я у нее на виду была…
— В обитель? В Моисеевскую? Побойся бога, девка! Куда тебе в черницы? — Пелагейка даже замахала на Аленку короткими ручками. — Это ежели бы ты какая хромая или кривая уродилась, или вовсе бестолковая — тогда и шла бы мирские грехи замаливать. А ты же красавица! Чего это тебя в обитель-то потянуло? Чай, старухи с пути сбили? Сами-то нагулялись, а тебя, дурочку молоденькую, раньше срока с собой тянут! Знаю я Моисеевскую обитель! Из ихней богадельни еще святой Ларион бесов изгонял!
Аленка потупилась — и впрямь, было давным-давно в той богаделенке нечто непотребное, старухи выкликать принялись. Много с ними принял хлопот и расстройства государь Алексей Михалыч, пока святитель бесов одолел…
— А что, девка, не потому ли ты к черницам-то собралась, что с молодцем какая неувязочка вышла? — шепнула в ухо карлица. — Скажи, свет, не стыдись! Уж в этом деле я тебе помогу.
— Да Господь с тобой, Пелагеюшка! — испугалась Аленка. — Ни с кем у меня неувязки не было!
— А и врешь же ты, девка… — Пелагейка тихо рассмеялась. — В твои-то годы — да без этаких мыслей? Ты скажи, я помогу! Думаешь, коли я — царицына карлица, так уж этих дел не разумею? Я, свет Аленушка, такие сильные слова знаю, что если их на воду наговорить и той водой молодца напоить, — с тобой лишь и будет.
— А что за слова, Пелагеюшка? — Аленка знала, что всякие заговоры бывают, и такие, где Богородицу на помощь зовут, и такие, где нечистую силу призывают, и спросила потому строго, всем личиком показывая, что зазывательнице нечистой силы от нее лучше держаться подале.
— Слова праведные, — убежденно заявила Пелагейка. — И не бойся ты, девка, бабьего греха. Сколько раз бывало — сперва парень с девкой сойдутся, а потом — и под венец. Ты-то у бояр жила, у них построже. А нигде на девок такого обмана нет, как на Москве! Приедут сваты — а к ним невестину сестрицу выведут или вовсе девку сенную! Так что лучше уж сперва сойтись — так оно надежнее выйдет…
Пелагейка тихонько рассмеялась.
— Ведь и ко мне, Аленушка, сватались…
— К тебе?..
Глаза у Аленки чуть ли не на лоб вылезли.
Присвататься к карлице Пелагейке?..
— Нешто я муженька не прокормлю? А я рассудила — детушек мне всё одно не родить, лучше уж в Верху состарюсь, а как придет пора грехи замаливать — определят меня в хорошую богаделенку или вовсе в обитель, присмотрят там за мной, старенькой. Нас, девок верховых, как смолоду в Верх возьмут, так и до старости обиходят.
— А сколько тебе лет, Пелагеюшка? — Аленке впервые пришло в голову, что Пелагейка не так уж стара, как можно подумать, глядя на широкое, щекастое, лоснящееся лицо.
— А тридцать третий миновал, Аленушка. Ты меня слушайся, я плохому не научу. Неужто и впрямь ни с кем ничего не было?
— Господь с тобой, Пелагеюшка, у нас — строго! — поняв, что только это соображение и доступно карлице, отвечала Аленка.
— Да, гляжу я — молодую государыню в строгости возрастили, — карлица сделала постно-рассудительную рожицу. — Ты ведь с ней сызмала жила? При ней и росла?
— Сколько себя помню, — подтвердила Аленка.
— А ведь род-то дьячий, небогатенький, невидный, только и славы было, когда дедушка, Аврам Никитич, у государыни Натальи Кирилловны дворецким был, а выше и не залетали, — Пелагейка прищурилась. — А, может, так оно и лучше. Пожила Авдотья Федоровна по-простому, порадовалась девичеству своему, теперь узнала цену богатому житью. Ведь ей уж девятнадцать было, когда государыня ее избрала? Еще годок-другой — и перестарочек. Для кого ж ее берегли, что замуж не отдавали?
— Да не сватали что-то, — честно призналась Аленка.
— Может, и сватали, да тебе не докладывали. Может, кого по соседству приглядели да и сговорились без лишнего шума…
— Да нет же, Пелагеюшка, я бы знала! Да и не было никого по соседству подходящего, вот разве что у Глебовых…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
