— Лично для меня, значит… — Лена сделала вид, что оговорилась. — Для всех нас! Для всего двора, что ли, не можешь?
— Вот тут, — он постучал пальцем по голове, — мужики сумлеваются… Ларионова же все равно не перепрыгнешь!
— Не стараться — так и не перепрыгнешь!
Она схватила его за руку и потянула в сквер через дорогу. Гусь застеснялся и выдернул свою руку из ее рук.
— Ты тайну хранить умеешь? — горячо спросила Лена.
— Хоть две! — гордо заявил Гусь.
— А их и так две!
И она рассказала ему все. Гусь долго думал.
— Ладно, — проговорил он наконец. — Я согласен. Я-то думал, что ты… а ты… Ну, да ладно… А двор, это дело по мне! Люблю разыгрывать!
Он сорвал розу и протянул ее Лене.
— Сказал — сделал. Гусь такой!
Аллея была пуста. Лена взяла розу. Гусь расплылся в улыбке. Но улыбка погасла тут же, потому что Лена воткнула розу на ее место в клумбе.
— Нельзя… — сказала она, — милиция остановит…
— Вас понял. Вижу хорошо, — кивнул Гусь. Мимо них действительно медленно прошагал милиционер. — Знаешь, а тебе пойдет Мануэль де Курси!
— Что?! — удивилась Лена.
— Ну, я насчет… — Гусь повертел рукой над своей макушкой. — Насчет прически…
— Ты опять?
— Не буду! — испугался Гусь.
К изумлению всего двора, Гусь с Леной чинно прошлись мимо ворот и исчезли в переулке.
В комнате Лени Толкалина собрался весь кворум, к которому после долгих уговоров присоединили Ванюшу. Даже Вита Левская была тут, потому что теперь она должна была своей игрой в положенные моменты оформлять лирическое настроение Гены, которому все равно придется влюбиться. Они уже обсудили ее репертуар, придирчиво прослушали несколько пьес и остановились на том, что играть она будет молдавские мелодии. Потому что, по общему мнению, разные там скрипичные пьесы для такого дела совсем не подходили. Ванюша пришел в разгар споров, касающихся музыки, очень удивился — до сих пор никто, кроме Лени Толкалина, скрипкой не интересовался. Надя объяснила ему так:
— Растем. Пора думать.
Это вполне Ванюшу устроило.
— Думайте, — сказал он, — лично я к скрипке равнодушен. Я люблю битлов.
Вот мы тут о Гусе, — сказала Надя. — Он дал нам слово сломить сопротивление доминошников. А мы боимся, чтобы он не подвел наши игры. Вот сейчас тут Леня пленку прокрутит… Он говорит, что Гусь какой-то странный стал. Он ведь такой — жди от него фокусов!
Леня включил проектор.
На холсте, повешенном на стенку, из подъезда выскочил Гусь, на ходу жуя бутерброд. Он пробежал мимо гаража с джазистами, мимо автомобилистов на пустыре, мимо доминошников, ни на кого не обращая внимания…
— Видели? — спросил Леня. — Все мимо…
Гусь идет по улице. На углу подходит к группе пижонистых подростков. Они почтительно пожимают ему руку. Когда двое из них здороваются, волосы закрывают им лица. Получается очень смешно — как будто они вслепую шарят руками, чтобы поздороваться друг с другом. Гусь оглядывается… и вдруг опрометью бежит от подростков. Они тоже оглядываются. И бегут за ним.
— Это они от меня убегали… — сообщил Леня. Улица неслась на полотне, навстречу зрителям — качались деревья, качались автобусы и люди…
— Это я бегу за ним… — сказал Леня. Улица внезапно перевернулась.
— Это я упал… — огорченно проговорил Леня. Улица, прохожие, разные лица..'.
— А где он? — спросила Надя.
— А он… — сказал Леня сконфуженно. — Он… исчез!
— И это все, мистер Шерлок Холмс? — спросила Надя.
— Не-ет! — торжествующе сказал Леня. — Ты меня за кого принимаешь? Меня за такую работу выгнали, бы из кружка кинолюбителей! Сюжет должен быть закончен!
Пока он это говорил, на экране дрожала черная вклейка, мерцающая искрами и черточками. И появилось здание. Наезд — во весь экран — вывеска. На ней написано: «Районная библиотека № 29». Отъезд — в библиотеку входит Гусь.
Все изумленно охнули. Гусь вышел из библиотеки с толстенной книгой в руках, листая ее на ходу. Толкалин остановил изображение — Гусь с книгой.
— Действительно… — растерянно сказала Надя.
— Ну!!! — ликующе завопил лентописец. — Гусь с книгой! А? Тут что-то не так! Видали когда-нибудь Гуся с толстой книжкой? Я лично не видел!
— И я, — тихо сказала Виолетта.
— Да, мы не видели… — еще раз повторил Леня.
С ума можно сойти, — сказала Лена. — Сначала эти мальчики. А потом книга — это уж вообще…
— По-моему, — сказал Ванюша, — что-то вы чересчур… мнительные. Мало ли что?
— А мы-то тебя с ним назначили доминошников уговаривать. Мало ли что… — сказала Лена. — Может, те его в шею толкать вздумают… особенно эта джаз-банда.
— Я пожалуйста, — согласился Ванюша. — Хоть ваша олимпиада не для меня, зато я для вашей олимпиады — всегда пожалуйста.
— Вот, — сказала Надя. — Ты, Ванюша, с ним и поговори. Он к тебе с уважением относится.
— А ко мне все с уважением относятся… — Черные глаза Ванюши засмеялись.
10
Юра пришел из своей парикмахерской гораздо позже, чем ему полагалось. Остапу и Женьке самим газ включать не разрешали, и они, страдая оттого, что суп в холодильнике совсем застыл и стал невкусным, сидели на диване и жевали хлеб. Колбасы тоже не было — ее еще утром съел Женька.
— Я такой голодный — прыгать не смогу, — сказал он. Остап ничего не сказал.
— Вот честное слово… я сразу упаду…
— Перестань ты, — проговорил Остап.
— А что перестань? Ты знаешь, что с голодным человеком происходит? У него в желудке клетки сами себя начинают переваривать. И получается язва… или рак… Ой, — завопил он. — Как болит! — и схватился за живот.
Он лег на кровать, стеная и охая. Остап стал лихорадочно думать, что же ему такое дать. Кефир выпили, молоко тоже, хлеб надоел, а лук просто так жевать не станешь. Ох, и попадет же Юрке от мамы!
И когда уже совсем заумирал от разных болей Женька, Юра открыл дверь.
— Почему дети вопят? — весело спросил он.
— А потому, что голодные! — крикнул Женька.
Юра выложил на стол кучу пакетов. Запахло ветчиной, апельсинами и копченой рыбой. Женька подлетел на кровать от восторга. Юра пошел разогревать суп, прихватив с собой и ту толстую книгу, которую он вчера принес. Братья притихли, жуя ветчину.
— Ну, я вам и дам по организму… — сказал из кухни Юра.
— А что? — сказал плаксиво Женька. — Мы ничего…
— А я не про вас! — счастливым голосом ответил Юра. — Я не про вас… Ищи, голова, выход — шляпу куплю.
— Ой! — сказал Остап. — Юрка что-то задумал!
Он подкрался сзади и посмотрел на открытую страницу — там были изображены всякие скульптуры голых людей с могучими мускулами.
— Ищи, голова, выход — шляпу куплю… — еще раз сказал Юра и прочитал громко: — «На время Олимпийских игр прекращались…» — Что прекращалось, Остап так и не узнал, но брат почему-то погладил сам себя по голове и сам себе поообещал: — Шляпу куплю. — После этого он торопливо накормил мальчишек, вымыл апельсины, щелкнул обоих братьев по носу и умчался.
Ванюша не застал его дома. И вышел во двор, соображая, куда мог податься Гусь. Уже темнело. В углу двора ktojto горячо почти ругался. Ванюша присмотрелся. Гусь стоял возле доминошников с книгой в руках и тыкал в нее пальцем. Джаз грохотал в гараже. Ванюша кинулся на подмогу. Теперь книгу читал вслух один из доминошников.
«На время… Олимпийских игр, по традиции… запрещались все войны… столкновения, побоища, стычки…»
— Читайте, читайте! — горячился Гусь. — Никто не скандалил, не ругался даже! Не мешал! Воюющие стороны примирялись! Все для игр! Все улыбались и делали друг другу только приятное! Вы что, хуже древних греков?
Доминошники тоже понемногу начали улыбаться.
— Две с половиной тыщи лет прошло! — разглагольствовал Гусь. — Семьдесят поколений сменилось! Мы уже сами почти что сменяемся! Не в Древней Греции, слава богу, то есть слава истории. Ведь я-то это понимаю, а несовершеннолетний еще… А вы все тут совершеннолетние, а вон дядя Миша даже депутат!
Дядя Миша, известный на весь город столяр-краснодеревщик, сказал в бороду:
— Да, братцы, тут тебе не рыба…
Трудно вам, что ли, стол передвинуть? Вот вы, дядя Петя, дворник у нас, да еще какой дворник! Вы что же это — места во дворе столу не найдете?
— Ты погоди, — прервал его сухонький старичок. — Чего ты, как поп! Проповеди тут про древних греков читаешь. Ну, я дворник, так что…
— Мда-а, — еще раз крякнул бородатый дядя Миша, — придется ребятам подсобить…
— Можно… чего там… Конечно… — загудели пристыженные доминошники. — У нас своя игра, у них своя, да еЩэ олимпийская…
— Их-хи-хи! — от души рассмеялся сухонький дворник.
Гусь широким жестом выложил на стол лист бумаги, на котором что-то было написано.
