Когда я пришел в сознание, меня уже вытащили на палубу, выковырнули из водолазного костюма и швырнули на мешки, лежавшие на набережной.
За карьеру водолаза мне не платят ни гроша. Я мчусь домой. Чего доброго, с меня еще потребуют плату…
Мне остается констатировать следующее: каждого озабоченного проблемами человека надо по меньшей мере раз в месяц отправлять на прогулку по дну Сены, чтобы к нему вернулась жажда жизни. Так же поступать и с чересчур жизнерадостными – чтобы они стали немного серьезнее.
По Буль'Мишу спешат деловые люди. Женщины в помятых брючках, с ярко накрашенными губами торопятся в метро. Автомашины гудят, звенят трамваи, автобусы грохочут во всех направлениях, битком набитые людьми, которые имеют постоянную работу и теперь делают вид, что она им претит.
И кислород, как много кислорода! Он воняет, но это хорошо.
Кто-то хватает мою руку сзади.
– Эй, молодой человек!
Мужчина в синем рабочем кителе сует мне под нос десятифранковую купюру.
– Прогуливайтесь по возможности так, чтобы не терять при этом свои деньги.
– Я?.. Мои?..
Я с ужасом смотрю на него.
– Faut être idiot, tout de même. Наверное, чудила какой-то.
Он поворачивается и идет прочь.
Уже неделя, как у меня нет никаких десяти франков, стало быть, эти деньги не мои. Видимо, я поддел ногой валявшуюся бумажку в десять франков, и этот честный рабочий решил, что она принадлежит мне.
Я чувствую себя так, словно мне в далекие детские годы нарассказали всякого рода затасканных историй. Вроде, например, бравого мальчика, который передал найденные деньги полицейскому, после чего его сердце наполнилось благотворным теплом. (Не у полицейского сердце, нужно полагать, а у мальчика.)
Полицейский с почтением козыряет и говорит:
– Это тебе зачтется.
Я думаю, тот мальчик был дураком.
Сразу проверяю деньги – не фальшивые ли. В одном из баров покупаю пачку мэрилендского табака, мне на полном серьезе его выдают.
Тут же в два прыжка я уже у стойки и заказываю кофе со сливками и рожок. Затем прикуриваю свою самодельную сигарету, разворачиваю газету и изучаю объявления о новых свободных вакансиях.
Садиться нельзя, иначе завтрак сразу подорожает. Во Франции только богатые люди имеют привычку сидеть, по большей части в Санте. Так называется здесь тюрьма.
Шестая глава
О Боже милостивый, как смешна жизнь!
Даже неизвестно толком, что с ней делать. Да и времени нет размышлять, как было бы лучше: так или этак, потому что незаметно стареешь, обзаводишься вставными зубами, да еще грыжевым бандажом в придачу, если юные годы были слишком бурными…
Определенно есть в Париже богатые люди, которые сейчас даже не знают, что делать с деньгами. Вообще-то дурацкая была идея – выдумать деньги. Красочную бумагу испестрить всякими цифрами и в конце концов все так организовать, что некоторые ее даже в глаза не видят.
Есть так много молодых, энергичных людей, которые большую часть своей жизни обивают пороги влиятельных особ и ждут. Определенно я не единственный во Вселенной, который скучает без дела. Я ничего не хочу сказать, в целом все налажено очень хорошо.
В древние времена по крайней мере все было гениально просто. Если предок был голоден, он запросто выходил в своем скромном волосяном костюме на цветущее лоно природы и убивал диплодока. Иногда бывало наоборот, и диплодок убивал его. Во всяком случае, один из них всегда имел что пожрать.
Ну а затем любовь! Если ему нужна была женщина, он только делал знак прародительнице – они долго не философствовали. («Ах, Ленхен, я бы так хотел сказать вам кое-что на ушко… вы позволите?» – «Не-ет, это неприлично».) Нет, это происходило без обиняков. Праотец еще не интересовался душевной жизнью прародительницы и не думал о том, что будет через девять месяцев. («Куртик, я в интересном положении, потому что ты легкомыслен и у тебя никогда ни гроша за душой».)
О подобном праотец не заботился, он лишь садился перед своей пещерой и переваривал. Его не волновали ни плата за жилье, ни счета за газ. Ему неведомо было, что это значит – с биением сердца замереть за дверью и вглядываться в силуэт: это наверняка газовщик, не вздумай открывать, идиот.
А что за женщины были наши прародительницы! Здоровые звери женского пола, самки с мощными туловищами, крупными, большими грудями с сосками как орехи и бедрами шириной в два метра. Кости их трещали, когда они двигались. Они урчали, спариваясь в траве высотой с дом, и ихневмониды гименоптерисы парили над их распаренными телами. (Я заранее должен заявить: пусть никакому ученому не взбредет в голову описывать мне в письменном виде, как это происходило в древности, ибо я не буду на это реагировать. Однако против марок, вложенных для ответа, пожалуй, возражать не буду.)
«Хоууууууууууууидеруицпикшауууууууууууу…»
Так рычали праотцы после удовлетворения в надвинувшиеся сумерки, стоя на краю в другое время бесполезной скалы.
Эти прекрасные времена миновали.
На свете появились высоколобые, лысые, бритые люди, гнушавшиеся даже минимальных усилий, чтобы стряхнуть плоды с дерева. Вместо этого они изобрели цивилизацию.
Остальное мы знаем.
Так, посмотрим сегодняшние предложения по части свободных вакансий. Первое попавшееся место я не приму.
«Еженедельник приглашает карикатуриста».
Это не может быть связано с опасностью для жизни. Зато я никогда в жизни не рисовал. А когда я был водолазом? Выбирать не из чего. Где у меня карандаш и кусок бумаги? В общем, должно получиться. В карикатурах ведь все дело не в умении рисовать. Как раз то, что не получается, забавно, а что не забавно, то… А что вообще в жизни забавно?..
Я беру шляпу и тотчас отправляюсь в указанный еженедельник.
Меня встречает маленький черный человечек с головой ящерицы.
Им нужны пикантные рисунки, изошутки им придумывать должен тоже я. Чем скорее я принесу рисунки, тем лучше.
– Мсье, посмотрите на меня, вы меня не знаете. Во второй половине дня рисунки будут у вас.
Я покупаю кучу бумаги, тушь, перья и сразу же сажусь за работу.
К пяти часам у меня готовы десять рисунков. Я работаю так лихорадочно, что проливаю тушь на скатерть.
Боже милостивый! Теперь мне придется возместить Мушиноглазому весь отель. Еще попаду в долговую тюрьму, есть такая в Париже. Надо попытаться вывести пятно мыльной водой. Я пытаюсь. Пятно расплывается по скатерти, как раковая опухоль.
Я стираю всю скатерть. Вода сразу становится черной.
Эта бархатная скатерть определенно никогда не зналась с водой. Мушиноглазый должен быть мне просто благодарен, но он, конечно, слишком туп для этого.
