– Может, не успел, или не смог донести, – предположил Донахтир. – Гольтфор ведь был очень старым, когда умер. А ты сам сказал, что записи свои он делал незадолго до смерти…
– Но донес же он их до Галереи Памяти! – в волнении перебил Летописец. – Более того, пронес по всем переходам, именно к тому месту, где описывалось правление Дормата! Я, к примеру, на слабость в руках не жалуюсь, но тащить плиту сюда, чтобы ты сам все прочел, не решился – слишком тяжело.
Донахтир какое-то время задумчиво смотрел себе под ноги, затем отошел к окну и очень долго, в полном молчании, смотрел на склоны, усеянные гнездовинами.
– Я хочу прочесть эти записи, – выговорил он, наконец.
– Ты должен это сделать, – откликнулся Дихтильф. – Я понимаю твои опасения, и сам, пока летел сюда, не раз хватался за голову – что если совершаю ошибку? Но потом вспоминал тебя, Донахтир, твоего отца, и уверенно летел дальше. Вы – истинные Правители, и три исцеляющих пера в твоем крыле не убедили меня больше, чем я сам уже был убежден.
Донахтир медленно обернулся.
– Вспоминал меня?
Он невесело усмехнулся.
– Скажи, Летописец, много в истории орелей наберется Великих Иглонов, совершивших столько ошибок?
Дихтильф сердито нахмурился.
– Твоя главная ошибка – это то, что ты так думаешь. Истинный Правитель не тот, кто правит долго и безоблачно, а тот, рядом с которым испытываешь гордость, что рожден орелем. И я недостоин звания Главнейшего Летописца, если не скажу тебе этого сейчас. То, как орели полетели спасать Гнездовище – все как один, позабыв про раздоры – яснее ясного показывает, что Великий Иглон Донахтир способен пробудить в них самые лучшие чувства, даже тогда, когда они вне себя от гнева или горя. И ты можешь не летать в Галерею Памяти и не читать того, что записал Гольтфор, все равно, истинный Правитель в тебе никуда не денется. И править нами ты будешь не хуже, чем Великие Иглоны древности, знавшие все, что положено.
С этими словами Летописец низко поклонился, давая понять, что сказал все, что хотел, и с этой минуты разговаривать с Донахтиром будет только как с Верховным Правителем.
Но Донахтир не спешил с ответом.
Лицо его застыло, скрыв за неподвижной маской все терзающие душу переживания.
– Дождись меня, – коротко приказал он, наконец. – Как только леппы объявят о своем решении, мы тут же полетим в Галерею Памяти.
Дихтильф еще раз поклонился и двинулся, было, к выходу, но Донахтир его удержал.
– Скажи, что по твоей стройной теории должны были делать орели, если бы Генульф нашел все таки детей Дормата и привел бы их к нам?
Глаза Летописца затопила горечь.
– Я боялся этого вопроса, Правитель, потому что ответа у меня нет. Возможно, они жили бы среди нас, как простые орели, или пришли бы к нам уже обогащенные неким опытом, который позволил бы им самим определить свою дальнейшую судьбу. Но теперь мы этого никогда не узнаем.
– Узнаем, – тихо сказал Великий Иглон.
Он стоял перед Дихтильфом и чувствовал себя так, как чувствуют, стоя на краю пропасти, когда надо решить – падать ли вниз, не зная, выдержат крылья или нет, или оставаться на опасном краю.
Наконец, Донахтир решился.
– Дети Дормата живы, – сказал он, делая шаг вперед. – И скоро мальчик из Гнездовища приведет их на Сверкающую Вершину.
Леппы прибыли ближе к вечеру и, несмотря на уговоры Ольфана подкрепиться и привести себя в порядок, сразу же потребовали встречи с Иглонами.
В зале Церемоний, куда их проводили, уже дожидались Твовальд и Форфан, которые сидели по обе стороны от трона Правителя. Это обстоятельство приятно поразило леппов – значит, Великий Иглон настолько окреп, что может придти и выслушать их…
Все расселись в ожидании.
Донахтир широко шагал по галереям дворца. Потрясенный Дихтильф еле поспевал следом. Они, словно поменялись ролями. Теперь Летописец был мрачен и нес на лице печать заботы. Зато Донахтир шел легко, как будто сбросил с плеч тяжелый груз.
Первое, что спросил Дихтильф, когда услышал о скором приходе наследников Дормата, было:
– Как же они станут нами управлять? Они ведь ничего про нас не знают…
И Великий Иглон как-то сразу успокоился.
Что ни говори, а жило где-то в подсознании опасение, что истинная причина его терзаний, в которой стыдно признаваться даже самому себе, кроется все же в нежелании отдавать власть. Донахтир любил орелей, гордился укладом их жизни и чувствовал…, именно сейчас особенно остро чувствовал, что готов править и знает как… Однако, смущение Летописца убедило его, что сомнения, вроде тех, которые пришли ему в голову, посетят каждого. И, значит, Иглоны, без стыда и страха, что их неправильно поймут, могут…, нет, даже должны, предложить наследникам Дормата свою помощь и стать для них на первое время наставниками, невзирая на почтенный возраст будущих Правителей.
Донахтир вдруг почувствовал себя легко и весело, а утренние переживания стали казаться надуманными.
Да и сама правда о детях Дормата перестала видеться тайной, требующей обязательного сокрытия. Конечно, объявлять о ней на площади пока не следовало, но и хранить одному, как зеницу ока, тоже было ни к чему.
Действительно, чего он боялся? Из-за чего не спал столько ночей? Вот сейчас сказал Дихтильфу и сразу почувствовал себя лучше, потому что отпала необходимость что-то скрывать! Летописец, конечно, смущен и растерян, но это всего лишь первая реакция. Потом, по желанию Донахтира, он поставит в известность Ольфана и остальных дядей, и у всех, кто близок к Иглонам и является их вернейшей опорой, появится возможность как следует определиться в своем отношении к приходу наследников и подготовиться к нему.
Донахтир стремительно вошел в зал Церемоний, поражая своим бодрым видом всех, кто там собрался. Даже несчастный дежурный ольт, которого Ольфан на свой страх и риск все же припрятал на всякий случай в самом темном углу, изумленно выполз наружу, рассматривая руку Правителя. Лишенная повязки, со все еще закатанным рукавом, она выглядела совершенно здоровой!
Донахтир, проходя мимо ольта, приветливо ему улыбнулся и, словно дразня, повертел вылеченной рукой. Но после этого опустил рукав, дошел до трона, сел и серьезно взглянул на леппов, склонившихся в почтительном поклоне.
– Ну, что вы скажете? – нетерпеливо спросил Великий Иглон, кивая в ответ на приветствие. – Город можно восстановить на прежнем месте?
– Да, Правитель, – хором ответили леппы.
– Как скоро?
Ремесленники слегка замялись.
– На этот вопрос так сразу не ответишь.
Старший лепп неопределенно развел руками.
– Ко дню Золочения мы гарантированно восстановим нижний ярус и, может быть, часть следующего. И, разумеется, площадь с Чашами. Но верхний ярус и дворец…
Он сокрушенно покачал головой.
– Понятно, – Донахтир слегка вздохнул. – Но, если город можно восстановить на прежнем месте, это уже радует. Рофины с утра посланы остужать вулкан. Добровольцы скоро прибудут для расчистки пепла…
– Они уже полетели, Правитель, – вставил Форфан.
– Хорошо. Ваша задача теперь – собрать всех ремесленников, которые понадобятся и приступать к работе, как только от пепла очистится первый участок. Мне необходимо, чтобы город восстановили в самые короткие сроки.
Леппы, хоть и были удивлены такой спешкой, вида не подали и низко поклонились.
Иглоны Верхнего и Восточного Города задали им несколько уточняющих вопросов, и ремесленники пустились в пространные объяснения, но Великий Иглон их уже не слушал. Главное он узнал и теперь позволил себе мысленно перенестись в Галерею Памяти.
В праве ли он читать о сокровенном Знании? Ведь Гольтфор по какой-то причине не оставил их этому правящему роду. Но по какой? Узнал, что истинные наследники живы, или…
До Донахтира неожиданно дошло, что могло заставить Гольтфора спрятать свои записи вместо того, чтобы оставить их в тайном тоннеле – страшный призрак, обитающий там!
Великий Иглон словно воочию увидел старого Летописца, отчаянно входящего туда, куда входить не следует. В трясущихся руках плита, в душе – страстное желание исправить, не столько свою, сколько чужую ошибку. И тут он видит…
Донахтир прикрыл глаза.
Он прекрасно понимал, какой ужас мог охватить несчастного Гольтфора. Но еще больший ужас должен был его охватить, если призраку вздумалось завести разговор. Тогда понятно, почему старый Летописец сбежал, оставляя новый правящий род без Великого Знания!.
Донахтир тяжело вздохнул.
Призрак…
Эх, знать бы наверняка, что все хорошо закончится, и ужас, живущий в тайном тоннеле, исчезнет без следа вместе с проклятием, насланным на Генульфа. Тогда, (пусть даже все о нем узнают), Донахтир почувствует настоящее полное облегчение, а не мимолетную легкость от того, что переложил свой груз еще на чьи-то плечи.
