Мы не знаем ничего равного этому восхитительному отрывку, кроме стихов Li-tai-pè, так хорошо переведенных Джудит Вальтер, в которых китайская императрица влачит складки своего белого атласного платья по малахитовой лестнице, осыпанной алмазными лучами луны. Только лунатик мог так понимать луну и ее таинственное очарование.
Слушая музыку Вебера, сначала испытываешь ощущение магнетического сна, что-то вроде успокоения, незаметно уносящего из действительной жизни; затем вдали вдруг зазвучит странная нота, заставляющая с беспокойством насторожиться. Эта нота подобна вздоху из волшебного мира, голосу невидимо зовущих духов. Оберон начинает трубить в свой рог, и открывается волшебный лес, уходящий в бесконечность голубоватыми аллеями, населенный всеми фантастическими существами, описанными Шекспиром в его «Сне в летнюю ночь», — и сама Титания появляется в прозрачном платье из серебряного газа.
Чтение «Маленьких поэм в прозе» часто производило на меня подобное же впечатление: одна фраза, одно-единственное слово, капризно выбранное и помещенное, вызывало целый неведомый мир забытых, но милых образов, оживляло воспоминания прежнего далекого существования и заставляло предчувствовать вокруг таинственный хор угасших идей, шепчущих вполголоса среди призраков беспрестанно отделяющихся от мира вещей. Другие фразы, болезненно-нежные, подобно музыке, шепчут утешения в невысказанных горестях и неизлечимом отчаянии; но надо быть осторожным: они могут вызвать в вас тоску по родине подобно тому, как пастуший рожок заставил бедного швейцарского ландскнехта из немецкого отряда в гарнизоне Страсбурга переплыть Рейн; он был пойман и расстрелян «за то, что слишком заслушался альпийского рожка».
20 февраля 1868 г.
Теофиль Готье
ЦВЕТЫ ЗЛА[3]
Непогрешимому поэту,
Всесильному чародею французской литературы,
Моему дорогому и уважаемому учителю и другу
ТЕОФИЛЮ ГОТЬЕ
Как выражение полного преклонения
Посвящаю эти БОЛЕЗНЕННЫЕ ЦВЕТЫ.
Ш.Б.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Безумье, скаредность, и алчность, и развратИ душу нам гнетут, и тело разъедают;Нас угрызения, как пытка, услаждают,Как насекомые, и жалят и язвят.
Упорен в нас порок, раскаянье — притворно;За все сторицею себе воздать спеша,Опять путем греха, смеясь, скользит душа,Слезами трусости омыв свой путь позорный.
И Демон Трисмегист[4], баюкая мечту,На мягком ложе зла наш разум усыпляет;Он волю, золото души, испепеляет,И, как столбы паров, бросает в пустоту;
Сам Дьявол нас влечет сетями преступленьяИ, смело шествуя среди зловонной тьмы,Мы к Аду близимся, но даже в бездне мыБез дрожи ужаса хватаем наслажденья;
Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызетВ вертепе нищенском иной гуляка праздный,Мы новых сладостей и новой тайны грязнойИща, сжимаем плоть, как перезрелый плод;
У нас в мозгу кишит рой демонов безумный,Как бесконечный клуб змеящихся червей;Вдохнет ли воздух грудь — уж Смерть клокочет в ней,Вливаясь в легкие струей незримо-шумной.
До сей поры кинжал, огонь и горький ядЕще не вывели багрового узора;Как по канве, по дням бессилья и позора,Наш дух растлением до сей поры объят!
Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих,Средь обезьян, пантер, голодных псов и змей,Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстей,Одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих,
Нет криков яростных, но странно слиты в немВсе исступления, безумства, искушенья;Оно весь мир отдаст; смеясь, на разрушенье,Оно поглотит мир одним своим зевком!
То — Скука! — Облаком своей houka[5] одета,Она, тоскуя, ждет, чтоб эшафот возник.Скажи, читатель лжец, мой брат и мой двойник,Ты знал чудовище утонченное это?!
le français
СПЛИН И ИДЕАЛ
I
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Лишь в мир тоскующий верховных сил веленьемЯвился вдруг поэт — не в силах слез унять,С безумным ужасом, с мольбой, с богохуленьемПростерла длани в высь его родная мать!
«Родила б лучше я гнездо ехидн[6] презренных,Чем это чудище смешное… С этих порЯ проклинаю ночь, в огне страстей мгновенныхВо мне зачавшую возмездье за позор!
Лишь мне меж женами печаль и отвращеньеВ того, кого люблю, дано судьбой вдохнуть;О, почему в огонь не смею я швырнуть,Как страстное письмо, свое же порожденье!
Но я отмщу за все: проклятия небесЯ обращу на их орудие слепое;Я искалечу ствол, чтобы на нем исчезБесследно мерзкий плод, источенный чумою!»
И не поняв того, что Высший Рок судил,И пену ярости глотая в исступленье,Мать обрекла себя на вечное сожженье —Ей материнский грех костер соорудил!
А между тем дитя, резвяся, расцветает;То — Ангел осенил дитя своим крылом:Малютка нектар пьет, амброзию вкушаетИ дышит солнечным живительным лучом;
Играет с ветерком, и с тучкой речь заводит,И с песней по пути погибели идет,И Ангел крестный путь за ним вослед проходит,И, щебетание услыша, слезы льет.
Дитя! Повсюду ждет тебя одно страданье;Все изменяет вкруг, все гибнет без следа,И каждый, злобствуя на кроткое созданье,Пытает детский ум и сердце без стыда!
В твое вино и хлеб они золу мешаютИ бешеной слюной твои уста язвят;Они всего тебя с насмешкою лишаютИ даже самый след обходят и клеймят!
Смотри, и даже та, кого ты звал своею,Средь уличной толпы кричит, над всем глумясь:«Он пал передо мной, восторгом пламенея;Над ним, как древний бог, я гордо вознеслась!
Окутана волной божественных курений,Я вознеслась над ним, в мольбе склоненным ниц;Я жажду от него коленопреклоненийИ требую, смеясь, я жертвенных кошниц[7].
Когда ж прискучат мне безбожные забавы,Я возложу, смеясь, к нему, на эту грудьДлань страшной гарпии[8]: когтистый и кровавыйДо сердца самого она проточит путь.
И сердце, полное последних трепетаний,Как из гнезда — птенца, из груди вырву я,И брошу прочь, смеясь, чтоб после истязанийС ним поиграть могла и кошечка моя!»
Тогда в простор небес он длани простирает —Туда, где Вечный Трон торжественно горит;Он полчища врагов безумных презирает,Лучами чистыми и яркими залит:
— «Благословен Господь, даруя нам страданья,Что грешный дух влекут божественной стезей;Восторг вкушаю я из чаши испытанья,Как чистый ток вина для тех, кто тверд душой!
Я ведаю, в стране священных легионов,В селеньях Праведных, где воздыханий нет,На вечном празднике Небесных Сил и Тронов[9],Среди ликующих воссядет и поэт!
Страданье — путь один в обитель славы вечной,Туда, где адских ков, земных скорбей конец;Из всех веков и царств Вселенной бесконечнойЯ для себя сплету мистический венец[10]!
Пред тем венцом — ничто и блеск камней Пальмиры[11],И блеск еще никем не виданных камней,Пред тем венцом — ничто и перлы, и сапфиры,Творец, твоей рукой встревоженных морей.
И будет он сплетен из чистого сияньяСвятого очага, горящего в веках,И смертных всех очей неверное мерцаньеПомеркнет перед ним, как отблеск в зеркалах!»
le français
II
АЛЬБАТРОС
Чтоб позабавиться в скитаниях унылых,Скользя над безднами морей, где горечь слез,Матросы ловят птиц морских ширококрылых,Их вечных спутников, чье имя альбатрос.
Тогда, на палубе распластанный позорно,Лазури гордый царь два белые крылаВлачит беспомощно, неловко и покорно,Как будто на мели огромных два весла.
Как жалок ты теперь, о странник окрыленный!Прекрасный — миг назад, ты гадок и смешон!Тот сует свой чубук в твой клюв окровавленный;Другой смешит толпу: как ты, хромает он.
Поэт, вот образ твой!.. ты — царь за облаками;Смеясь над радугой, ты буре вызов шлешь! —Простертый на земле, освистанный шутами,Ты исполинских крыл своих не развернешь!
le français
