Пальцы коснулись клавиатуры. Я почувствовал, что до боли закусил губу. Сейчас Вика выйдет из душа и обнаружит меня на привычном месте – за компьютером, со скребущими по клавишам пальцами, со скрытыми шлемом глазами – глазами, привыкшими смотреть в никуда, в поток безразличных импульсов, струящихся по сети. Она посмотрит на меня, может быть, подойдёт и поправит спутавшийся кабель, может быть, прикроет плотнее балконную дверь, чтобы не слишком дуло.
И уйдёт, чтобы заснуть в одиночестве. Её ноутбук, стоящий на тумбочке у постели, зря будет ждать хозяйку.
deep
– Таких зверей и не сыскать… – сказал я кому-то. Может быть, Недосилову, который, ёрзая в такси, всё объясняет что-то, водителю, своим внимательным аспирантам, холодной ночи вокруг…
Ввод.
Радуга, свернувшаяся кольцом, закусившая свой хвост.
Глубина.
100
Захлопываю за собой дверь номера, оказываюсь в коридоре. Как всегда в глубине опьянение отступает. Остаётся лишь порывистость движений и стремление что-то делать.
Меня нет?
Посмотрим.
Иду к номеру 2017. Оглядываюсь – коридор пуст. Прекрасно, хоть и нет ничего странного в человеке, вышедшем из одного номера и направившемся в другой.
Набираю код, дверь распахивается.
То, что несколько часов назад не давалось, происходит само собой. Я переступаю порог, захлопываю за собой дверь.
Тишина.
Не такая, как в обычном, обжитом гостиничном номере. Тишина кладбищенского склепа, заброшенного ангара, сырого оврага. Может быть, я придумал её сам, эту тишину, но теперь она стала реальностью.
Стараясь не смотреть на картину, висящую на стене, подхожу к гардеробу. Здесь нет никакого замка – если уж вскроют наружную дверь, то эта никого не удержит.
Надеюсь, там, в настоящем мире, Вика не смотрит на монитор…
Открываю дверцы – они тихо, печально скрипят. Говорю:
– Привет…
Смятые, будто резиновые куклы, из которых выпустили воздух, в пахнущем пылью и нафталином нутре шкафа висят человеческие тела.
Протягиваю руку, касаюсь ладони одного из обитателей шкафа. Худощавый высокий мужчина, смуглый, глаза оттенка выцветшего неба, две кобуры на поясе.
– Здравствуй, Стрелок…
Он молчит. Он ничто без меня.
Они все – ничто без меня.
Бородач в странных одеждах…
– Здравствуй, Элениум…
Пожилой, очень благообразный джентльмен…
– Здравствуй, Дон…
Рыжеволосая, пышнотелая девушка…
– Здравствуй, Луиза…
Неприметный мужчина средних лет…
– Здравствуй, Скользящий…
Дряхлый старичок…
– Здравствуй, Протей…
Молодой, симпатичный парень…
– Здравствуй, Ромео…
Патроны в барабане. Смятые карнавальные маски. Старые ружья в арсенале.
Или – хуже?
Экспонаты музея?
Протягиваю руку, снимаю с вешалки старичка. Заглядываю в глаза – пустые, блеклые, подёрнутые белесой мутью…
И подхватываю падающее тело – никчёмное тело мотоциклиста, очень удобное для поездок по Диптауну. Даже не вешаю в гардероб – отпихиваю в угол, к кровати.
Подхожу к зеркалу, разглядываю своё обличье. Касаюсь лица ладонями, разглаживаю морщины, оттягиваю вверх уголки губ, распрямляю нос… Тянусь вверх, расправляю плечи…
Я уже не старик. Человек средних лет, человек как человек, даже с умными мудрыми глазами.
И всё-таки это не то, что мне нужно.
Ощущение такое, будто я изъеден молью и припорошен пылью. Два года… они не прошли бесследно.
Можно влезть в сексапильную матершинницу Луизу. Можно натянуть жёсткую шкуру Стрелка. Можно даже втиснуться в Скользящего, как бы я ни ненавидел этот облик.
Всё не то.
Они слишком долго меня ждали, преданные как собаки, бессловесные и готовые услужить. Они устали – старые маски дайвера Леонида.
Но мне нужна от них одна-единственная служба. Короткая, последняя…
Лезу в карман ветхого пиджака. Достаю пейджер. Надо же… работает. На нём сотня записок, но самая свежая датирована весной этого года. Сбрасываю, не читая.
В отличие от реального мира, в глубине пэйджер – двустороннее средство связи. Вывожу на экранчик лист контактов. Длинный-предлинный лист…
Огонёк рядом с именем «МАНЬЯК» тлеет фиолетовым. Маньяк в сети, но очень-очень занят.
Чем чёрт не шутит…
Включаю передачу.
– Шурка, привет…
Представляться не надо – он и так увидит, от кого пришло сообщение.
– «Три поросёнка», этой ночью… Буду ждать тебя восемь часов начиная с момента сообщения. Постарайся прийти.
Несколько секунд смотрю на экранчик – словно ожидаю немедленного ответа. Потом прячу пэйджер в карман.
Пожалуй, это всё, что мне нужно от прошлого.
– Стрелок, ты уж извини, – говорю я, доставая из его кобуры револьвер. – И вы все… извините…
Я отхожу на несколько шагов, прежде чем открыть огонь.
Шесть тел в шкафу – шесть зарядов в револьвере. Я гляжу, как вспыхивает, исчезая, тело проказницы Луизы, рассыпается пеплом романтик Ромео, сгнивает непредсказуемый Скользящий, превращается в пар вежливый Дон, облачком искр разлетается мудрый Элениум. Стрелок – последний. Я закусываю губу, прежде чем нажать на спуск.
Тело Стрелка дёргается, как гальванизированное. И продолжает висеть.
Ну конечно же… от собственного оружия он защищён. Надо было взять стилет у Скользящего или щепотку отравы у Элениума. Но теперь уже поздно.
А Протей, в чьём теле я нахожусь, убивает голыми руками. Со Стрелком этого я не смогу сделать.
Даже с собственным прошлым трудно расправляться без посторонней помощи.
Я колеблюсь секунду, потом снимаю тело Стрелка, подхватываю никчёмного мотоциклиста, тащу их по коридору в свой нынешний номер. Когда отпираю дверь, на мгновение замечаю движение у лестницы. Замираю, вглядываясь в полумрак коридора.
Наверное, показалось.
Закидываю оба тела на кровать. Мотоциклист и Стрелок лежат лицом к лицу, ревниво вглядываясь друг в друга.
Всё?
Да нет, пожалуй.
Выхожу, запирая дверь. Делаю несколько шагов, замираю, быстро оглядываюсь. Коридор пуст.
Показалось.
Возвращаюсь в номер 2017. Снимаю со стены картину… замираю на миг, глядя в нарисованный пейзаж.
В нём нет ничего особенного. Просто горы – неестественно высокие, но почему-то не вызывающие ощущения нереальности. На склоне, у обрыва, маленькая горная хижина. В высоком небе – редкие белые облака. Вот и всё.
С картиной в руках я выхожу в коридор.
И в меня стреляют – в упор.
Звук выстрела глухой, не похожий на оглушительный грохот полицейских винчестеров, и уже это радует. А вот вспышка ослепляет. Я падаю навзничь, чувствуя тупую боль в груди. Перед глазами плывут цветные круги, тело вялое и непослушное.
Тёмная фигура склоняется надо мной, перед самым лицом тускло отсвечивает ствол пистолета с навёрнутым глушителем.
Давно меня не убивали. Пожалуй, с тех самых пор, как я окончательно умер…
– Это предупреждение. – Голос глухой, искусственный. – Ты понял?
Протей молчит, Протей оглушён, Протей ничего не в силах сделать…
– Ты слышишь меня? Эй…
Когда рука незнакомца касается моего плеча, я начинаю изменяться.
Когти вспарывают чужое тело, мощная лапа одним ударом выбивает пистолет. Через мгновение я уже стою – на всех четырёх лапах, скаля пасть. Снежный барс – зверь не очень крупный, но дело не в размере.
Вот только я по-прежнему ничего не вижу! Цветные разводы, словно пытаешься запустить дип-программу на древнем компьютере со старой видеокартой. Дёрганые, ломаные движения, едва различимый силуэт…
– Повторяю – это только предупреждение.
Ни малейшей паники в голосе. И это очень плохо.
Глубина-глубина, я не твой…
Я даже не снял шлем. И так понятно, что произошло. Экраны шлема заполнены расплывчатой, мутной, грубой картинкой. Шестнадцать цветов не в силах передать многокрасочный мир Диптауна адекватно. Находясь в глубине, я видел куда лучше, чем сейчас, – подсознание отчаянно отфильтровывало помехи, додумывало изображение.
deep Ввод.
– Кто ты? – не то кричу, не то рычу я.
Карикатурная фигура разводит руками:
– Ты всё понял?
– Нет!
– Думай…
Выстрел.
Беззвучный. Звуки умерли. Насовсем. Теперь я не только полуослепший, я ещё и оглохший…
Тело Протея реагирует само собой – вспышкой огня. Барс исчезает, превращается в огненный вихрь. Теперь само моё прикосновение – смерть.
Вот только я не знаю, к кому прикасаться. Ничего не вижу, ничего не слышу… рвусь по коридору, раскидывая руки…
Кто бы ни стрелял в меня – он уже ушёл.
Выполнив то, что хотел сделать, ушёл.
Я остаюсь посреди коридора – сотканная из огня, могучая и абсолютно беспомощная фигура.
