— Нет, нисколько, — тихо произнесла Джилл. — Он, конечно, может приехать домой.
— Ну и хорошо, потому что в привычной домашней обстановке он поправится гораздо быстрее. Знакомые предметы будут вызывать у него ассоциации, а те в свою очередь напомнят что-нибудь еще.
В этот момент в дверях показалась санитарка, отводившая Эйдена в душ.
— Доктор, мистер Морс вскоре придет.
— Спасибо. Так или иначе наш разговор закончен.
— Можно мне остаться? — спросила Джилл, в глубине души надеясь на отказ. — Или мое присутствие будет его раздражать?
— Безусловно, останьтесь. Только мой вам совет: не напоминайте ему о разводе. По-моему, он обрадовался, услышав, что женат, а следовательно, есть человек, который поможет ему встать на ноги. Да и вообще, постарайтесь ему ничего не рассказывать — очень важно, чтобы он вспоминал без посторонней помощи.
— Постараюсь, — обещала Джилл, — но боюсь, как бы не оплошать.
— Все бывает. С другой стороны, вы обнаружите, что есть такие вещи, о которых вы не можете не рассказать ему. Но не злоупотребляйте этим. Он должен сам, своим ключом отпереть все двери.
В палату вошел Эйден. Вместо обычного дорогого одеколона, который он употреблял после бритья, на сей раз Эйден распространял запах больничного мыла. Джилл подумала, что надо принести его туалетные принадлежности. И халат, обязательно. Сейчас на нем была ветхая больничная хламида, бесспорно видавшая лучшие дни.
— Эйден, — сказал врач, поднимаясь, — после обхода я зайду к вам узнать, не нужно ли чего. А до тех пор с вами побудет жена. Идет?
Перспектива остаться наедине с мужем смутила Джилл. Ему, находящемуся в разладе с самим собой и со всем окружающим, это должно быть неприятно.
Эйден вопросительно переводил глаза с врача на Джилл и обратно.
— Она знает, что вы ее не помните, — сказал доктор. — Можете не притворяться.
Джилл увидела, как Эйден сглотнул и в смущении затеребил пояс халата. Почему-то вдруг она перестала бояться остаться с ним наедине.
Доктор пожал Джилл руку, дал ей на всякий случай номер своего телефона и, попрощавшись, ушел.
Оставшись наконец одни, Джилл и Эйден несмело взглянули друг на друга.
— Все это очень странно, — с натянутой улыбкой сообщил Эйден.
— Да уж, дальше некуда. — Джилл сложила ладони и потерла одну о другую, словно почувствовав внезапный озноб.
— Все кругом говорят, что мы с тобой женаты, а значит… — На его лице появилось выражение, какого Джилл прежде никогда не видела. — В таком случае извини за то, что доставил тебе столько волнений.
— Что? — Джилл широко раскрыла глаза. Полагая, что она не услышала, он повторил свое извинение.
И снова она невероятно удивилась. Эйден так редко просил прощения!
— Что ты, Эйден. Хуже всех тебе. Извиняться не за что.
— Нет, есть за что. Ты, безусловно, волнуешься, и все из-за меня. Столько лишних волнений, столько хлопот. Сломанная рука еще куда ни шло. С этим можно жить. Но потерять память из-за того, что я попал в авиакатастрофу? — Он задумчиво покачал головой. — Это, видно, говорит о том, что я слишком перепугался, а следовательно, я — трус. Как ты думаешь?
У Джилл от удивления отвалилась нижняя челюсть. Эйден обычно не был склонен к самоуничижению.
— Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь еще из пассажиров самолета находился в подобном состоянии. Сдается мне, что я единственный сплоховал. — Он замолчал, но, заметив недоумение Джилл, чуть погодя сказал: — Извини, я тебя заговорил. — Знакомым жестом проведя рукой по влажным волосам, он добавил: — Нервы, должно быть, — и прошел мимо нее к окну, не обращая внимания на то, что она буквально вне себя от удивления. Было чему удивиться: таким — извиняющимся, думающим о других, слабым — она видела его впервые.
Но ведь он потерял память. А это хоть кого превратит в слабака.
Продолжая смотреть в окно, Эйден пробормотал:
— Надо бы отпустить тебя домой. Одна из санитарок сказала, что у нас маленький ребенок.
Он повернулся к Джилл и окинул ее быстрым взглядом, в котором она, однако, успела уловить чисто мужской интерес.
Кровь прилила к лицу Джилл. Она поняла, что Эйден старается представить себе их в постели, занимающимися любовью, то есть делающими этого самого ребенка.
— Да, у нас девочка. Зовут ее Мэдди, — сказала она как можно более безмятежным тоном. — Это, собственно, ее прозвище, а настоящее имя девочки — Мэдисон. Мэдисон Кэй Морс. — Только сообщив эти сведения, она вспомнила, что тем самым нарушила запрет доктора излагать Эйдену факты из его жизни.
— Ого! Сразу и не выговоришь, — оперся на подоконник Эйден.
— Да, имя действительно длинное, — нежно улыбнулась Джилл. — Но все говорит за то, что оно будет ей под стать.
— Я хотел бы… — Он запнулся. Хотел бы? Но чего же? Вспомнить ее? — Где она сейчас?
— Дома с няней.
— А-а-а.
И Джилл снова почувствовала на себе взгляд Эйдена — «тот», мужской взгляд. Ей стало досадно, что, торопясь сюда, она уделила мало внимания своему туалету. Но кто мог знать, что собственный муж станет рассматривать ее с таким пристальным вниманием?
— Из-за меня ты не идешь на работу? Если тебе надо уйти, я тебя не держу ни секунды.
— Нет, нет… Я сижу дома с ребенком.
— А-а-а… — Его, видимо, немного смутило, что он не знает такой существенной подробности ее жизни. Эйден поспешил улыбнуться. — Это хорошо, что ты сидишь дома с ребенком. Слишком часто в наши дни родители спихивают детей в чужие руки. Ничего хорошего в этом я не вижу. А ты?
— Я тоже. — Джилл никогда не пришло бы в голову, что у Эйдена может быть собственное мнение на сей счет. — Не хочешь чего-нибудь выпить? Может, еще чашечку кофе?
— С удовольствием. Я пью черный, с одним куском сахара. — После небольшой паузы он сказал: — Впрочем, нет. Знаешь, чего мне на самом деле хочется? Холодного солодового пива в высоком запотевшем стакане.
— С каких пор ты полюбил пиво? — в очередной раз удивилась Джилл.
— Да я всегда его любил, разве ты не помнишь?
Эйден говорил так искренне, что она усомнилась в надежности своей памяти. Неужто она когда-то знала об этом пристрастии, а впоследствии забыла? Да нет же, муж всегда предпочитал более крепкие напитки. Но она, разумеется, должна угодить ему.
— Пиво так пиво. Я мигом.
Взяв из автомата банку пива и принеся ее Эйдену, она стала свидетельницей того, как он привычной рукой сдернул крышку, с наслаждением сделал несколько глотков и облегченно вздохнул.
Джилл, не веря своим глазам, смотрела на мужа, не переставая поражаться мужчине, проснувшемуся сегодня утром в телесной оболочке Эйдена. Об амнезии она, можно сказать, не знала ничего, но ей казалось маловероятным, чтобы временная потеря памяти могла столь коренным образом изменить сущность человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
