Первым шагом к такому открытию (и подобное случалось пережить многим из нас) стало наблюдение за работой Берта Хеллингера. Я сидел всего в нескольких метрах от его «поля деятельности», то есть расстановки, и каждый раз бывал совершенно поражен шагами к решению, которые он предпринимал. Казалось, они с легкостью приходили ему в голову, я же не додумался бы до них никогда.
С одной стороны, это говорит о большом опыте Берта и его особой харизме. Но потом, уже в собственной работе с расстановками, я испытывал абсолютно то же самое: в конце я часто бывал точно так же поражен хорошими, действенными решениями и путем к ним — я не знал точно, как это получалось. Так это мне удалось решение, это я — его автор? Да, наверное, и я тоже, но, по существу, мной и группой воспользовалось нечто, чему мне следовало отдать должное.
Потом это нечто, которое я назову пока знающим полем, особым и недвусмысленным образом меня с собой познакомило. Довольно долгое время в начале каждой расстановки мне казалось, что на этот раз решения мне, наверное, не найти, что, может быть, все пойдет не так, как надо. Это было пронзительное, поначалу очень неприятное чувство бессилия, которое невозможно было объяснить просто моей неопытностью или какими-то фактами моей биографии.
Нет, это нечто иное: знающее поле лишает силы все представления 0 том, что «это я создаю или нахожу решение; я знаю, я до зубов вооружен порядками любви и фразами силы». С такой позицией, пусть она Даже очень деликатна, нас изгоняют из этого поля и полностью обезоруживают — до тех пор, пока мы не сможем позволить себя вести.
Как уже было сказано, этот «исправительный» процесс иногда очень неприятен. Помню, однажды во время путешествия в горы мы поднимались к приюту для альпинистов, и нашу маленькую группу обогнал, по всей видимости, альпинист-экстремал. Все свое снаряжение он очень эффектно нес на виду — на себе и подвешенным крюкзаку. Мимо нас оц прошел, во всеуслышание гремя всеми своими крюками и карабинами. Наш старый проводник, усмехнувшись, посмотрел ему вслед и произнес: «Хороший хозяин приюта впускает таких «мастеров» только после того, как они во всем обмундировании три раза обегут вокруг хижины, потому что мастера здесь не мы — горы».
Чему-то подобному учит и силовое поле семейной расстановки: оно впускает нас, только если мы сумели настолько отказаться от желания самоутверждаться, что можем теперь служить знающему полю и стать посредниками хорошего решения.
В маленькой истории Чжуан Цзы, великого поэта Дао, об этом говорится так:
«Владыка желтой земли бродил за пределами мира. Вот пришел он на очень высокую гору и стал созерцать круговорот вечного возвращения. И тут он потерял свою волшебную жемчужину. На ее поиски он отправил познание и не получил ее обратно. Он отправил на ее поиски проницательность и не получил ее обратно. Он отправил на ее поиски мышление и не получил ее обратно. Тогда он отправил самозабвение. Самозабвение ее нашло».
Что же такое это поле? И что может помочь нам прийти к тому самозабвению, которое является, возможно, самым эффективным нашим вкладом в успех расстановки? На этот вопрос я отвечу в три этапа, рассказав при этом, во-первых, кое-что о морфическом поле, во-вторых, об ориентированности на решение и, в-третьих, о квалификации, необходимой для работы методом расстановки.
1. Что такое силовое поле расстановки, нам поможет понять термин «морфическое поле», принадлежащий английскому биологу Руперту Шелдрейку. Так, вся природа, от фотона и снежинки, живых организмов и семей, вплоть до планет и галактик, организована с помощью полей, в сфере влияния которых соответствующая энергия каждый раз особым образом связывается и организуется. Благодаря этим организующим энергетическим полям возникают формы как физических, так и духовных свойств всех явлений. Особенно важны здесь два тезиса: во-первых, поле обладает памятью о своей истории, во-вторых, оно вступает в резонанс с другими полями и непрерывно развивается и учится.
Для семейной системы и ее расстановки это означает следующее: в расстановке содержится все знание о развитии этой семьи и ее предках — и хорошем, и плохом аспектах.
Благодаря резонансу мы можем войти в контакт как с хорошей, так и с плохой составляющей этого знания. Наша позиция, наша душевная установка по отношению к этой системе и, соответственно, к ее расстановке заставляет звучать тождественные ей содержания системы (Шелдрейк называет это «морфическим резонансом»). Это означает, что они становятся зримыми, ощутимыми, короче говоря, воспринимаемыми. Их могут воспринимать все участники расстановки, кто, пребывая в чужом поле, готов открыться этим феноменам резонанса. То есть поле отвечает нам на том уровне, на котором мы задаем ему вопрос. Мы вступаем во взаимодействие с ним там, где находимся сами: если мы готовы к новому пониманию и задаем вопросы, идущие из самого сердца, поле делает нас проницательней и мудрей, чем мы были до того, так что иногда мы сами поражаемся тому, что из нас вдруг выходит.
Юрек Беккер в своем последнем интервью («Spiegel» 13/97 от 24.03.97), которое он дал за четыре недели до смерти, сказал. «Иногда я читаю свои тексты и прихожу к выводу, что эти тексты на самом деле умнее, чем я. Тогда я спрашиваю себя, как это возможно — ведь написал их я, никто третий в этом не участвовал». Кто знает, может быть, все-таки участвовал — некое знающее поле, которое открывается ему, когда он, собравшись, открывается этому полю. Юрек Беккер называет эту свою часть «актом написания». Но как это не назови — покровительницей ли искусства, то есть музой, или бессознательным, или полем, — существует некое «оно», которое в сотворческом акте действует в любом виде искусства, в том числе в искусстве семейной расстановки, информирует нас и делает иногда мудрее, чем мы есть.
Небольшой пример
Женщина делала расстановку своей нынешней семьи по поводу недержания мочи у ее 13-летнего сына. Она привыкла самостоятельно справляться со всеми тяготами, которые ложились на ее плечи, поскольку ее родители страдали хроническими нервными заболеваниями. И теперь, в расстановке, она увидела, что взяла на себя слишком много, что ей нужна поддержка, и МУЖ ей с радостью эту поддержку оказывал. Когда 13-летний сын увидел эту картину, он оживился и просиял — и поле просто вложило мне в уста слова, в которых заключалось решение: «Мама, если ты позволишь папе поддержать тебя, я сумею сдержаться».
Терапевт, занимавшаяся с этим мальчиком, использовала этот образ-решение в качестве образца для своей дальнейшей работы. Потом она рассказывала о заметном улучшении у мальчика.
2. Итак, значение нашей душевной установки по отношению к семейной расстановке переоценить нельзя никак, и я хочу описать здесь эту установку, используя понятие «ориентированность на решение».
Ориентированность на решение — это, во-первых, весь постоянно меняющийся свод «порядков любви» с их обнаружением и фактическим состоянием, составляющих специфику и особенность подхода Берта Хеллингера. Я хочу лишь вкратце об этом напомнить. Речь идет о поиске судеб первичной любви ребенка и ее превращении из слепой в разумную, зрячую любовь; об освобождении от идентификации с «выдворенными» из системы и обесцененными членами семьи путем включения их в семейную систему; о превращении признанной вины в силу, направленную на добро; о познании того, что от мертвых, если им отдают должное, исходит доброжелательность и сила; а также о переживании решения как некоего религиозного опыта, который может открыть путь к принятию тяжелых судеб, болезни и смерти.
На этом фоне, действующем, как мне кажется, подобно сильному, ясному и гармоничному основному аккорду, в начале семинара по семейным расстановкам я говорю исключительно что-то вроде: «В течение этих дней мы будем искать в наших семейных системах добрые, поддерживающие силы, которые могут помочь нам найти хорошие решения для нас и наших близких».
Меня по-прежнему поражает воздействие этого фона и этих нескольких слов. Мне кажется, это как призыв к Божественному благословить предстоящую работу. Или, в терминах поля: установка на помощь сил системы ведет к резонансу именно с этими силами в поле расстановки, со всеми замечательными следствиями этого процесса. Группа создает удивительную стойко-несущую и уважительную атмосферу, какой я не видел в других контекстах, например, групповой динамики или анализа. И как типичный феномен резонанса здесь снова и снова возникает что-то вроде «благодатного круга» в противоположность кругу порочному: добро ведет к большему количеству добра и т. д. Для меня это одна из важных причин, по которым я так люблю эту работу.
Приведу небольшой пример такого «благодатного круга». Одновременно это и пример холистического характера системы, где решение для одного всегда является импульсом к переменам в целом. И, в конце концов, это пример эффективного обращения с решением.
