— Жильберта, приведи доктора Буле.
— Лучше я останусь с Мишелем.
Флик внутренне застонала. Такие, как Жильберта, годятся только на то, чтобы передавать сообщения, но и здесь встречаются осложнения.
— Делай то, что я тебе говорю! — твердо сказала Флик. — Мне нужно побыть вдвоем с Мишелем, прежде чем я вернусь в Лондон.
— А комендантский час?
— Если тебя остановят, скажешь, что идешь за доктором. Такое объяснение они принимают. Они могут пойти с тобой в дом Клода, чтобы убедиться, что ты говоришь правду, но сюда они не пойдут.
Жильберта явно была встревожена, однако надела на себя кардиган и ушла.
Флик уселась на ручку кресла и поцеловала Мишеля.
— Это была настоящая катастрофа, — сказала она.
— Я знаю. — Он возмущенно фыркнул. — Вот вам и хваленая МИ-6. Они должны были удвоить количество людей, о котором нам сообщили.
— Больше не буду доверять этим клоунам.
— Мы потеряли Альбера. Мне придется сообщить об этом его жене.
— Сегодня я возвращаюсь. Я заставлю Лондон прислать тебе другого радиста.
— Спасибо.
— Тебе придется выяснить, кто еще погиб, а кто жив.
— Если смогу. — Он вздохнул.
Она взяла его за руку.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как полный идиот. Такое ранение просто унизительно.
— А физически?
— Немного кружится голова.
— Тебе нужно что-нибудь выпить. Не знаю, что у нее есть.
— Шотландское виски как раз подойдет. — Еще до войны лондонские друзья Флик приучили Мишеля к виски.
— Оно чересчур крепкое. — Кухня находилась в углу гостиной. Флик открыла буфет и, к своему удивлению, увидела там «Дьюарз уайт лейбл». Британские агенты часто брали с собой виски, как для себя, так и для своих товарищей по оружию, но встретить подобный напиток у французской девушки было довольно необычно. Здесь также стояла початая бутылка красного вина, которое больше подходило для раненого. Налив полстакана, Флик долила его доверху водой из-под крана. Мишель с жадностью выпил — потеря крови вызывала у него жажду. Осушив стакан, он откинулся назад и закрыл глаза.
Флик сейчас с удовольствием выпила бы немного виски, но было бы некрасиво отказывать Мишелю и пить его самой. Кроме того, ей все еще нужен был трезвый ум. Она выпьет после того, как вновь окажется на британской земле.
Она осмотрелась по сторонам. На стене пара сентиментальных картинок, пачка старых журналов мод, книг нет. Флик сунулась в спальню.
— Что там тебе надо? — резко спросил Мишель.
— Просто осматриваюсь.
— Тебе не кажется, что в ее отсутствие это немного невежливо?
Флик пожала плечами:
— Вовсе нет. В любом случае мне нужно в туалет.
— Это снаружи. Вниз по лестнице и до конца по коридору — если я правильно помню.
Флик последовала его инструкциям. Находясь в туалете, она, однако, поняла, что с квартирой Жильберты что-то не так. Она всегда прислушивалась к своим инстинктам, которые уже не раз спасали ей жизнь.
— Здесь что-то не так, — вернувшись, сказала она Мишелю. — В чем тут дело?
Он пожал плечами, явно чувствуя себя неловко.
— Не знаю.
— Мне кажется, ты нервничаешь.
— Возможно, из-за того, что меня только что ранило в бою.
— Нет, не из-за этого. Из-за квартиры. — Это явно как-то связано со смущением Жильберты, с тем, что Мишель знает, где здесь находится туалет, и с этим виски. Она вошла в спальню и стала присматриваться. На этот раз Мишель ее уже не упрекал. Она огляделась по сторонам. На ночном столике стояла фотография мужчины с такими же, как у Жильберты, большими глазами и черными бровями — вероятно, ее отца. На стеганом покрывале лежала кукла. В углу находился умывальник с зеркальным шкафчиком над ним. Флик открыла дверцу шкафчика. Внутри находились бритва, чашка и помазок. Жильберта не такая уж невинная — какой-то мужчина оставался у нее на ночь достаточно часто, чтобы оставлять здесь свои бритвенные принадлежности.
Флик присмотрелась к ним повнимательнее. Бритва и помазок составляли единый комплект — с полированными костяными рукоятками. Она подарила этот комплект Мишелю на его тридцать второй день рождения.
Так вот оно что!
Флик была настолько шокирована, что на какой-то момент не могла сдвинуться с места.
Она подозревала, что он интересуется кем-то еще, но не представляла, что дело зашло так далеко. Тем не менее доказательство находилось у нее прямо перед глазами.
Она почувствовала боль. Как он мог ласкать другую женщину, когда она в Лондоне лежала одна в постели? Она повернулась и посмотрела на постель. Они занимались этим прямо здесь, в этой комнате. Это просто невыносимо.
Затем она пришла в бешенство. Она хранила ему верность, она страдала от одиночества — а он нет. Она чувствовала себя обманутой. От ярости она готова была взорваться.
Ворвавшись в соседнюю комнату, она остановилась перед Мишелем.
— Ты мерзавец! — сказала она по-английски. — Ты вшивый отвратительный мерзавец.
— Не надо сердить на меня, — ответил он ей на том же языке.
Он знал, что ей нравится его ломаный английский, но на сей раз это не сработало. Она переключилась на французский:
— Как ты мог меня предать с девятнадцатилетней дурехой?
— Это ничего не значит, просто она хорошенькая.
— Ты думаешь, от этого легче? — Флик знала, что в те дни, когда она была студенткой, а Мишель преподавателем, она привлекла его внимание тем, что спорила с ним на занятиях — французские студенты относились к своим преподавателям гораздо почтительнее, чем английские, а Флик вообще не слишком уважала авторитеты. Если бы Мишеля соблазнила похожая на нее женщина — например, Женевьева, которая ему не уступала, — ей было бы легче. Но он выбрал Жильберту — девушку, которую больше всего интересовал лак для ногтей.
— Я был одинок, — жалобно произнес Мишель.
— Избавь меня от этой душещипательной истории. Дело не в одиночестве — ты просто оказался слабым, бесчестным и ненадежным.
— Флик, дорогая, давай не будем ссориться. Только что убили половину наших друзей. Ты возвращаешься в Англию. Мы оба скоро можем умереть. Не покидай меня такой рассерженной.
— Как же я могу не сердиться? Ведь я оставляю тебя в объятиях этой проститутки!
— Она не проститутка…
— Давай не будем вдаваться в подробности. Я твоя жена, а ты делишь с ней постель.
Пошевелившись в кресле, Мишель сморщился от боли.
— Я признаю свою вину, — сказал он, пристально глядя на Флик своими голубыми глазами. — Я мерзавец. Но я тебя люблю и просто прошу простить меня на этот раз, потому что я могу снова тебя не увидеть.
Этому было трудно противостоять. Сопоставив пять лет замужества и интрижку с молодой девицей, она уступила. Она сделала шаг вперед. Мишель обнял руками ее ноги и уткнулся лицом в ее изношенное платье. Она погладила его по волосам.
— Ну ладно, — сказала она. — Ладно.
— Я так жалею об этом, — сказал он. — Я чувствую себя ужасно. Ты самая замечательная женщина из всех, кого я знаю, и даже из тех, о ком я слышал. Обещаю — такое больше не повторится.
В этот момент в комнату вошли Жильберта с Клодом. Флик вздрогнула и выпустила голову Мишеля из своих объятий. И тут же решила, что ведет себя глупо. Ведь это ее муж, а не Жильберты, и почему вдруг она не может с ним обниматься, пусть даже в чужой комнате? — злилась на себя Флик.
Жильберта казалась шокированной, обнаружив, что ее любовник обнимается здесь со своей женой, но быстро пришла в себя, и на ее лице появилось холодное безразличие.
Клод, приятный молодой врач, с озабоченным видом вошел в комнату вслед за ней.
Подойдя к Клоду, Флик расцеловала его в обе щеки.
— Спасибо, что пришли, — сказала она. — Мы вам очень признательны.
Клод посмотрел на Мишеля.
— Как ты себя чувствуешь, старина?
— У меня пуля в заднице.
— Тогда мне придется ее вынуть. — Его беспокойство исчезло, он сразу превратился в энергичного профессионала. — Положите на кровать полотенца, — обращаясь к Флик, сказал он, — потом снимите с него брюки и положите лицом вниз. А я пока помою руки.
Жильберта положила на свою кровать старые журналы и накрыла их полотенцами, тогда как Флик помогла Мишелю подняться и доковылять до постели. Когда он лег, Флик не удержалась от размышлений о том, сколько раз он здесь уже лежал.
Клод вставил в рану металлический инструмент и принялся искать пулю. Мишель закричал от боли.
— Прости, дружище, — озабоченно сказал Клод.
Флик едва ли не с удовольствием смотрела, как мучается Мишель на той самой постели, где он раньше кричал от порочного удовольствия. Она надеялась, что комната Жильберты навсегда запомнится ей именно такой.
— Давай скорее покончим с этим, — сказал Мишель.
