За рекой, в Белом доме, рабочий день тоже был в разгаре. Президент Джордан Лимен, как и его главный военный советник генерал Скотт, начал пораньше и к половине девятого уже успел поработать около часа. Разница состояла в том, что Лимен все еще не встал с кровати. Вокруг него валялись развернутые газеты. Лимен просматривал воскресные газеты потому, что по воскресеньям они публиковали много читательских писем и более подробные передовые статьи.
Просмотрев пачку газет, он пришел к выводу, что настроение в стране никак нельзя назвать радужным. Например, в передовице газеты «Конститьюшн», издававшейся в городе Атланте, говорилось:
«…По мере приближения первого этапа разоружения усиливается наш скептицизм в отношении России… Мы, конечно, надеемся, что доверие президента Лимена к Москве оправдается, но…»
«Нью-Йорк таймс» в передовой, написанной в обычном для нее похоронном тоне, заявляла:
«…рискованную авантюру с ядерным разоружением мы поддерживали с очень серьезными оговорками. Эти оговорки вовсе не были излишними, если судить по последним сообщениям официального органа Коммунистической партии Советского Союза „Правды“…»
«Боже милосердный, — подумал Лимен, — можно подумать, что во всей Америке очень серьезные оговорки имелись только у авторов передовых статей!» Он встал с кровати, прошел в большой, овальной формы кабинет и налил чашку кофе из только что принесенного кофейника.
Через высокие окна, выходившие на южную сторону, Джордан Лимен мог видеть непрерывно катившийся по Конститьюшн-авеню утренний поток машин. «Забавно, — подумал он. — Люди, которые едут в этих автомашинах, работают, как и я, в правительственных учреждениях. Я могу поручать им любое дело, придумать для них должности или, наоборот, ликвидировать их. И, однако, они обладают властью погубить все, что сделано мною, — по ошибке, из-за халатности или даже умышленно».
Он был президент и знаменитость, а они всего лишь жалкие, никому не известные чиновники. Но именно в результате своей неизвестности они чувствовали себя в безопасности и имели массу друзей, а он благодаря своей славе был уязвим и одинок.
Лимен прочитал достаточно книг по истории США и прекрасно сознавал, какое одиночество ждет его, едва он принесет присягу и переедет в Белый дом. Однако до вступления на пост президента его опасения на этот счет носили отвлеченный характер, поскольку основывались лишь на мемуарах и легендах. Ни чтение книг, ни советы предшественников не могли подготовить его к тяжкому бремени президентства. Джордан Лимен до сих пор не забыл, как он был потрясен и подавлен, когда его подробно ознакомили с тем механизмом, при помощи которого президент мог в роковой момент открыть шлюзы ядерной войны.
— Довольно, Лимен! — вслух сказал он себе и отхлебнул глоток горячего кофе. — Расхныкался!
Он взял с подноса утреннюю газету — слуга каждое утро оставлял ее рядом с кофейником. Взглянув на первую страницу, он сразу увидел заголовок, который, как он и предполагал, должен был рано или поздно появиться: «ПОПУЛЯРНОСТЬ ЛИМЕНА УПАЛА ДО САМОГО НИЗШЕГО УРОВНЯ ЗА ВСЮ ИСТОРИЮ ПРОВЕДЕНИЯ ОПРОСОВ».
В этом не было для него ничего неожиданного. Ожесточенный характер дебатов в сенате во время ратификации договора много раз подчеркивался в газетах, что не могло не повредить ему в общественном мнении. Но цифры, которые еще вчера вечером сообщил секретарь, застали его врасплох, «Да, на этот раз мы получаем основательную взбучку, — подумал он. — Мы? Не увиливай от самого себя: ты. Ты!»
Лимен вернулся в спальню, снял и бросил на пол пижаму и направился в ванную комнату — купаться и бриться. Он позволил себе еще раз на минуту задуматься над результатами проклятого опроса и снова вслух с иронией произнес:
— Не унывай, мировой лидер! Не забудь, что в свое время, судя по результатам опроса «Литерери дайджест», президентом должны были избрать Элфа Лендона, а он провалился, да еще с треском.
Минут через десять Лимен пошел завтракать. Пересекая большой холл, он кивнул пехотному уорент-офицеру [3], сидевшему у двери его комнаты:
— Доброе утро.
— Доброе утро, господин президент.
Ничто в заведенном распорядке дня так сильно не угнетало Лимена, как обмен утренними приветствиями с этими военными. Их было пятеро, и каждую ночь, пока Лимен спал, один из них дежурил у его двери. В течение всей ночи на коленях у него лежал портфель, а в нем небольшая черная шкатулка со сложными шифрами, которые были необходимы президенту при объявлении ядерной войны.
По утрам, едва взглянув на свою «атомную тень», как Лимен называл молчаливых и незаметных уорент-офицеров, он сразу возвращался к своим президентским будням, чувствуя себя так, словно нагим бросался в ледяную воду. Однако со временем Лимен смирился с этим постоянным напоминанием о ядерном кошмаре и обращал на него не больше внимания, чем на трехдюймовые бронированные стекла кабинета, способные защитить его от пули любого сумасшедшего со снайперской винтовкой. Лимен завтракал в маленькой семейной столовой, отделанной белыми панелями, и теперь был озабочен только тем, как научить этих болванов на кухне по-настоящему готовить грейпфрутовый сок. Кто-то постучал в дверь.
— Я работаю для института Гэллапа, — заговорил посетитель, подчеркивая своим южным произношением, что он уроженец Джорджии, — и пришел узнать, что вы думаете о Джордане Лимене. Есть же кто-то, кому он нравится… Привет, господин президент!
Реймонд Кларк улыбался такой же широкой, как и вся его физиономия, улыбкой; казалось, он улыбался даже складками кожи под подбородком. Лимен громко рассмеялся. Как всегда, настроение у него улучшилось при одном только появлении младшего сенатора от штата Джорджия — его частого компаньона во время завтрака.
— Запишите, что я еще не решил, — в тон ему ответил Лимен. — А что вы сами думаете?
— Я? По-моему, он умный старик, но несколько опережает свою эпоху, вот и все. — И тут же уже обычным, без южного акцента голосом добавил: — Но ничего, Джорди, все обойдется.
Официант подал яичницу с беконом, подсушенный хлеб и свежий кофе, и они принялись за еду. Лимен мысленно спросил себя, понимает ли Кларк, как много значит для него их дружба. Среди всех друзей Лимена в Вашингтоне Кларк занимал особое место, их тесная дружба была прежде всего личной, а уж потом — по стечению обстоятельств — политической.
Широкая публика знала Рея Кларка как политического антрепренера Джордана Лимена и человека, заключившего сделку с губернатором штата Нью-Йорк Винсентом Джианелли. Убедившись, что у него нет дальнейших шансов быть выставленным на пост президента, Джианелли согласился дать команду всем своим сторонникам поддержать Лимена. И действительно, кандидатура Лимена была принята в Чикаго уже после третьего тура голосования.
Но никто не знал, что лет за двадцать до этого Кларк преподнес Джордану Лимену куда более ценный подарок.
Произошло это в Корее, где оба они, офицеры, призванные в 1951 году из резерва, командовали расположенными плечом к плечу пехотными взводами. Однажды туманным утром, когда они, получив инструктаж перед наступлением, только что вернулись в траншею, Лимен вдруг сдал: зубы у него стучали от озноба, в глазах стояли слезы беспомощности, он впал в состояние полной физической и моральной прострации.
Кларк слегка подтолкнул его:
— Возьми себя в руки, мой мальчик янки. — Он назвал своего дружка из Огайо так, как южане уже давно называли северян. — Пошли-ка!
Лимен даже не шевельнулся.
— Черт побери, Джорди, довольно! — решительно, но тихо, чтобы не услышали солдаты, сказал Кларк.
И снова ни звука, ни движения.
Кларк встал между Лименом и солдатами, заставил его войти в блиндаж и раза четыре с силой ударил по щекам. С полминуты они стояли нос к носу, пожирая друг друга взглядами.
— Ну, теперь ты пришел в себя, Джорди? — спросил Кларк.
— Да, Рей. Пошли.
В тот день Кларк был ранен в руку осколком мины; это произошло почти сразу после того, как Лимен лично подавил гранатами два пулемета противника и обеспечил обоим подразделениям успех атаки. При первой же возможности Лимен разыскал полевой госпиталь, куда эвакуировали Кларка.
— Рей, — заговорил он, — я хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня вчера утром. Ты вздул меня и тем самым спас не только жизнь, но и еще кое-что поважнее.
— Знаешь, Джорди, — ответил Кларк, волнуясь и понижая голос, так как госпитальная палатка была переполнена, — что касается меня, то я ничего не видел и не слышал. С тобой произошло то же, что происходит с миллионами других, и если ты действительно умен, в чем я не сомневаюсь, то начисто выбросишь из головы все, что случилось. Я никогда не заикнусь об этом — ни тебе, ни другим.
И Кларк сдержал слово. Больше того, всякий раз, когда Лимен начинал вспоминать тот инцидент, Кларк переводил разговор на другую тему. О чем бы ни шла речь, он старательно избегал выражений, которые могли бы напомнить Лимену то утро, и никогда больше не называл его «мальчик янки».
