семьи Ротшильд, принц Ваграмский — на другой. Графиня Фитц-Джеймс, герцогиня Риволи и принцесса Монако тоже еврейки. К счастью для вас, такие союзы уже стали доброй традицией, так что ваш совершенно французский брак ждет прекрасное будущее.
Однако в глазах Марии-Луизы все еще присутствовал страх. Эрнеста, зная, какие аргументы следует использовать, чтобы добиться своего, взяла дочь за руку и, погладив ее по голове, заговорила мягким, ободряющим голосом:
— Этот титул подарит вам ключ от того сказочного мира, о котором вы так мечтаете. Он откроет перед вами все двери и окончательно утвердит вас в глазах общества. Вас будут принимать в самых прекрасных дворцах, под потолками, украшенными позолотой. Вот он, этот волшебный ключ, прямо перед вами. Все, что от вас требуется, — это протянуть руку и взять его, а после — бережно хранить. И тогда больше не будет возврата к прежней жизни, вы будете радоваться каждому новому дню.
Эрнеста выдержала паузу, оценивая эффект, который произвели ее слова, а затем еще крепче сжала руку Марии-Луизы и продолжила:
— В наше время, когда рушатся моральные устои, у вас есть прекрасная возможность вступить в жизнь взрослой женщины под покровительством столь известного имени, а ваши цельность натуры, усердие и верность всегда защитят вас от духа посредственности.
— Дело не в этом, мама. Вы ведь не хуже меня знаете, что как свою они меня все равно не примут, — ответила Мария-Луиза.
— Не волнуйтесь, — продолжила Эрнеста, — титул, который отныне будет прилагаться к вашему имени, поднимет вас до их уровня. И даже выше, ведь за вами будет стоять и неоспоримый авторитет вашего покойного отца. Этот брак объединит два имени и две истории, станет блестящим воплощением союза Ветхого и Нового Заветов. Вы можете быть уверены: если бы ваш отец был жив, он с гордостью проводил бы вас к алтарю. Никогда не забывайте об этом.
А затем она набросала столь лестный портрет маркиза, что Мария-Луиза увидела перед собой довольно приятные перспективы.
7
Париж, июль 1900 года. В маленькой боковой часовне церкви Сен-Пьер-де-Шайо собрались родственники жениха и невесты. Вокруг алтаря были расставлены вазы с белыми розами и лилии, распространяя вокруг сладкий аромат этих цветов — символов чистоты. Погруженная в себя, словно чужая на этой свадьбе, главной героиней которой она была, Мария-Луиза неуверенным шагом направилась к алтарю. С этого момента пути назад уже не было. Атласное платье цвета слоновой кости подчеркивало ее тонкую талию. Под длинной вуалью из старинного кружева на ней был надет венок из флердоранжа, украшенный бриллиантами. В ее двадцать один год перед ней открывалась новая жизнь. Вступив в столь удачный брак, она поднялась так высоко, что теперь, где бы она ни появилась, ее присутствие не пройдет незамеченным, ее имя будет у всех на слуху. Ее запястья и шею украсят изысканные драгоценности. На конвертах и пригласительных открытках станут указывать ее титул. Она больше не мисс Штерн. К ней будут обращаться «мадам маркиза».
Солнечный луч, пройдя сквозь круглый витраж, рассыпался у нее под ногами разноцветной дорожкой. Она увидела в этом знак Провидения и подумала о своем детстве, еще таком близком, которое вот-вот станет совсем далеким. Через плотную кружевную вуаль она встретилась взглядом с будущим мужем. Его лицо, полное достоинства, в то же время излучало доброжелательность. У нее возникло ощущение настойчивого приглашения туда, где ее ждет радушный прием. Его глаза говорили: подойди ближе, не бойся, а протянутая рука подействовала на нее успокаивающе.
Эрнеста с сыновьями заняла место в первом ряду «похоронной процессии» — стремясь выглядеть идеально в глазах новой родни, она потребовала от всех строгого соблюдения правил глубокого траура, принятых у католиков. Одетая во все черное, она с достоинством переживала смерть своего мужа. На ее лицо опускалась черная кружевная вуаль, голову покрывала большая шаль из крепдешина. Под этой тонкой тканью угадывались темные украшения из гагата и оникса — ожерелье, серьги и брошь. Мадам Штерн восседала во всем величии. Поверх темных костюмов ее сыновей были надеты черные повязки. Люси в строгом черном саржевом платье была подружкой невесты. Она смотрела на сестру с завистью. В ее взгляде, однако, не было ни обиды, ни ревности — только гордость. Мария-Луиза казалась ей красавицей. Люси тоже с нетерпением ждала этой свадьбы, предвещавшей выгодное замужество и ей самой.
Вдовствующая маркиза де Шасслу-Лоба, сидящая напротив семьи Штерн, была одета в сдержанное светлое платье. Ее наряд дополняли кружевные перчатки с изящным узором и шляпа с пером, придававшая ее надменному силуэту вид ироничной, насмешливой птицы. Этот жаркий июльский день ознаменовал окончание трудных переговоров. Две вдовы сошлись один на один в упорном поединке, пытаясь объединить их семьи, хотя, казалось, все было против этого союза. Мадам де Шасслу-Лоба, не изменяя своему обычному высокомерию, снисходительно взирала на грузную фигуру новоиспеченной тещи своего сына. Лицо мадам Штерн напоминало ей статую Будды. Будущая невестка при ближайшем рассмотрении тоже казалась не вполне соответствующей ее ожиданиям. Того, что она тоже носила имя Мария-Луиза, было недостаточно, чтобы сблизить их. Вдовствующую маркизу немного успокоила лишь мысль о богатом приданом и заманчивых финансовых перспективах невестки, благодаря которым несколько поколений ее потомков не будут знать нужды. Материальное положение семьи оказалось бы весьма затруднительным без этого подарка судьбы. Для поддержания репутации и привычного образа жизни требовались значительные финансы. Она была готова пойти на некоторые жертвы, чтобы ее сын мог и дальше занимать подобающее ему положение. Старая маркиза рассеянно кивнула Эрнесте. Последняя, нисколько не смущенная ситуацией, вежливо ответила на ее приветствие. Ее многолетний опыт подсказывал, что деньги способны примирить непримиримое. В глубине души она гордилась тем, что оказалась таким искусным стратегом. Впервые выдавая замуж дочь, она сумела подобрать ей превосходную партию. И ей не оставалось ничего другого, как признать, что смерть мужа только облегчила реализацию этого плана, инициатором которого была именно она. Сначала Луи подумывал выдать дочь за наследника одного из крупных еврейских семейств, но ей такой союз казался не слишком подходящим. Она считала, что было бы куда разумнее связать будущее дочери с католиком, и отстаивала свое мнение, приводя Луи в замешательство такой настойчивостью. Смерть мужа предоставила ей свободу действий. В союзе Марии-Луизы с маркизом де Шасслу-Лоба она увидела возможность косвенно отомстить за то чувство неловкости, которое иногда испытывала из-за того, что ее называют «мадам Штерн». Это был не стыд — краснеть ей было не за что, — а скорее досада на то, что эта фамилия, быть может, помешала ей подняться в свете, а ее салону
