— Мне там тоже многое не нравиться. Но мы ведь не базарные бабы, чтобы обсуждать сплетни! — сдержанно сказал Сергей.
— Да. Извини. Заносит. Но вот, Европа от нас отлягивается. Кому нужны нищие дикари. Может нам сначала лучше сделать так, чтобы к нам просились, а не тащить к нам за ноздри. Торговать с ними на наших условиях. Хотя, что мы можем предложить твоим зверькам: КАМазы, нефть и космические ракеты, чтобы они летали на рынок в Москву спекулировать зеленью? Или ты обращаешь их в православие, чтобы на сдачу услышать не «аллах Акбар», а господи помилуй?
— Цену на зелень сбиваю, — пошутил Сергей. Хмельницкий хмыкнул. — Может, чтобы зауважали, хватит хапать. Пора что–нибудь стране оставить. Или дорого стоит?
— Не по адресу. Я знаю цену лишь своей работе.
— А я — своей. Предлагаю ничью.
— Согласен.
Хмельницкий простился с Красновским кивком и ушел. Ксения от проема сказала принужденным тоном:
— Ну, что, пошли ко всем?
— Поговорить надо…
— Сережа, не начинай опять! Я все знаю! Но я не могу уехать из Москвы! Я боюсь. А расписаться и жить я тут, а ты там, какая это семья!
Он сделал губы уточкой и утвердительно кивнул.
— Ты умный, честный, хороший. Но Боря прав. Вы оба делаете каждый свое дело. Да, он старается для себя и близких. Ты — для всех. Жизнь переменилась. Помнишь, в детстве мы говорили друг другу правду. Ответь мне: ты воюешь за правое дело?
Сергей вздохнул и мягко прихлопнул по подлокотникам кресла.
— Не знаю, Ксюха! Там много таких, кому это нравится. Не думать и выполнить приказ.
— Но ведь ты не такой! Ты же мучаешься. Ты шел защищать…
— Ксюша, отсюда многое не понятно. Знаем, где ночует бандит, объявленный в розыск. Настоящий зверь. А у нас приказ, его не трогать. Он глава тейпа. Местный божок. Договоримся — мир. Шлепнем его — еще его внуки партизанить будут. Проще, ему звезду героя навесить и сделать президентом. Твой знакомый, с золотой булавкой, проповедовал, что убивать людей — преступление. Это известно еще со времен Моисея. Но даже Иисус не сумел словом остановить убийство. Если на войне рассуждать, ничего не будет: ни этой страны, ни нас с тобой. Я о другом хотел поговорить.
Ксения сокрушенно кивнула и проговорила бесцветным голосом:
— Ты будешь покорять свои маленькие вершины, а не просто жить. В сорок пять выйдешь в отставку подполковником со смешной подачкой. Устроишься начальником ЧОПА. Мы поселимся у родителей, станем копить на холодильник, на свадьбу детей, как копили до нас. Неужели армия твое призвание? Если это лишь профессия, почему нельзя ее поменять! Почему мы должны калечить свою жизнь и через двадцать лет стариками прийти к тому, что нам и так было дано. Почему?
Сергей помолчал. Всегда уравновешенный сейчас он, казалось, растерялся.
— Да. Мне нечего тебе предложить, кроме нашего прошлого и моей любви. Мне все время казалось, что в любви есть какой–то тайный изъян. Друзья могут поссориться и разойтись, и не видеться годами. И родные тоже. Но нет в этом той боли, как бывает с любовью.
Ксения уперлась сзади ладонями и прислонилась на косяк. В груди у нее заныло.
— Друзей можно иметь тысячу, а любить, по настоящему любить только раз. Не знаю, будешь ли ты счастлива с ним. Но я, наверняка, буду несчастлив без тебя. Каждый пустяк, который мы помним вместе, всегда разделен на две половинки и… не важно. Пойдем.
— Умеешь ты делать больно.
Он глубоко выдохнул и поднялся.
— Сережа, прости! Я знаю, я гадкая, говорю не то, что чувствую, и мучаю тебя! — Она прильнула к нему. — Но давай еще подождем. Тебя же обещали перевести, квартиру…
— Перстенек от него? — Сергей иронично кивнул на изящный золотой перстень с бриллиантиком на безымянном пальце девушки.
— На день рождения. — Она предательски покраснела. Ладонь соскользнула с его груди.
Затем они уехали к знакомым Сергея рыбачить. Договаривались о рыбалке еще до его отпуска. И это бегство от себя показалась Ксении избавлением от раздвоения в душе, иллюзией окончательно принятого решения.
Деревенька укрылась в лесах на окраине Московской области. Гостевой домик у озера подготовили специально для «молодоженов», как называл Сергея и Ксению Плеснин, хозяин, бородатый отставник, с густыми, как у филина, бровями. Когда–то он был зам командира воинской части, где служил Красновский.
На рассвете Плеснин в телогрейке и высоких сапогах отвозил Сергея за острова мимо домиков бобров. От воды курился парок, и на километры в деревенской тишине кукарекали петухи и заходились лаем собаки. Сергей в бушлате, съежившись от утренней прохлады, казался на корме огромным и без головы. Когда на обратном пути он победно поднимал из лодки трофеи, Ксения улыбалась и махала с берега.
Ксения спала долго. Затем помогала готовить обед жене Плеснина, Марине, улыбчивой, молчаливой женщине за сорок с тонким, породистым лицом и ахматовской горбинкой на носу. Находила занятия по хозяйству. По привычке детства в деревне ей было совестно бездельничать. Разок сплавала с мужчинами. Но в рыбалке она ничего не понимала и больше не просилась высиживать часы у холодной и мутной воды.
Вечерами на берегу, Сергей обнимал Ксюшу за плечи и грудь, газетой отгонял от нее комаров и подставлял им свою спину и шею. Перед сном он шептал ей что–то ласковое или смешное, она прижималась к нему и дремала. Ощущала прикосновение его губ за ухом и терлась щекой о подбородок.
Ксения представляла в другой жизни приказы, стрельбу, сборище грубых мужчин, и ей становилось жаль Сережку. Он наслаждался отдыхом. Ксения пыталась убедить себя, что счастлива. Но ее коробил шумный Плеснин в заношенной бейсболке и в брюках с вислыми коленками, по–отечески покровительственный с Ксенией, его покорная жена, черный хозяйский пятистенок, — старший сын Плесниных жил с семьей в их городской трехкомнатной квартире, — бытовые и гигиенические неудобства, — туалет и душевая кабина были во дворе, — ложки–поварешки споласкиваемые в тазу, досужие разговоры соседей приезжих–горожан о саженцах и видах на урожай. Все это казалось Ксении фальшивым и пошлым. То, что для Сергея было праздником, она могла получить в любой день. Ксения, наконец, призналась себе: дилеммы между ее нынешней жизнью и будущей жизнью с Сергеем нет. Она не уедет из Москвы. Она, как родные, всего лишь привыкла думать, что они с Сергеем должны быть вместе. Но почему эта мысль незыблема?
Той же ночью ей приснилось, что Сергей уехал, они чужие, и нет праздного уединения в деревне, а есть скучная жизнь, в которой не будет даже Бориса. Ксения напуганная лежала в темноте. Сергей тихонько похрапывал. Ксения вспомнила Хмельницкого впервые за эти дни, и обрадовалась мысли о нем. Но на сердце стало тяжело, словно ее уличили в воровстве.
— Марина, вам не скучно здесь? Зимой в деревне, наверное, безлюдно. Сережа говорил, вы из Петербурга? — спросила как–то Ксения, пока мужчины рыбачили.
— Привыкла. Леше здесь нравиться. У детей свои семьи. Леша еще на войне говорил, что после армии поедет в деревню. Дальше от шума и толчеи. И Москва рядом.
Марина улыбнулась. Она была в неизменной косынке с цветочками и в переднике. Но даже в этом наряде Ксения не могла представить ее деревенской бабой.
— А в Петербурге, наверное, остались друзья?
— У мужа друзья по всей стране. Кто–то еще служит. Кто–то уволился.
— Нет, я говорю лично о ваших друзьях.
Марина подумала.
— Почти тридцать лет прошло. У всех свое. Переписываемся. — Она покосилась на девушку. — Ксюша, если любишь, не сомневайся. Сережа отличный парень. Хороший офицер. Правда, для армии он немного, — женщина подумала, подбирая слова, — мечтатель, что ли. Роди от него. А лишнее отшелушиться.
Ксения промолчала. А вечером спросила Сергея:
— Когда мы поедем домой?
— Тебе здесь не нравиться?
— Нравиться, — выдохнула она, и, ежась от холода, пошла от воды.
На следующий день они уехали.
Дома время, словно, остановилось на их последнем разговоре. Сергей и родители раздражали Ксению.
— Боря весь телефон оборвал. Звонил каждый день, — сказала вечером мама. — Ты бы хоть мобильный в деревню взяла.
— Он, что не знает, что я с Сергеем? — мрачно спросила Ксения.
— Тогда не морочь ему голову…
И ее прорвало.
На выходные родители уехали в деревню на «дачу». «Дети» жили вместе почти открыто, когда одна из квартир пустовала. Но этот странный гибрид семьи Красновские и Каретниковы деликатно замалчивали.
Сергей прибежал из города с какими–то свертками, раскрасневшийся и веселый. В рубашке с короткими рукавами и в джинсах. Первый день в мае было по–летнему жарко.
— Смотри, что я тебе купил! — Красновский побросал свертки на диван в ее комнате и принялся распаковывать один.
