избавилась от чая и мороженного в отхожем месте и взяла из сундуков все, что можно продать, все свои любимые поделки и редкости и решила поговорить с жителями деревни. Деньги должны были развязать языки даже самых недружелюбных. Джессика выглядела очень плохо. Серая, без привычного румянца и тонкая как тростинка. Она постоянно зевала. На меня она не обращала внимание, точно не видела. Было видно, что она вообще не понимает что происходит, и ведёт себя очень странно, точно во сне. Она дремала, прижимала к груди сундучок и фляжку, в которой я не удивилась бы что там налит этот проклятый мятный чай. Мы ехали долго – и я как могла, запоминала дорогу, каждый поворот, хотя когда кучер оборачивался, то притворялась что вышиваю, или дремлю. Наконец рассвело . мы спустились с горы и было видно что вокруг оставалось всё меньше снега. Воздух теплел. Пели птицы. Как же я соскучилась по их жизнерадостному щебетанию. Ели и высокие сосны сменялись пятачками полян, хвойные деревья сменились берёзами, кустарником, я увидела небольшой ручей, возле которого стояли олени. Вскоре лес кончился, и потянулась длинная колдобистая колея, вокруг которой были одни холмы и поля. Я вздохнула, очень хотелось, есть и желудок то и дело раскатисто урчал. Джессика не просыпалась.
Мы приехали и по настоянию кучера, Джессика осталась в карете. Она мило улыбнулась. Глаза были тусклыми, как немытые окна в заброшенном доме. Мне хотелось растормошить её, даже ущипнуть, что я незаметно и сделал, но девушка будто и не чувствовала боли. Кучер остановился возле моста, съехал на обочину и, указав мне рукой на деревню, сказал, что будет ожидать меня здесь. Я собиралась уйти, как он вытащил из тёплого кафтана такой же флакон как у Джессики и протянул мне.
–Вот держи. Ты же свою флягу забыла?!– сказал и пристально посмотрел мне в глаза. Я мило улыбнулась и поблагодарила, даже сделал вид, что отпила глоток. Это его успокоило. Наконец то я ушла.
Деревня была маленькая. Всего пять домов. Люди сторонились меня, точно я какая-то чумная. Мне не удалось ни поговорить. Ни продать что-то из своих вещей. Я была в полном отчаянии. Осталась последняя надежда заскорузлая и пригнутая к земле хижина, так называемая харчевня красный петух. Я зашла внутрь, для этого мне пришлось пригнуться. Было почти пусто. Несколько мужичков с бородами цедили с больших кружек местное пойло. За барной стойкой стояла толстуха с длинной косой, достающей ей до поясницы. Она полировала деревянную стойку сальной тряпкой. Я направилась к ней, сразу же приковав к себе внимание бородачей. Кто-то крякнул. Кто-то загоготал, мои уши загорелись, я поняла, что нелестное словцо было брошено в мой адрес. Возле очага стояли двое. Со спины было не видно лиц .Один держал упитанную связку кроликов. Второй что-то бубнил, явно пытаясь снизить цену, при этом помешивая что-то в очаге черпаком. Судя по доносившемуся ко мне запаху гороховую похлёбку. Желудок предательски заурчал и рот наполнился слюной. Я достала из кармана нитку бус, единственное украшение, что у меня было. Розовый жемчуг, красиво переливался в свете свечей и керосиновых ламп. И показала его женщине за стойкой.
–Я хочу, есть, и отдам его вам за еду и кусок хлеба,– отчаянно сказала я, и уже было положила жемчуг на стойку. Глаза женщины блеснули, она явно уже мысленно примеряла жемчуг. Она кивнула.
–Спрячь,– сказал мне парень в кафтане с волчьим мехом. Женщина за стойкой надулась.
–Принеси похлёбки, хлеба и сыра, а также яблочного сидра,– старая кошёлка и положил на стол серебреную монету.– Этого тебе хватит.
– Ты,– сказала я, рассмотрев лицо парня в близи. Он улыбнулся, видимо уже давно узнал меня, да и одежда бы меня выдала.
Он расстегнул камзол и вытащил из под жилетки висящий на ее медальон и протянул мне.
–Узнаёшь?– спросил он, выгибая широкую бровь. Его глаза блестели как чёрные омуты. В них не было лжи, а взгляд был прямой. Я взяла медальон, раскрыла и не сдержала глубокий, тяжёлый вдох:
–Откуда он у тебя?– уставилась я в лицо собственной матери. Её молодое почти забытое мною лицо.
Он вздохнул. И потащил к столику у стены. У очага уже не было второго мужчины, видимо парень продал таки своих кроликов.
Я села за стол и уставилась на его лицо.
–Всё считали, её сумасшедшей. Она бродила по домам, всё спрашивала о своей Эмбер. Говорила что у её дочери глаза такие же янтарные как у неё самой. В деревнях часто похищали детей. Никто не мог ей помочь. Она всё искала и искала и сбилась с ног. Пару лет назад я столкнулся с ней в одной деревеньке. Продал ей своих кроликов и косулю. Она всё ещё красивая, хотя все волосы седы. Такая же как и ты сейчас. Белошвейка, очень нелюдимая, но добрая, помогает бедным, по праздникам печёт хлеб и кормит всех страждущих. Таких как она я никогда не встречал. Не знаю, почему она дала мне свой медальон. Может потому что я охотник, и бываю даже в самых дальних уголках графства. Я быстро ела похлёбку, наслаждаясь её простотой и густотой. А какой вкусный был хлеб. Просто пальчики оближешь. Он пил яблочный сидр. Он смотрел на меня чуток снисходительно, хотя с виду вряд ли был меня старше. Он выглядел сильным.
–Помоги мне, прошу. Я отдам тебе все свои вышивки. Их можно выгодно продать. У тебя будет много золота,– я посмотрела в его глаза с надеждой.
– Моя подруга у них. Граф не выпускает нас никуда из замка. Приезд сюда случайность. Он опаивает нас, и я только чудом не утратила полностью память.
–В замок трудно попасть, а ещё труднее оттуда выбраться. Я могу увезти тебя сейчас. Твоя мать мне заплатит.
Я замотала головой. Я не могла бросить Джессику.
– Прошу тебя помоги. Я не знаю, что они затевают. Но когда приехал граф, то Милдред умерла,– с жаром выпалила я, чувствуя на глазах слёзы.
Я доела похлёбку и тут услышала, как кто-то громко произносит моё имя. Дверь распахнулась, и в таверне стало холодно. Наш кучер зашёл внутрь и он больше не выглядел маленьким. Его тень на стене была в два раза выше го. Замерли разговоры. Женщина за стойкой исчезла. Огонь потух.
–Эмбер, Эмбер, кто знал, что ты будешь так плохо себя вести?– покачал головой и протянул руку. Я помимо воли встала и направилась к нему. Взяла за руку, продолжая буравить
