...и слезы наворачивались ей на глаза. Хатидже вспоминала тот страшный день, когда под конвоем немецких автоматчиков по узкому тротуару под окнами ее квартиры шли женщины, дети, старики. Евреи. До этого дня городские жители были взбудоражены слухами о том, что немцы повсюду в занятых ими городах расстреливают евреев. Те из жителей, которые с вне логической патологией всю жизнь ненавидели евреев, услышав об этом сперва произносили с садистской жестокостью:
- Очень хорошо! Давно бы надо.
Но даже эти обыватели, вдруг поняв, что это не бессмысленная злобная болтовня, не пьяная ругань, а, похоже, правда - цепенели от ужаса и бежали закоулками к знакомому еврею предупредить его о грозящей беде.
Многие еврейские семьи эвакуировались, но еще большее их число осталось в городе: как бросить дом и нелегко нажитой скарб из-за, даст Бог, вздорных слухов. Немцы - цивилизованная европейская нация. Да и на дворе двадцатый век. Не может быть такого, чтобы людей расстреливали за принадлежность к еврейскому этносу! Много было в истории человечества зверств, но такого и в древности не было! Немцы, немцы... Нет, это цивилизованная европейская нация!
И вот их ведут. По два-три человека в ряду. Женщины и дети. Старенький дед еле ковыляет под руку с такой же старой женой. Они уже знают, что их ведут на смерть - куда же еще! Они идут молча, ни всхлипа, ни мольбы. Только детишки не знают, что их ждет, потому что взрослые не говорят между собой о конце пути, взрослые удивительно спокойны. Чем позже ужас придет в сердца детей, тем лучше. А там - покой...
Хатидже вспомнила, что ее хорошая приятельница Инна Моисеевна, преподававшая в школе немецкий язык, осталась в городе. Муж ее, врач, был на фронте. Родственники мужа все уехали, Уговорить Инну Моисеевну не оставаться на оккупированной фашистами территории, когда весь мир знает о событиях "хрустальной ночи", они не смогли. Муж ее был известный в городе доктор, у них была хорошо обставленная квартира, богатая библиотека. Инна Моисеевна была поклонницей немецкой культуры, читала наизусть из обеих частей "Фауста". Она не допускала мысли, что великий народ, носитель великой культуры, может опуститься до небывалого варварства. Увлеченность Германией прошлых веков заслонила в ее сознании события последнего десятилетия.
Хатидже накинула на себя кофту и побежала к углу дома, из-за которого тротуар сворачивал на эту последнюю прямую, ведущую к огороженной территории городской больницы, за воротами которой исчезали медленно бредущие люди. Там за углом Хатидже присела на каменную скамью, скрытую за редкими кустами, и молила Бога, чтобы Инны Моисеевны и ее дочери Сонечки не было среди тех, кто уже здесь прошел. В этом случае у нее имелся шанс спасти их. Дело было в том, что в каменном заборе с декоративной решеткой, который шел вдоль тротуара, был пролом. Этой весной на город обрушился ливень огромной силы. Ложбина за трехэтажным домом, так называемая "горка", любимое место игры детишек, заполнилась дождевой водой. Недавно выстроенный забор загородил ложбину как плотина, маленькое отверстие для стока воды, которое было предусмотрено строителями, не справлялось со своей задачей. Вода поднялась почти до окон стоявших по ту сторону лощинки старых одноэтажных домиков и угрожала подмыть их стены. Вызванные пожарные проломили внизу нового забора большое отверстие, и вода вскоре вытекла. Пролом же остался на радость ребятишкам, которые почему-то предпочитали выбираться на тротуар не через калитку, а через эту дыру в стене. Инна бывала в гостях у Хатидже, и они выходили на "горку", посидеть на траве. Не раз, глядя на пролом в стене, они обсуждали непредсказуемость крымской погоды. "А теперь пойдем на плотину", - говорила Инна, после того как они кончали чаевничать. И сейчас Хатидже надеялась, что у Инны есть шанс скрыться в проломе, в который ребенок проскакивал, чуть нагнувшись, а взрослый человек мог бы броситься в дыру головой вперед...
...Из-за поворота показалась очередная группа предназначенных для заклания несчастных людей. Впереди шла немолодая женщина, маленькую девочку она несла на руках, за подол держался мальчик лет пяти. И чуть не вскрикнула Хатидже, когда увидела в середине колонны Инну, ведущую за руку свою девочку. Наших людей было человек сорок, их сопровождали двое немцев с автоматами на груди. Вели людей неспешно: в группе было немало детей и немощных стариков, а подгонять их - себе дороже, еще упадут посреди дороги...
Хатидже вышла из-за кустов и быстро пошла навстречу идущим.
- Инна, плотина! Плотина! Слышишь, плотина!
Инна Моисеевна была в трех шагах и не могла не услышать громкий шепот своей подруги. Она кивком и движением глаз дала знать, что поняла. Девятилетняя Сонечка вскрикнула, было:
- Мама, вон тетя... - но Инна шикнула на нее:
- Тихо! - и послушная девочка, переставшая удивляться событиям этого странного дня, подавила свой возглас.
Немец увидел, что женщина со стороны близко подошла к конвоируемым и что-то, кажется, сказала.
- Vek! - крикнул он, в полуобороте погрозив автоматом ускорившей шаги женщине. Потом больше для собственного удовлетворения добавил: - Donner-wetter! Russische schwein!
Хатидже быстро обошла угол дома и поспешила на "горку" с другой стороны двора. Затаившись за углом, она ждала.
Инна нервно продумывала услышанное. Она вспомнила, что стена с дырой внизу, действительно, вплотную примыкала к тротуару, по которому их ведут. Только бы конвойный оказался бы подальше! Если же немцы увидят и выстрелят, так ведь исход один. Они уже приближались к пролому. Да, тротуар здесь узок. Вот, она идет, почти касаясь забора плечом. Немцы-конвойные вышли на дорогу и идут оба слева от группы. Боже милостивый, помоги...
- Соня, перейди на эту сторону. Слушай внимательно и не слова не произноси. Сейчас рядом с тобой будет дыра в заборе. Как только подойдем к ней, ты, нагнувшись, быстро беги за забор. Не произноси ни слова. Я буду за тобой. Только не издавай ни малейшего шума, поняла?
- Да, мамочка. И ты не задерживайся.
Надо было пройти еще шагов двадцать. Немец, шедший сзади, пропуская идущую по мостовой машину, быстро прошел вперед, и шел теперь почти рядом с Инной. Господи! Инна сообразила, что Соня в любом случае может незаметно исчезнуть, но она сама... Нет, ей незаметно не уйти.
- Соня, ты быстро прыгай в дыру, я приду чуть позже, жди меня у тети Хатидже. Все, беги... - от неимоверного напряжения голос ее стал жестким и бесцветным.
Девочка испуганно оглянулась на маму и быстро юркнула в дыру. Ее побег заметила только идущая за Инной пара стариков. Уходящая в смерть Инна отправила дочь в жизнь, даже не обняв ее на прощание...
... Стучат, стучат колеса на стыках стальных рельсов, то и дело с треском подпрыгивают шаткие вагоны на заезженных путях, пугая людей возможностью развалиться на части.
И однажды к вечеру кто-то, по всей видимости, непредумышленно, опрокинул принадлежащий учительнице Хатидже бидончик с водой, которой конвоиры снабдили их со строгим предупреждением на два дня. Семадие-тизе, которую, за отсутствием в вагоне взрослых мужчин, выбрали старостой, призвала соседок отлить понемногу воды для Хатидже с дочерьми, но сварливые бабы отказались делиться. И вот на очередной стоянке Хатидже, завидев из открытых дверей вагона протекающую среди камышовых зарослей речушку, - всего в каких-то пятнадцати шагах внизу, - спрыгнула с бидончиком и побежала к воде. Она бы и успела незамеченной вернуться - высокие заросли подходили к самому полотну, - но, неловко ступив, подвернула ногу и упала, пролилась вся вода из бидончика. Женщина побежала назад к речке, и в это время состав, быстро набирая скорость, двинулся с места. Бросив бидон она рванулась вверх к насыпи, закричала, люди из хвостовых вагонов увидели ее и тоже что-то крича махали ей руками. Но уже ничем помочь ей было нельзя. Хатидже остановилась в высокой траве и как во сне глядела, как мимо нее с грохотом промчался последний вагон поезда, увозившего в неизвестность ее дочерей. Когда поезд исчез за деревьями, несчастная женщина упала без чувств на болотистую землю...
Глава 4
Мальчик мечтал о мешке муки.
- Если бы у нас был мешок муки, то мы бы продержались до конца войны, - не раз говорила бабушка.
Так мешок муки соединился в сознании мальчика с концом войны. А конец войны - это возвращение домой к маме и папе. Это возобновление прежней счастливой жизни. Мечта о мешке муки вытеснила все другие мальчишечьи мечты, даже мечты о двухколесном велосипеде.
И вот в наступившие страшные дни бомбежек, взрывов, пожаров призрачная мечта о мешке муки вдруг приблизилась к реалиям городского бытия, но для мальчика вряд ли была доступной. В городе шли грабежи. Это был такой вид грабежей, когда удачливый горожанин мог сказать другу или соседу такую, к примеру, фразу:
