шла о сохранении очередной человеческой жизни.
К концу лета, после сбора урожая, в колхозах на всех дорогах появляются длинные вереницы автомашин и повозок. Они везут зерно на заготовительные пункты и склады. Круглыми сутками, беспрерывно, ни на секунду не прерываясь. Аязбай, бывало, не появлялся дома по два месяца, ночевал прямо на рабочем месте, и туда же дети носили ему каждый день еду. В таких условиях прием и размещение огромных масс зерна требовали от него, как от руководителя заготовительного пункта, особо четкой расстановки людей и наиболее умелого использования всех средств механизации и оборудования, которые только были в наличии. А организатор он был, что надо!
ЧЕЧЕВИЦА
Шел 1944 год. Люди жили обычными ежедневными заботами о том, как бы протянуть до весны. Уже никто не удивлялся тому, что почти в каждый дом власти подселили по одному красноармейцу. Солдаты вроде и обходились своим пайком, но иногда жадно смотрели на домашнюю стряпню, пусть и небогатую, при этом, не стесняясь, просили постирать свое белье и гимнастерки. Они расспрашивали хозяев домов и составляли списки наиболее активных и уважаемых селян, а через старейшин убеждали людей, что фронт где-то близко и надо потерпеть, ведь военные защитят от немцев, если те придут на чеченскую землю. Одним из таких уважаемых аксакалов в селе был Хусейн. К нему за советом, за решением проблем приходили все чеченцы. В советских терминах он был и председателем, и судьей, и прокурором. Вместе с другими старейшинами они разводили по сторонам поссорившиеся тейпы, принимали участие в решении самых серьезных вопросов своих сообществ, обеспечивая нужный баланс интересов разных людей. Хусейн стал одним из первых, с кем была проведена разъяснительная беседа.
Военный человек вальяжно уселся на самое почетное место за столом, не спеша развернул блокнот, послюнявил химический карандаш и властным голосом стал спрашивать. Нет, не спрашивать. Он начал въедливо допрашивать главу семьи:
– Как вас зовут?
– Как зовут жену, детей?
– А кого вы из ваших соседей больше всего уважаете?
– С кем общаетесь?
– Кто из старейшин к вам чаще всего приходит?
– Почему?
Вся информация скурпулезно записывалась. Но с таким статусным человеком, как Хусейн, разговор этим, конечно, не ограничился. Откинувшись на спинку стула, офицер продолжил:
– Советская власть дала вам свободу, уважаемый Хусейн? – его интонация вдруг сменилась на подчеркнуто вежливую, от чего чеченцу стало не по себе, но он не подал вида.
– Дала, – ответил старейшина, понимая, что с подобными людьми надо быть очень осторожным.
– Она дала вам защиту?
«Хе, от кого, интересно?» – подумал старик, утвердительно кивая в ответ.
Офицер говорил неспешно, смакуя каждое слово:
– Она очень гуманна, советская власть. Она как мать родная… Любит всех… Кормит всех…
И он, словно в подтверждение своих слов, взял со стола кусочек брынзы, откусил его и, довольный удачно складывающейся мизансценой, словно театральный актер, продолжил:
– Вот я – истинный сын своей матери.
Тут он выпучил глаза и пристально посмотрел прямо в лицо Хусейна, словно боялся, что до того не дойдет смысл сказанного.
– …И не хотел бы, чтобы она, как и все матери, жертвовала собой, не ожидая благодарности от ее нерадивых сыновей! Понимаешь? – кусочки брынзы вылетели у него изо рта, рассыпавшись по столу. – Мы сами должны быть сознательными! Должны ведь? Должны! – ответил он сам себе.
– А вы должны повзрослеть, наконец, и слушаться свою мать молча! И исполнять все, что она вам прикажет, – его интонация вдруг резко приобрела металлические нотки, а лицо побагровело.
– Вот тебе список, старик. Собери всех из этого списка у большого амбара завтра вечером. Будет собрание.
С этими словами он поднялся, сделал несколько шагов в сторону двери. Но, почувствовав пронзительный взгляд в спину, повернулся и бросил:
– Не надо, Хусейн. Ведь вас и так мало.
И вышел, хлопнув дверью.
Утром 23 февраля 1944 года Кели проснулась рано от какого-то гула, доносящегося издалека. Она оделась и вышла во двор. Ей навстречу уже спешила заплаканная Бату.
– Что случилось? – спросила Кели. – С детьми что-то?
Бату отрицательно покачала головой и, тихо плача, ответила:
– Нет, они спят. К нам постучалась Мадина, жена нашего старейшины Хусейна. Говорит, он где-то пропадал всю ночь и пришел лишь недавно, сильно расстроенный. Кели! Она сказала, что произошло нечто страшное…
Бату, обычно ровная и тихая, никогда не позволяла себе проявление подобных эмоций. Пожалуй, Кели увидела ее в таком состоянии впервые и, потрясенная, стояла, не в силах понять, что же такого могло произойти. Между тем, гул приближался, и его уже было слышно вот тут, прямо за воротами.
– Говорят, что немцы близко, и нас отвезут в безопасное место, – продолжала Бату.
– Когда отвезут, куда отвезут? – нервно переспросила ее Кели. – Да говори ты яснее!
В этот момент в ворота кто-то настойчиво постучал с криком: «Хозяева, открывайте!»
Кели бросилась к воротам, распахнула калитку. Во двор вошли двое в военной форме: один явно старше по званию, второй – рядовой.
– Всем проживающим необходимо взять самое необходимое и собраться у кукурузных складов! Да поживее, даю вам 20 минут! Рядовой, осмотреть дом! – скомандовал начальник и зашагал к следующему дому.
Бату, рыдая, кинулась к себе домой. Кели взяла себя в руки и постаралась быстро сообразить, что же ей взять в первую очередь. Да что могут собрать с собой три женщины, включая Дикбер, с детьми, без мужчин, без подводы и за какие-то жалкие 20 минут?
Спешно вытирая слезы, собирали одежду. Сонные братья Ахмед и Шахид никак не могли понять, почему нужно собираться так рано и куда-то идти. Они начали было капризничать, но Кели строго прикрикнула на них, быстро одела потеплей. Ахмеду вручили мешочек с кукурузной мукой. Шахиду – узелок с лепешками и брынзой. Взрослые взяли одежду, тонкое одеяло, соль, воду, топленое масло, сушеное мясо, всего понемногу. На ногах – вязаные носки и калоши. Был февраль, снег подтаял, другой обуви, удобной и ноской, не было.
Когда они вышли за ворота в сопровождении солдата, за ними вдруг выскочил козленок. Белый такой. Он был совсем ручной, дети часто играли с ним и звали его «Бяц-бяц».
– Ков д1а къовла дезара, газан боьхьаг ара иккхана (Надо было ворота закрыть, козленок выскочил!) – сказала Бату.
– Вайца ца юга вай боьхьаг? (Мы не берем с собой козленка?) – захныкали мальчишки.
– Ца юга, вай юха дог1ар ма ду (Не берем, мы же вернемся).
Ребятишки оглядывались на козленка, тянули к нему руки и плакали, а он блеял и пытался их догнать…
Вдруг прозвучал выстрел. Все вздрогнули…
Это один из конвойных выстрелил в козленка. Тот неуклюже упал в грязь и затих. Вся семья на миг замерла от страха, и потом лишь тихий плач детей сопровождал их шествие в неизвестность…
Откуда простым людям было знать, что они стали главными действующими лицами давно запланированной операции властей по высылке чеченцев
