Никаких пешеходов.
А ведь стояло лето, время приближалось к одиннадцати вечера, и было еще совсем тепло. Перекресток Пятой авеню и Бродвея располагался прямо перед ним. Впереди виднелся район Челси, позади находился Грамерси, слева была Юнион-сквер, а справа возвышался Эмпайр-стейт-билдинг, нависая над окрестностями подобно несокрушимому монолиту, каковым он и являлся. Здесь сейчас должны были толпиться сотни людей. Или даже тысячи. Или десятки тысяч. Парни в кедах и футболках с короткими рукавами, девушки в коротких летних платьях; одни должны были куда-то медленно брести, другие торопливо пробегать, направляясь в клубы, которые вот-вот распахнут свои двери, или в бары, где им готовы подать водку какой-нибудь новой марки, или на последний, полуночный сеанс в кино.
Здесь сейчас должна была кишеть огромная толпа народу. Здесь сейчас должен был звучать смех и громкие разговоры, стук и шарканье подошв по тротуару, выкрики и вопли, какие довольная и радостная толпа издает обычно в одиннадцать часов в теплый летний вечер, а еще сирены и гудки автомобилей, и шорох шин, и рев моторов.
Но ничего этого не было.
Ричер спустился по ступенькам обратно и снова поднырнул под полицейское ограждение. Он прошел под землей к северу, к месту, где предпринял вторую попытку выбраться на поверхность, и на этот раз перешагнул через ленту, поскольку она здорово провисла. По ступенькам Джек поднимался так же осторожно, но быстрее, и вышел наружу прямо на углу напротив Мэдисон-сквер-парк, огороженного черной железной решеткой и битком набитого темными деревьями. Но ворота были все еще открыты. Правда, в них никто не входил и через них никто не выходил. И вообще вокруг не было ни души. Ни единой.
Ричер вышел на тротуар и остановился рядом с ограждением вокруг спуска в подземку. Позади большого квартала, тянущегося к западу, он рассмотрел мигающие огни проблесковых маячков полиции. Сбоку был припаркован патрульный автомобиль полиции, он стоял боком, перегораживая улицу. И заграждение. «Проход закрыт». Ричер повернулся и поглядел на восток. То же самое. Сине-красные огни всю дорогу до самой Парк-авеню. «Проход закрыт». Двадцать Третья стрит была перекрыта. Заблокирована. Равно как и множество других поперечных улиц, в этом нет сомнений, а также Бродвей, Пятая авеню и Мэдисон-авеню – видимо, в районе Тридцатой стрит.
И никого вокруг.
Ричер снова посмотрел на Флэтайрон-билдинг[7]. Узкое, треугольное в плане здание, острым углом выступающее вперед. Напоминает острый клин или скромный кусочек торта. Но Ричеру этот угол представлялся носом огромного корабля. Словно это был огромный океанский лайнер, медленно плывущий навстречу. Не слишком оригинальная мысль. Джек знал многих людей, которые думали точно так же. Даже при наличии на первом этаже застекленной оранжереи, очень похожей на паровозный скотоотбрасыватель (которая, как считали многие, только портила этот эффект, но, по его мнению, наоборот, его лишь усиливала), поскольку оранжерея выглядела как выступающий вперед подводный бульбообразный выступ какого-нибудь незагруженного супертанкера.
И тут он заметил человека. За двойным стеклом окна похожей на скотоотбрасыватель оранжереи. Женщину. Она стояла на тротуаре Пятой авеню и смотрела куда-то на север. На ней были темные брюки и темная рубашка с короткими рукавами. И она что-то держала в правой руке. Может, мобильник. А может, пистолет «глок-19».
Ричер оттолкнулся от ограждения и пересек улицу. На красный сигнал светофора, вообще-то, но движения-то на улице не было. Это напоминало проход через город-призрак. Словно он – последний живой человек на земле. Если не считать ту женщину на Пятой авеню. К которой он приближался. Ричер нацелился на некую точку в этом скотоотбрасывателе. Его каблуки в тишине громко стучали. Скотоотбрасыватель представлял собой треугольную в плане железную раму, этакую миниатюрную копию самого здания, к которому он был приделан. И напоминал маленькую лодочку, пытавшуюся удрать от преследующего ее лайнера. Рама была выкрашена в зеленый цвет и походила на мох, и на ней там и здесь виднелись причудливые завитушки и узоры, как на имбирном прянике. Все, что не являлось металлом, было стеклом – огромные стеклянные панели, длинные, как автомобиль, и высокие, больше роста человека, выше головы и до колен.
Женщина заметила его приближение.
Она повернулась в его сторону, но отступила назад, словно подзывая к себе. Ричер понял ее намерение. Она хотела, чтобы он сдвинулся южнее, в тень. Он обошел выступающий угол скотоотбрасывателя.
В руке у нее был телефон, не пистолет.
И она спросила:
– Кто вы такой?
И Ричер ответил вопросом на вопрос:
– А кто спрашивает?
Женщина повернулась спиной к нему и выпрямилась – все одним гибким движением, как будто это был финт в баскетболе, но этого хватило, чтобы он успел увидеть желтые буквы ФБР на спине ее рубашки.
– Отвечайте на мой вопрос, – сказала она.
– Просто прохожий.
– И что вы здесь делаете?
– Смотрю на этот дом.
– На Флэтайрон?
– Нет, на эту его часть, что на фасаде. Стеклянную.
– Зачем?
– Я что, слишком много времени проспал? – осведомился Ричер.
– Это что должно означать? – спросила женщина.
– Может, какой-нибудь спятивший старый полковник произвел государственный переворот? И мы теперь живем в полицейском государстве? Видимо, я все это проспал и пропустил.
– Я федеральный агент. И имею право выяснить ваше имя и потребовать документы.
– Меня зовут Джек Ричер. Среднего имени не имеется. У меня есть паспорт – лежит в кармане. Хотите, достану?
– Очень медленно.
Так он это и проделал, очень медленно. Ногти у Джека были коротко обстрижены, как у вора-карманника, и он кончиками пальцев вытащил тоненькую синюю книжицу и выставил ее перед собой, достаточно далеко от тела, и подержал так достаточно долго, чтобы она разглядела, что это такое, а потом передал ей. Женщина раскрыла паспорт.
– Почему вы родились в Берлине? – спросила она.
– Я никак не мог контролировать передвижения своей мамаши, – ответил он. – Я в то время был всего лишь зародышем.
– А почему она оказалась в Берлине?
– Потому что там находился мой отец. Мы представляли собой семейство морских пехотинцев. Мать говорила, что я чуть не родился на борту самолета.
– Вы тоже из морской пехоты?
– В данный момент я безработный.
– А перед этим чем занимались?
– Был безработным. В течение многих предыдущих моментов.
– А перед этим что было?
– Армия.
– Какой род войск?
– Военная полиция.
Она отдала ему назад его паспорт и спросила:
– Чин?
– Какое это имеет значение? – ответил Ричер.
– Я имею право знать. – Она посмотрела ему за спину.
– Я был уволен в чине майора.
– Это хорошо или плохо?
– По большей части, плохо. Если б я отличился, будучи майором, меня бы оставили в армии.
Она ничего на это не сказала.
– А как насчет вас? – спросил Джек.
– А что насчет меня?
– Какой у вас чин?
– Специальный агент. Старший агент, глава группы.
– Вы и нынче вечером возглавляете эту группу?
– Да.
– Потрясающе.
– Вы откуда вышли? – спросила она.
– Из подземки, – сказал Ричер.
– Разве там не было ленты ограждения?
– Что-то не помню.
– Вы пролезли через нее.
– Сверьтесь с Первой поправкой[8]. Я совершенно уверен, что имею право ходить там, где хочу. Именно это сделало Америку великой страной, не правда ли?
– Вы здесь мешаете.
– Чему?
Женщина по-прежнему смотрела куда-то ему за спину.
– Не могу вам сказать, – ответила она.
– Тогда нужно было сообщить машинисту, чтобы он здесь не останавливался. Одной ленты недостаточно.
– У меня не было на это времени.
– Это почему же?
– Не могу вам сказать.
Ричер ничего на это не сказал.
А женщина вдруг спросила:
– А что именно вас интересует в этой стеклянной части здания?
– Я вот подумываю, не предложить ли мне им свои услуги в качестве мойщика окон? Это могло бы помочь мне снова встать на ноги.
– Ложь федеральному агенту – это уголовное преступление.
– В эти окна каждый день смотрят миллионы людей. А им вы этот вопрос задавали?
– Я спрашиваю вас.
– Мне кажется, Эдвард Хоппер[9] именно здесь писал своих «Ночных ястребов».
– А это что такое?
– Картина. Весьма известная. На ней изображено, как будто поздно ночью смотришь сквозь окна в чью-то столовую и видишь там одиноких ужинающих людей.
– Никогда не слышала, чтобы ужинающих людей называли «ночными ястребами». Во всяком случае, не здесь.
– «Ночные ястребы» в данном случае – это люди, ночные воры. А ужинавшего человека звали Филлис.
– Никогда не слыхала, чтобы ужинающего человека вообще как-то звали.
– Не думаю, что там вообще кто-то был.
– Вы сами только что сказали, что был.
