СМИ в истерике захлебываются. Такой шум раздули.
— Плохо. — поморщилась я. — Небось всех собак спустили на Ван Вановну.
— Тут да. — Сашка покладисто кивнула. И выбрала из корзинки яблок, стоящей на тумбочке, самое спелое, до них она была большой охотницей. — Твои особенно лютуют, требуют наказать, сместить и все такое. Сама Ван Вановна на удивление спокойна. Я краем уха услышала, она что-то про парадокс говорила.
— Да ну, — присвистнула я, буквально приподнявшись на локтях от удивления.
— Инфа сотка, — кивнула Сашка, метко бросив огрызок яблока в мусорное ведро. Попала.
— Подслушивала? — спросила я, старательно копируя интонации директрисы
— А то.
После Сашкиного визита у меня осталась пустая корзинка из-под непонятно кем принесенных яблок, до которых подруга была большой охотницей, и доступ ко всей информации мира. Сеть спасала от скуки, но заставляла глаза открываться настолько широко, насколько я никогда не подозревала. В конце концов всё, что оставалось в больнице, это серфить по сети и читать книжки. Последнее время тянуло на слезливые романы. Говорят, в книгах есть ответы на все вопросы, надо только поискать. Я честно поискала, авось что-то есть по моей ситуации. Нашла. Прочитала. Пригладила вставшие дыбом волосы. Поискала подобное. Нашла. Прочитала. Ну и фантазия же у людей. Тему Подменных дочерей обслюнявили во всех сторон. То одна в выигрыше, то другая. А какие баталии, какие сюжетные повороты. Блин, да если меня ждала бы хоть десятая часть подобного… каждая прочитанная книга убеждала, нет, нет, нет, этого добра нам не надо. Я конечно, слабо видела Милену в роли роковой злодейки, но кто знает, какие в тихом омуте черти водятся. В некоторых книгах героинь в начале можно было к лику святых причислять, и впаивать по три пожизненных в конце.
Неожиданным для меня визитом оказался визит Огневых. Их я действительно хотела видеть в последнюю очередь.
Если в глазах графа как не было никакой температуры, так и нет, то вот глаза графини несколько потеплели. Знать бы ещё с чего. Неужто их так тронула моя госпитализация. Хотелось верить, но верится с трудом.
— Как ты себя чувствуешь, Мира.
О, прогресс, графиня запомнила мое имя. Вот честно, в обычной повседневной жизни я далеко не такая грубиянка, как могла показаться, но при виде Огневых у меня словно сорвало тормоза.
— Спасибо, неплохо, — На вежливость надо отвечать вежливостью, даже если от визитеров у тебя дергаются глаза.
Графиня с сомнением осмотрела палату на шестерых, благо я здесь была одна, и осторожно присела на табуретку. Граф за ее спиной напоминал недвижимого стража. Было видно, что ему этот визит не особо интересен. И вот это меня искренне и до дрожи удивляло. Зачем? Нафига, так сказать?
— Мира, — начала графиня осторожно, словно разговаривала с душевнобольной, которую беспокоить нельзя. — Я понимаю, что у нас сложились не самые лучшие отношения. Но я хотела, чтобы ты еще раз подумала стать нашей приемной дочерью. Сегодня ты отравилась в приюте непонятно чем, а дальше что? Мы готовы предоставить тебе самые лучшие условия. — Забавно, что при всей мягкости голоса, во взгляде особого тепла и беспокойства я не замечала. Не то чтобы я сильно ожидала эту самую резко проснувшуюся любовь, сложно любить человека, с которым встречаешься третий раз, и который два раза из этих трех тебе откровенно хамил. Просто это вызывало некоторый диссонанс. А еще я поняла, что когда графиня говорила, у меня начинала болеть голова. Ее слова ввинчивались в висок и застревали там, словно иголки, отдаваясь то острой, то тупой болью. Честно говоря, даже граф с его демонстративно холодным и отстраненным поведением вызывал у меня больше понимания, чем биологическая мать.
— Отравилась я булочками собственного приготовления, — отмахнулась я, — И не думаю, что в приюте святой Анны со мной может случиться что-то из того, что не случалось в двух других приютах. — Графиня недовольно поджала губы. — Вы же, скорее всего, уже читали мое досье, — я устроилась поудобнее. — А может, и мою медкарту видели, толщиной с большую российскую энциклопедию. Так что отравление — это не самое плохое, что со мной случалось. Да и, скорее всего, не самое плохое из того, что случится. А я уже говорила, может, недостаточно ясно. Я не хочу быть вашей приемной дочерью. Да и, если честно, родной дочерью особо быть уже не жажду.
— В тебе говорит юношеский максимализм, — неожиданно подал голос граф и, надо же, говорил он относительно мирно. Вот при всем моем к нему отношении, тоже очень спорном, мне нравился такой его голос. Глубокий и бархатистый. И да, может он прав, лет пять назад я бы все на свете отдала за то, чтобы меня просто забрали. Неважно, на каких условиях. — Привычка делить на черное и белое. Хочу все и сразу это не позиция взрослого человека. Сейчас ты имеешь статус детдомовской, перспективы непонятны и смутны. На что ты можешь претендовать после выхода из приюта? Маленькая казенная квартирка? И поступление в затрапезный местный вуз? Подумай о перспективах, которые тебя ждут, если ты примешь наше предложение.
— Вот не спорю. — Я искреннее согласилась с графом. — Я могу от вас получить деньги, немного влияния, с вузом не соглашусь, у меня вполне неплохие шансы на бюджет во вполне приличном учебном заведении. Но вот кроме всего прочего я получу сожительство с человеком, которого ненавижу, А Милену я ненавижу. Родителей, которым я не нужна, и которые откровенно предпочитают мне непонятно кого. Косые взгляды и много другого, что расшатывает психику, и без того не слишком стабильную и крепкую. Кто поручится, что однажды под влиянием всего этого я не столкну вашу разлюбезную Милену с лестницы? Или она меня? Рациональность — это не про подростков.
— Приняв наше предложение, ты можешь решить множество проблем для твоего приюта, — также бесстрастно заметил граф, хотя в его глазах я заметила искру понимания. Приятно понимать, что мои слова не прошли мимо. А вот графиня на последней фразе откровенно напряглась. Казалось, еще чуть-чуть, и она взовьется с криком о том, что Милена на такое не способна, а вот от меня такое вполне можно ожидать.
— Тех самых, которые вы сами создали? — Огрызнулась я. — или вы думаете, что ваши действия это причина вас любить, проникаться сочувствием и умиляться? О боже, мои биологические родители так хотят, чтобы я стала их приемной дочерью, что готовы разрушить место, где мне неплохо, и где я ощущаю себя в относительной безопасности.
— Не ерничай, — Сощурился граф.
— А почему нет? — я вернула ему ту же гримасу.
— Мы
