Он сидел так же, как я его оставил, – разве что на лице уже успели проявиться следы транквилизаторов. Никаких признаков тех загадочных перемещений в зале не было видно вообще, словно они нам почудились.
– Ну как, у вас все в порядке? – спросил я после того, как перевел дыхание и убедился, что мы здесь одни.
– О да, сэр, но именно сейчас, чтобы успешно завершить операцию, мне необходима ваша помощь, – торжественно произнес мистер Абрахамс. – Сядьте рядом со мной, примите несколько капель Lucoptolycus – и с очей ваших спадет пелена обыденности, препятствующая Истинному Зрению. Однако, что бы вы ни увидели – продолжайте сидеть недвижно и в полном молчании, дабы не нарушить магический ритм!
Передо мной словно был совершенно другой человек: прежняя вульгарность манер исчезла бесследно, а речь и жесты обрели величавую повелительность. Не помня себя, я повиновался всем его указаниям – и с трепетом ожидал результатов.
Несколькими быстрыми взмахами рук мой напарник очистил вокруг нас пол, расшвыряв по сторонам стебли камыша. Пав на колени, он достал откуда-то кусок мела и очертил на каменных плитах полукруг – так, что с одной стороны нас ограждала эта черта, а с другой, за нашими спинами, открывался зев камина. Затем Абрахамс тем же мелом начертал внутри полукруга несколько иероглифов – на мой непросвещенный взгляд, чем-то похожих на знаки Зодиака. После чего выпрямился во весь рост и странным голосом произнес в пустоту какое-то обращение, прозвучавшее столь быстро, точно это было одно слово – неизвестное слово на загадочном гортанном языке. Потом в руке у него появилась небольшая склянка, к которой он поднес уже знакомый мне флакон и налил из него пару чайных ложечек абсолютно прозрачной жидкости. И вручил все это мне.
Какое-то мгновение, прежде чем поднести склянку к губам, я колебался, но, повинуясь решительному жесту продавца призраков, выпил. Вкус жидкости не был неприятен. Я ожидал, что нечто откроется моему взгляду сразу, тотчас же, но этого не произошло. Тогда я осторожно сел и начал всматриваться в темноту перед собой.
Абрахамс опустился в кресло рядом. Я заметил, что время от времени он поглядывает мне в лицо – и сразу же после этого произносит очередную фразу на непонятном языке.
Вдруг тело мое охватила сладкая истома. Могло показаться, что причиной тому было тепло, исходящее от камина; но, безусловно, имелась и другая причина, не столь обыденная. Веки будто налились свинцом, в то время как мозг продолжал работать с восхитительной быстротой и легкостью, ежесекундно обдумывая сотню гениальных идей разом. Замерев, словно в летаргии, я как бы со стороны видел, что сидящий рядом человек тянется ко мне, кладет мне ладонь на грудь против сердца – однако не воспротивился этому, даже не спросил, что он делает. Все предметы, находившиеся в зале, закружились вокруг меня в медленном танце. Огромные лосиные рога на дальней стене величаво покачивались, а подносы вовсю отплясывали котильон с ведерком для льда и цветочной вазой. Мой подбородок коснулся груди, я уже ничего не чувствовал, уже был почти без сознания – и вдруг словно воспрянул ото сна: в дальнем конце зала открылась дверь.
Я уже упоминал, что с «господской» стороны зала устроено возвышение, предназначенное для хозяев замка? Так вот, как раз на той стороне дверь и открылась. Я сидел, замерев, до боли в пальцах сжимая подлокотники кресла, а створка медленно колебалась туда-сюда на поскрипывающих петлях, пока бесформенная, бесплотная темнота струилась сквозь дверной проем. А потом эта мгла сгустилась: она продолжала оставаться бесплотной, однако теперь передо мною было уже не ничто, но нечто. Струя мрака перетекла через порог – и ледяной хлад потянулся от нее, пронизывая до костей, заставляя цепенеть сердце. Потом темнота заговорила. Голос ее был подобен дальним вздохам мистраля, колышущего вершины сосен на пустынном морском побережье:
– Я – незримый пришелец из немыслимого небытия. Обладаю всеми свойствами, присущими обитателям тонкого мира, включая свойства электрические, магнитные и спиритуалистские. Издаю громкие вздохи, полные леденящей тоски и сопровождающиеся значительными колебаниями эфира. Умерщвляю собак. Смертный, ты выбираешь меня?
Я собирался ответить хоть что-то, но слова, казалось, застряли в горле; и прежде чем я смог овладеть собой, бесплотный пришелец, грустно покачав темнотой, протек через зал и исчез во мраке у противоположной стены, напоследок издав вздох – действительно очень громкий, тоскливый и, надо полагать, сопровождавшийся колебаниями мирового эфира.
Снова переведя глаза на дверь, я с удивлением заметил крохотную старушонку, шустро хромавшую по залу. Она, словно красуясь, несколько раз продефилировала передо мной, а затем присела на самом краю круга. Тут свет упал на ее лицо – и оно, должен сказать, было столь ужасно, что не изгладится в моей памяти до гробовой доски. Наверное, все грязные страсти, сколько их есть в нашем грешном мире, все до единого пороки оставили на этой физиономии по язве.
– Ха-ха-ха! – зловеще проклекотала она и потянулась ко мне скрюченными руками, подобными лапам давно издохшей птицы. – Видишь, какова я? Мое имя – леди Жуть! Показываюсь в коридорах, облаченная в шелка цвета гнили, щедро раздаю успешные проклятия. О, как меня любил сам сэр Вальтер![4] Я буду твоей, смертный?
В ужасе я постарался отрицательно качнуть головой – и, видимо, это мне удалось. Яростно оскалившись, страшная старуха замахнулась на меня своей клюкой, но удар не достиг цели, а сама леди Жуть с жутким воплем бесследно развеялась.
Я тут же посмотрел в сторону двери. Меня бы очень удивило, не покажись оттуда очередной пришелец; но он, разумеется, уже показался – рослый мужчина благородной внешности, в широком одеянии из желтого атласа. Лицо его было полностью покрыто смертельной бледностью и наполовину – темными прядями ниспадающих волос. Когда он повернулся, стало видно, что его длинные локоны свисают ниже плеч. Бородка у призрака, напротив, была очень короткой, аккуратно подстриженной – она резко выделялась на фоне широкого белого жабо.
Величавым шагом новый гость приблизился к меловой черте, учтиво поклонился и заговорил. Голос у него был под стать внешности и манерам:
– Я – достославный кавалер. Многих заколол, но и сам был заколот. Вот этой самой рапирой – видите ее, мой друг? Она так и осталась торчать в моей пронзенной груди… Звеню сталью, произвожу неотразимое впечатление кровавым пятном на камзоле, как раз супротив пронзенного сердца (о, сколь эффектно выглядит красное на желтом!). Также издаю протяжные стоны. Имею рекомендации от множества достойных семейств, исповедующих верность старым традициям. Кроме того, имею большой опыт работы основным, исходным призраком в уважаемых замках. Впрочем, согласен и на участие в групповом выходе, особенно если группа состоит из миловидных юниц. Необходимое условие: они должны визжать как следует, не за страх, а за ужас!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
