удар. Однако уже в следующий миг Калигула бросился на него. Но чары власти уже были развеяны, и теперь другие офицеры выхватили мечи и стали наносить удары. Разговоры о том, чтобы убить императора, ходили уже давно, но до сих пор никто не смел это осуществить.
Калигула упал, истекая кровью. «Я жив! Я жив!» – хрипел он, но что это было: мольба о помощи или просьба прекратить его агонию, мы никогда не узнаем. В любом случае все продолжали колоть и рубить его, и, когда его безжизненное тело оттащили прочь, на нем зияло более тридцати ран. Цезония бросилась на тело мужа, и ее ребенок выкатился из рук матери в лужу крови. На какое-то время несчастную женщину оставили стонать и рыдать в полумраке, но потом к ней подошел офицер и сказал, чтобы она тоже приготовилась к смерти. Она сразу же, почти с радостью подставила ему шею, и когда он покончил с ней, то взял за ноги ребенка и вышиб ему мозги об стену.
Тем временем в задних комнатах дома Домиции Лепиды маленький Нерон был предоставлен заботам учителя танцев и парикмахера, и на него обращали так мало внимания, что Светоний описывает его положение как почти нищенское. На момент убийства Калигулы он был малышом чуть старше трех лет и находился в доме своей тетки около пятнадцати-шестнадцати месяцев.
У Домиции Лепиды была дочь, хорошо развитая и не по годам сексапильная девушка с равнодушным лицом по имени Валерия Мессалина, которая была лет на тринадцать старше своего маленького кузена Нерона. К моменту рождения Нерона Мессалину уже выдали замуж за Клавдия, брата покойного Германика и племянника императора Тиберия и, значит, двоюродного деда Нерона, которому на момент смерти Калигулы исполнилось пятьдесят лет.
Этого Клавдия все считали неисправимым глупцом. Ребенком он был таким слабым и отстающим в умственном развитии, что его мать, вдовствующая Антония (дочь Антония), называла сына «недоделанным созданием, которое природа начала создавать, да так и не закончила». Она взяла ему в наставники человека, который раньше ухаживал за мулами и привык иметь дело с этими строптивыми животными и который бил Клавдия за малейшую провинность.
В юном возрасте мать женила Клавдия на праправнучке Августа Эмилии Лепиде, но ее забрали у него еще до того, как он успел вступить в свои супружеские права, поскольку император высказался об этой молодой женщине неодобрительно. Это довольно сильно озадачило Клавдия, но потом мать устроила его помолвку с Ливией Медуллиной, однако невеста внезапно заболела и умерла в день предполагаемой свадьбы. И Клавдий женился на Плавтии Ургуланилле, родившей ему двоих детей: мальчика по имени Друз, который умер в детстве, подавившись грушей, и девочку Клавдию. Но через несколько месяцев после ее рождения Клавдий узнал, что жена ему изменяла, и, заподозрив, что, возможно, не является отцом Клавдии, развелся с женой, а ребенка оставил нагишом на пороге ее дома. Потом он взял в жены Элию Паетину, но, когда она родила ему дочь Антонию, развелся и с ней на том основании, что она распутная женщина. Однако реальная причина заключалась в том, что Домиция Лепида предложила ему свою хорошенькую дочь Мессалину.
Несмотря на медленное развитие его интеллекта, теперь он стал вполне разумным человеком и жил тихой, спокойной жизнью, и даже время от времени пописывал небольшие литературные произведения, а когда увлекся историческими исследованиями, написал историю Этрурии и другие труды по истории древности. Все они утрачены. Однако Клавдий всегда был очень подвержен женским чарам, и его выходки в постели не уступали его неумеренности за обеденным столом. Он взял за правило ежедневно есть и пить, пока не засыпал и не начинал храпеть, после чего гости кидали в него оливковые косточки и лепешки или, подшучивая над ним, могли сунуть ему в руки его же тапочки, чтобы Клавдий, проснувшись, начал тереть ими глаза. Недостаточное уважение, с которым к нему относились, нашло яркое выражение в следующей фразе Светония: «Если Клавдию случалось опаздывать к обеду, он должен был сделать несколько кругов по комнате, прежде чем ему удавалось найти себе место за столом».
В 39 году Мессалина в возрасте пятнадцати лет подарила ему дочь Октавию и в семнадцать собралась родить второго ребенка, когда внезапное убийство Калигулы привлекло всеобщее внимание к глупцу Клавдию. В это время он оказался во дворце и, испугавшись, как бы его тоже не убили, спрятался за портьерой. Но проходивший мимо солдат увидел ноги Клавдия, торчавшие из-под вздрагивавшей ткани, и вытащил его из укрытия. Клавдия, решившего, что пришел его последний час, охватила паника. Однако солдат, узнав его, испугался еще сильнее и, бросившись к ногам Клавдия, приветствовал его как императора. Дело в том, что в армии Клавдий был гораздо популярней, чем мог думать, поскольку тогда являлся единственным живым братом героя Германика. Кроме того, военные любили его, поскольку он был славным, добродушным малым и сквернословом, о котором они могли позволить себе непристойные шутки, как когда-то их отцы о Юлии Цезаре, которого любовно называли «наш лысый старик-прелюбодей». В результате, после того как Клавдию пришлось предстать перед лицом других преторианцев, которые в ярости носились по дворцу, чтобы не дать разбежаться слугам, они наполовину в шутку тоже приветствовали его как императора.
Сенат же пребывал в растерянности, не зная, кого посадить на императорский трон, и на следующий день было много разговоров, чтобы отменить этот сан и вернуть республике во всей полноте те функции, которые начиная с Августа стали только номинальными. Но в конце концов было решено, что войскам надо дать сделать по-своему, и честь стать императором была предложена взволнованному Клавдию, который чуть не лишился рассудка, проведя всю ночь запертым в казармах.
Первый месяц своего царствования Клавдий с дрожащими коленками прятался во дворце в страхе, что явится какой-нибудь другой претендент на трон и убьет его, и именно в это время, а точнее 12 февраля, Мессалина родила второго ребенка, мальчика, которого назвали Тиберий Клавдий, но позднее все стали называть его Британником в честь состоявшегося в 43 году завоевания Британии. Тогда Клавдий наконец нашел в себе смелость появиться на публике, держа на руках ребенка, словно взывая к сентиментальным чувствам людей. Он считал, что они едва ли решатся убить его, пока он нянчится с младенцем, но на самом деле никто и не хотел причинить ему зла. Калигула навлек на юлианскую ветвь такое бесчестие, что теперь они были совсем не против отпрыска Клавдиев, племянника покойного императора Тиберия. Даже если он был глупцом.
