Штаб-квартира семьи Эрли, Московская обитель, располагалась в глухом уголке Царицынского парка, но многие эрлийцы – с разрешения отца Динамуса, разумеется, – вели частную практику, открывая кабинеты в городе, и доктор Извеков, он же брат Изяс, был одним из таких предпринимателей. Очень спокойный и очень опытный врач быстро завоевал доверие челов и заполучил весьма достойную практику, но при этом оказывал услуги и тем жителям Тайного Города, которые, по разным причинам, не хотели ехать в Царицыно: одним было лень, другие привыкли лечиться именно у Изяса и отказались уходить к другому врачу, третьи не желали «светиться» в шумной Обители. Некоторые из «третьих» были теми ещё клиентами, способными доставить солидному доктору множество проблем, например великий фюрер Кувалда: шумный, горячий, назойливо пахнущий оружием, кожаной одеждой и букетом различных сортов виски. Показывать фюрера челам не было никакой возможности, однако отказать постоянному клиенту брат Изяс не мог, поэтому, когда Кувалда позвонил и трагическим тоном потребовал немедленной встречи, эрлиец проверил расписание, увидел, что последний приём ожидается в четыре часа дня, и велел главарю дикарей приезжать к половине шестого, рассудив, что за ночь помещение успеет как следует проветриться.
– Только никому не рассказывай, что я у тебя был, лафно? – произнёс Кувалда вместо «Здравствуйте!», но так он начинал все свои визиты.
К слову сказать, визиты немногочисленные, поскольку Шапки к врачам обращались редко, в основном – к хирургам, с огнестрельными и колото-резаными ранами, и почти не доживали до болезней по старости. К тому же их пропитанные алкоголем организмы упорно сопротивлялись всем известным инфекциям, что позволяло крепко экономить на медицинской помощи, но, заняв высокий пост, Кувалда стал мнительным, боялся, что верные подданные его отравят, и навещал эрлийца с необычной для дикаря частотой.
– Что случилось? – осведомился брат Изяс, тоже проигнорировав приветствия.
– Кругом изменники, трусы и обманщики, – с печалью сообщил великий фюрер, расстегивая кожаный колет. – Я окружен ифиотами и никому не могу фоверять.
– Тогда к психиатру.
– А ты кто?
– Врач широкого профиля.
– Фа? – Кувалда изумленно вытаращился на эрлийца. – Но ты мне всегфа помогал.
– Разумеется, я же врач.
– А почему сейчас хотел послать?
– Потому что даже у самого широкого профиля есть границы.
– А-а… – протянул одноглазый, почёсывая татуированное пузо.
Волосы у дикарей не росли, и, видимо, поэтому – в качестве компенсации – Шапки «украшали» себя таким количеством татуировок, что их узор казался нижним бельём, тонким и буйно разрисованным.
– Я фогафывался, что тех, кто меня не любит, нужно к мозгоправам отправить, – неожиданно произнёс великий фюрер, закончив обдумывать слова эрлийца. – Они точно психи… – И перевёл взгляд на врача: – Как можно меня не любить?
На этот вопрос у брата Изяса ответа не было, и он предпочёл вернуться к делам:
– Что случилось?
– Сказал же: меня окружили фебилы. Гфе их можно вылечить?
– С тобой что случилось? – повторил эрлиец. И на всякий случай уточнил: – Зачем притащился?
– Я? – Как все дикари, Кувалда с трудом перескакивал с темы на тему, и ему потребовалось примерно десять секунд, чтобы понять, что за вопрос задал добрый доктор. – Живот… – Великий фюрер вновь почесал пузо. – Резко заболел. – Выдержал паузу и уточнил: – Наверное, меня отравили.
– Показывай, – решительно велел брат Изяс, который не собирался сидеть на работе до полуночи.
– Живот?
– Нет, то, что заболело, – саркастически ответил врач.
Но понят не был.
– Как я покажу, что заболело, если это внутри? – растерялся Кувалда, думая одновременно и о собственной болезни, и о том, как бы оказать карательную психиатрическую помощь тем, кто его не любит. Несмотря на старания, думать одновременно о разном получалось плохо. Наверное, имело смысл выпить.
– У тебя что, живот не открывается? – притворно удивился эрлиец.
– А что, так можно?
– Были бы деньги. – Брат Изяс брезгливо оглядел разрисованное брюхо и принялся натягивать тонкие перчатки. – Это новый тренд на рынке современных медицинских услуг: в животе клиента делается отверстие, через которое в любой момент можно добраться до любого органа.
– Зачем?! – изумился Кувалда, принимающий разглагольствования брата Изяса за чистую монету.
– Очень полезное изобретение, особенно для часто рожающих женщин…
– Я не рожаю. И я не женщина!
– Ну, всё поправимо…
– Не смей! – Великий фюрер отступил к стене и одновременно положил руку на ятаган. – Не приближайся!
Его устраивало быть мужчиной, и он не хотел ничего «поправлять».
Эрлиец понял, что перегнул палку, и примирительно произнёс:
– Успокойся, я пошутил.
– Всё равно не приближайся, – велел Кувалда, прикидывая, не достать ли пистолет.
– Тогда сам лечись, – окрысился брат Изяс. – Забирай свои шмотки и проваливай!
– И провалю!
– И проваливай!
– И провалю!
– А когда снова заболит – езжай в Обитель. А ко мне больше не приезжай, мне надоело за тобой проветривать.
– Э-э… фа пофожфи ты! – замахал руками опомнившийся фюрер. – Я тоже пошутил. Мне лечиться нафо – меня отравили. И вообще: я вефь постоянный клиент, очень тебя ценю.
– Значит, надо удвоить стоимость визита, – тут же среагировал врач.
– Зачем?
– Чтобы ты смог показать, как сильно меня ценишь.
– Сильно я тебя ценю, сильно, – произнёс Кувалда. – Не нафо меня проверять, лучше живот вылечи.
– Ложись.
Одноглазый вздохнул, убедился, что в руках эрлийца нет скальпеля или иного режущего инструмента, расстегнул боевой пояс, с лязганьем уронил его на пол – эрлиец вздрогнул, ожидая, что какой-нибудь из пистолетов выстрелит, – и завалился на кушетку.
– Вот.
– Где болит? – Брат Изяс мягко, кончиками пальцев прикоснулся к пациенту.
– Осторожно! – взвыл фюрер.
– Болит?
– Пальцы у тебя холофные, – ответил Кувалда. – Будто у кровососа.
– Придётся потерпеть.
– Ты что, окровососился?
– Заткнись! – Дикарь послушно умолк, а эрлиец надавил в другом месте. – Болит?
– Нет.
– А тут?
– Немного… если нажимаешь сильно.
– У тебя татуировка потускнела.
– Ты что, театральным критиком зафелался?
– Тогда уж художественным, – поправил пациента брат Изяс.
– Не фави сильно, хуфожник!
– Как ты меня назвал?
– Ой!
Судя по громкости последнего вопля, врач добрался до очага заболевания.
– Сильно болит?
– Ещё раз нафавишь – и я тебя пристрелю, – пообещал несчастный Кувалда.
И потрогал себя там, где должна была находиться кобура. Оружия не нашёл, зато убедился, что он по-прежнему не женщина, и успокоился.
– Понятно. – Эрлиец отступил от кушетки, велел: – Одевайся!
И принялся стягивать перчатки.
Великий фюрер полежал ещё немного, прислушиваясь к состоянию организма, затем уселся на кушетку и вопросительно уставился на доктора.
– Жить будешь, – ответил тот на немой вопрос.
– Фолго?
– Деньги у тебя есть?
– Сколько?
– А сколько ты хочешь жить?
– Всё плохо? – испугался одноглазый.
– Нормально всё у тебя, нормально, – успокоил клиента брат Изяс. – Надо заплатить за визит и анализы…
– За какие ещё анализы?
– Вот за эти. – Эрлиец ловко уколол великого фюрера в плечо. – У тебя наличные или карточка?
Кувалда посмотрел на пробирку, в которую врач засунул испачканную в его крови иглу, прищурился, когда над пробиркой стал подниматься едва заметный дымок, и пробурчал:
– Карточка. Я не рассчитывал, что прифётся обращаться к форогостоящему врачу.
– Плати, – предложил эрлиец.
– Почему не потом?
– Потом ты можешь забыть, – объяснил брат Изяс, протягивая клиенту терминал. – Или от радости, или от горя.
– Что ты за врач такой?
– Один из лучших.
Одноглазый вздохнул, достал карточку и сунул её в устройство.
– Фоволен?
– Ты просто сделал то, что должен. Я же буду доволен, когда тебя вылечу.
– Меня нафо лечить? – вновь заволновался фюрер.
– Всех больных надо лечить, – ответил Изяс. И задумчиво добавил: – Иначе чем заниматься докторам?
– А жить я буфу?
– В философском смысле?
– Изяс, перестань! – не выдержал Кувалда. – Ты же вифишь, что я нервничаю, и специально смеёшься! Меня отравили?
– Нет.
– Хорошо… – расслабился великий фюрер, но через мгновение вновь забеспокоился: – А почему живот болит?
– Съел что-то ненужное.
– Отравленное?
– Несвежее.
– Это может быть, – подумав, сообщил Кувалда. – Мы вефь срок гофности только у виски смотрим.
– У виски есть срок годности? – удивился брат Изяс.
– Случается, – махнул рукой одноглазый. И принялся одеваться.
