— Так я и говорю – надо от имени плясать! — снова воодушевилась Ольга Андреевна. – Вот и давайте будем ее имя с чем–нибудь красивым сравнивать. Например, вот так…
Закатив глаза к потолку и немного помолчав, она проговорила тихо и торжественно:
— Твое имя – как первый пушистый снежок…
Василиса, подскочив от нетерпения на стуле, тут же подхватила:
— Твое имя – как ток, электрический ток…
А дальше не пошло. Они сидели, уставившись друг на друга, молчали. В тишине, в этой творчески–напряженной долгой паузе с наморщенными лбами, с крутящимися нервно в руках карандашами возник вдруг из дверного проема твердый и насмешливый мужской голос, заставивший их всех одновременно вздрогнуть и дружно повернуть к нему головы:
— Твое имя – как прерий душистых цветок?
Жилец Саша стоял в дверях, улыбался им весело и скромно, словно извиняясь за свое такое нахальное вторжение в начавшийся творческий процесс. Перед собой на весу он держал прозрачный пакет–маечку с продуктами – поужинать человек решил, что тут такого…
— Как вы сказали? – хлопнул в него растерянно ресницами Петька. — Цветок прерий?
— Ну да…
— Ой, не могу! Бабушка, ты слышала? Колокольчикова — цветок прерий!
Петька вдруг смачно покатился со смеху, потянув за собой и Василису с Ольгой Андреевной. А через минуту они смеялись уже все вчетвером – больше над Петькой, конечно, так забавно отреагировавшим на этот Сашин перл:
— Ой, не могу! Прерий душистых цветок… Лилька Колокольчикова – цветок прерий…
— Так зато в рифму попал… — попыталась неуверенно защитить Сашину версию стихов для Колокольчиковой Ольга Андреевна, тоже нахохотавшись до слез. - И очень даже хорошо звучит, и романтично даже как–то, будто из пятидесятых моих годов… Чего ты, ей богу, Петенька…
Отсмеявшись, они все дружно уставились на Сашу, так и стоящего в дверях со своим пакетом–маечкой.
— Мы вам не помешаем? Вам же поужинать надо… Может, нам в комнату уйти?
— Нет! – выставил вперед руку, улыбаясь, Саша. – Что вы, ни в коем случае! Никогда себе не прощу, если прерву грубо такой чудесный творческий порыв!
Василиса и Ольга Андреевна переглянулись и снова рассмеялись дружно, словно одобряя между собой то обстоятельство, что жилец им , слава богу, достался с нормальным и совершенно здоровым чувством юмора. А Петька больше не смеялся. Как завороженный, не мигая и открыв даже рот, он уставился на упаковку сарделек, выуженных Сашей из своего мешка и небрежно брошенных на кухонную столешницу около плиты. Петьке было ужасно стыдно, но он никак, ну никак не мог оторвать от этих сарделек глаз. Они лежали в своем вакууме так заманчиво–притягивающе, слепившись толстомясыми розовыми боками, и так вдруг ему хотелось разорвать в секунду обволакивающую их пленку и вонзиться в них зубами… Он громко и судорожно сглотнул вмиг накопившуюся во рту слюну и, встретившись с Сашей глазами, быстренько и стыдливо отвел взгляд в сторону. Саша только моргнул растерянно в первую секунду, будто прошил его этот мальчишеский взгляд насквозь…
— А вы знаете, уважаемые хозяева, я ведь жилец в некотором роде проблемный! — Громко проговорил он, тут же придя в себя и обращаясь нарочито–специально будто бы только к Василисе и Ольге Андреевне. – Мне, знаете, в одном вопросе очень ваша помощь потребуется…
— Да? — тут же уставились на него озадаченно они. – И какая? Вы говорите, не стесняйтесь…
— Да понимаете, тут такая штука… Не умею я есть один! Вот хоть режьте меня на куски - не могу проглотить, и все, когда в одиночестве ужинаю… Может, составите компанию? А? Или ты, Петр, меня выручишь?
— Да! Да, конечно! Я – конечно! – обрадовано и благодарно воскликнул Петька, снова в надежде подняв глаза на упаковку сарделек, и даже руку вверх потянул, как за школьной партой сидя.
— Петя!! – отчаянным хором воскликнули Василиса с Ольгой Андреевной, моментально прочувствовав всю эту грустную ситуацию, и так же грустно замолчали, боясь поднять на Сашу глаза.
— Как тебе не стыдно, Петя… — прошептала Ольга Андреевна и чуть не заплакала от жалости к внуку, и вовсе ей не хотелось его стыдить…
Да. Гордость, говорят, штука чудесная. А когда она еще и умная, то чудесная вдвойне. Когда она знает, чувствует, что надо потихонечку отойти–отползти на второй план и уступить свое место ее величеству простоте, которая, бывает, в определенный момент не менее чудесна, чем эта самая гордость и есть…
— Бабушка, ну вот скажи, ну что нам за жилец такой попался, а? – вдруг звонко и весело произнесла Василиса, будто распоров с треском образовавшуюся тяжелую пленку–паузу. — Чего нам опять не повезло–то так? Проблемы у него всякие гастрономические, видишь ли, психозы–комплексы…Не жилец, а наказание сплошное на нашу голову! Ну что делать – давайте уже, варите быстрее ваши сардельки–мардельки, будем вас выручать…
— Один момент! – радостно и благодарно подхватил эту ее тональность Саша и успел таки подмигнуть по–мужицки совсем уж убитому бабкиным грустным гневом Петьке. — Где у вас тут кастрюльки–мастрюльки? Петр, подсуетись, помоги мне на первых порах…
Ольга Андреевна улыбнулась расслабленно, откинула голову на спинку самодельного своего кресла–каталки, стала следить отрешенно за образовавшейся этой дружной кухонной суетой, пока глаза ее не затуманились слезами. В сотый уже раз мысленно проклянув свой жестокий инсульт, она в сотый же раз мысленно обратилась и к богу, поблагодарив его и за умницу–внучку свою Василису, и за доброго и необыкновенно искреннего внука Петечку…
— А вы правда телемастер, или Петька не понял чего? — спросила Василиса, когда они уселись за стол второй раз, получается, ужинать Сашиными сардельками.
— Правда. А что?
— Да так… Не похоже просто…
— Ну да, вы правы, Василиса. Я не совсем телемастер, если честно. Я этим себе на материальную жизнь зарабатываю. От нее, от материальной–то, никуда ведь не денешься!
— Это уж точно… — вздохнула грустно Василиса. – Никуда не денешься…
— А живу я, получается, другим делом…
— А каким, если не секрет?
— Вообще–то секрет, конечно.
— Ой, да ладно! У вас, Саша, знаете ли, все секреты на лице написаны! Небось, романы тайком пишете?
— С чего вы взяли?
Саша отложил вилку и, сцепив домиком свои крупные ладони и положив на них подбородок, уставился на Василису удивленно и заинтересованно. Она улыбнулась ему дружелюбно и почти по–женски кокетливо, порядочно откусила от сардельки и зажмурилась от удовольствия , и непонятно было, что ей в сложившейся ситуации нравится больше – такое его внезапное внутреннее смятение или забытый вкус хорошей дорогой еды. Ольга Андреевна взглянула на внучку с легким укором, легко дотронулась до Сашиной руки:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
