Возможно, я и до конца жизни не узнаю, что изображали отсутствующие карты…
Мне было до странности печально. Я взял в руки сигарету и задумался.
Почему память прояснялась, когда я держал карты в руках — практически сразу же? Теперь я знал больше, чем раньше, но только о лицах и именах. Это было все.
Я не мог понять, зачем мы были изображены на картах, но желание иметь у себя такую колоду было неодолимо велико. Колоду Флори взять не удастся: она сразу заметит пропажу, и у меня будут неприятности. Так что я положил карты в потайной ящик и вновь запер его. А затем, господи, как я напрягал свой ум! Но все напрасно.
Пока не вспомнил магическое слово.
ЯНТАРЬ!
Прошлым вечером это слово страшно взволновало меня. Даже слишком страшно, потому что я, хоть и невольно, но избегал думать о нем. Но сейчас я мысленно стал повторять это слово вновь и вновь, ожидая ассоциаций.
Слово было обременено могучей страстью и тяжелой ностальгией. Оно было обернуто в чувства покинутой красоты, великого достижения и чувства могущества, ужасного, почти высшего.
Это слово было из моего словаря. Я был частью его, а оно — частью меня. Я понял, что это название места, которое я когда-то знал. Никаких воспоминаний, одни лишь чувства.
Как долго я сидел так — не помню. Время перестало существовать.
Потом, из своей памяти, я услышал слабый стук в дверь. Ручка медленно повернулась, и служанка, которую звали Камиллой, зашла в библиотеку и спросила, не желаю ли я, чтобы подали ленч.
По мне — так отличная идея, и я последовал на кухню, где и умял половину холодного цыпленка и кварту молока.
Кофейник с черным кофе я забрал с собой в библиотеку, по пути тщательно обходя собак. Я допивал вторую чашку, когда зазвонил телефон.
Я потянулся поднять трубку, но подумал, что в доме наверняка полно параллельных аппаратов, и Камилла подойдет сама.
Я ошибся. Телефон продолжал звонить.
В конце концов я не выдержал.
— Алло, — сказал я, — резиденция Флаумель.
— Будьте любезны, попросите, пожалуйста, к телефону миссис Флаумель.
Голос был мужской, быстрый и немного нервный. Он чуть задыхался, и слова его глохли и тонули в слабых звонках и призрачных голосках, указывавших на большое расстояние.
— Мне очень жаль, — ответил я, — но в настоящий момент ее нет дома. Что-нибудь передать, или вы позвоните еще раз?
— С кем я говорю? — требовательно спросил голос в трубке.
После некоторого колебания я ответил:
— Это Кэвин.
— О, боже, — сказал голос.
Последовало довольно продолжительное молчание. Я решил, что он повесил трубку, но на всякий случай снова сказал:
— Алло.
И одновременно со мной заговорил он:
— Она еще жива?
— Конечно, жива! Какого черта! С кем я говорю?
— Неужели ты не узнал моего голоса, Кэвин? Это Рэндом. Слушай. Я в Калифорнии, и я попал в беду. Я собирался просить у Флори приюта. Ты с ней?
— Временно.
— Понятно. Слушай, Кэвин, ты окажешь мне покровительство? — Он помолчал. — Пожалуйста.
— Настолько, насколько смогу. Но я не могу отвечать за Флори, пока не поговорю с ней.
— Но ты защитишь меня от нее?
— Да.
— Мне вполне достаточно тебя, старик. Сейчас я попытаюсь пробраться в Нью-Йорк. Придется идти в обход, так что не могу сказать, сколько времени это займет, но если смогу избежать неверных теней, то скоро увидимся. Пожелай мне удачи.
— Удачи, — сказал я.
Раздался щелчок повешенной трубки, и я снова услышал отдаленные голоса и тихие гудки.
Значит, пронырливый маленький Рэндом попал в беду. У меня было такое чувство, что меня это не должно особо беспокоить. Но сейчас он был одним из ключей к моему прошлому, а вполне вероятно — и к будущему. Значит, я попытаюсь помочь ему, — конечно, чем смогу, — пока не узнаю все, что мне нужно. Я знал, что между нами не было особой братской любви, но я также знал, что Рэндом отнюдь не был дураком; с другой стороны слово его не стоило и плевка: не моргнув глазом он продаст мой труп в любую анатомичку — по его же собственному выбору — лишь бы хорошо заплатили. Я хорошо помнил этого маленького стукача, к которому все же испытывал некоторую слабость, вероятно, из-за тех немногих приятных минут, которые мы провели вместе. Но доверять ему? Никогда. Я решил, что ничего не скажу Флори. Пусть это будет моим тузом… ну, по крайней мере, валетом.
Я добавил горячего кофе к остаткам в моей чашке и принялся медленно прихлебывать.
От кого он скрывался?
Явно не от Эрика, иначе он никогда бы не позвонил сюда. Затем я вспомнил о его вопросе по поводу того, жива Флори или нет после того, как мне случилось оказаться здесь. Неужели она была такой преданной сторонницей моего ненавистного брата, что все мои родственники уверены — я прикончу ее при первой возможности? Это казалось мне странным, но он все-таки задал этот вопрос. И в чем они были союзниками? Что было источником этого напряжения, этого противостояния? И почему это Рэндом скрывается?
Янтарь.
Вот ответ.
Янтарь. Каким-то образом ключ ко всему лежит в Янтаре — я знал. Тайна всех бед скрыта в Янтаре, в каком-то событии, которое произошло там, и могу предположить, совсем недавно. Мне придется ходить на цыпочках. Мне придется делать вид, что я обладаю знаниями, которых у меня нет, кусок за кусочком выуживая сведения из тех, у кого они есть. Я был уверен — мне удастся это сделать. Тут каждый достаточно окружен недоверием, чтобы всегда держать ушки настороже. Я сыграю на этом. Я узнаю все, что мне нужно, получу, чего желаю, и не забуду тех, кто поможет мне, а остальных — растопчу. Потому что я знал — это был закон, по которому жила наша семья, а я был истинным сыном своего отца…
Внезапно у меня опять заболела голова, запульсировала до треска в черепе.
Что-то о моем отце, — подумал я, догадался, почувствовал, — вот что вызвало боль. Но я не знал: почему и как.
Потом боль стихла, и я уснул в кресле. Еще позже дверь отворилась, и вошла Флори. Был поздний вечер.
На ней была зеленая шелковая блузка и длинная шерстяная юбка серого цвета. Она была обута в уличные туфли, на ногах — толстые чулки. Волосы ее были уложены пучком на затылке и выглядела она бледной. На шее все еще висел собачий свисток.
— Добрый вечер, — я встал.
Но она не ответила. Подойдя к стенному бару, она налила себе солидную порцию "Джека Дэниэльса" и опрокинула рюмку как мужчина. Вновь наполнила ее, забрала с собой в большое кресло.
Я раскурил сигарету и протянул ей.
Она кивнула головой, потом сообщила:
— По Пути в Янтарь — почти невозможно пройти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
