— Ты что, сдурел? — обрадованно вырвалось у комбата.
— Ладно, обошлось… — отозвался ординарец.
Воспользовавшись тем, что пехота противника осталась без танков, Заикин решил расправиться с ней до конца и повел своих солдат в рукопашную схватку.
В пороховом дыму слышался нараставший топот, выкрики обезумевших людей, треск автоматов, взрывы гранат. Заикин на какие-то доли секунды потерял равновесие, качнулся, а выпрямившись, оказался с глазу на глаз с долговязым унтером. Подслеповато сощурившись, фашист весь напрягся, сделал выпад, норовя нанести длинный укол в живот. Отпрыгнув назад и мгновенно изловчившись, Заикин ударом автомата вышиб у фашиста винтовку и с такой силой двинул его прикладом под нижнюю челюсть, что тот свалился замертво. Продолжая исступленно колошматить всех подряд прикладом, комбат забыл об опасности. Услышав окрик за спиной, повернулся. Рядом стоял Кузьмич. Продолжая держать ствол автомата направленным в грудь валявшемуся на земле гитлеровскому офицеру, он только и смог проговорить:
— Кузьмич, ты?
Осмотревшись, комбат понял, что роту Супруна поддержала еще и третья рота. Поэтому-то и образовалось некоторое равновесие сил.
Противник, не выдержав рукопашной схватки, стал откатываться назад. И когда со всех сторон вновь прозвучало дружное «ура», Заикин увидел, как с автоматом в руках ведет свою роту в атаку Супрун.
А тем временем к танкам, атаку которых отразил первый батальон, присоединилось еще несколько «пантер», прорвавшихся на участке соседа. Не встречая серьезного сопротивления, они вскоре вышли в район огневых позиций артиллеристов. И хотя появление небольшой группы танков в глубине обороны полка не представляло большой угрозы, Дремов посчитал, что и с ней надо покончить как можно быстрее.
— Артиллерист! Разведчик! — позвал он.
С потеками грязи на перекошенном лице как из-под земли появился тот остроглазый паренек, который помог Дремову уложить на дно окопа Кобзева.
— Слушаю вас, товарищ полковник! — поднял он руку под козырек. Дремов привлек паренька к себе и, взмахнув рукой в ту сторону, откуда доносился приглушенный грохот танков, спросил:
— Слышишь?
— Так точно!
— Второй пушечный дивизион, на рубеж номер два!
— Понял!
Паренек убежал, а спустя несколько минут дивизион, перемахнув высотку, развернулся на противоположном рубеже и тут же открыл огонь по «пантерам».
Поручив Великому уточнить обстановку у соседей, Дремов поспешил встретить бежавшего со стороны переднего края полкового разведчика капитана Сорокина. Взмахивая руками в сторону правого фланга, разведчик выкрикивал:
— Танки! Танки! Развернулись сюда!
Дремов увидел, как несколько танков неслись с сумасшедшей скоростью в сторону его НП. Через несколько минут они оказались совсем рядом.
— Ложись! — крикнул он во всю мощь своего голоса, как бы стараясь заглушить нараставший грохот. И тут, когда один из танков приблизился вплотную к траншеям наблюдательного пункта, в ходе сообщения вдруг появился солдатик с широко раскрытыми обезумевшими глазами. Ничего не видя перед собой, он бежал длинными прыжками, а оказавшись в конце хода сообщения, бросился на высокую земляную стенку, подпрыгнул, и намертво ухватился за колючий куст. Его тело безжизненно повисло в воздухе.
— Ты куда! — закричал Иван Николаевич, дернув солдата за ремень. Тот, вытянувшись, очумело моргал глазами, а когда гусеницы танка блеснули ему в лицо, упал на дно траншеи.
Один танк прорвался через НП, другие промчались рядом. Тут же послышался пушечный огонь за рощей. По танкам били артиллеристы.
— Рацию! — выкрикнул Дремов, а когда оглянулся, то увидел над ячейкой начальника штаба глубокий след гусеницы. Великий рванулся к нему и тут же упал навзничь.
— Что с тобой? — наклонился к нему Дремов.
— Да так… Пройдет, — простонал Великий.
— Садись отдышись, — проговорил Дремов, помогая майору выпрямиться. Опустив на грудь отяжелевшую голову, Великий слабо постанывал.
К Дремову поспешил немолодой рыжеусый сержант — начальник дивизионной радиостанции.
— Рацию починил, товарищ командир. Прикажете вызывать комдива?
— Да, да. Вызывай!
* * *
Ставя Дремову задачу по обеспечению контратаки, Булатов предупредил:
— Имейте в виду: полки второго эшелона после контратаки будут отведены в тыл для выполнения других задач.
Возвращая трубку сержанту, Дремов спросил:
— Тот бегун твой?
— Так точно, мой! — без задержки ответил сержант, догадавшись, что речь идет о его помощнике, бежавшем от танка. — Больше не побежит.
— Это почему же? — посмотрел на него Дремов.
— Всыпал я ему по-солдатски, а заодно и по-отцовски.
Подул ветерок, он несколько развеял дым. Дремов увидел, что на том месте, где была роща, остались лишь отдельные, будто обглоданные пламенем, деревца. Догорал валежник, тлели пни.
— Как там запасной НП? — спросил Дремов у появившегося разведчика.
— Цел, и разрешение получено на перемещение, — ответил вместо Сорокина майор Великий.
Дремов почувствовал, как у него немного отлегло на душе. «Оклемался», — подумал он о начальнике штаба и распорядился:
— Если так, то надо побыстрее перемещаться.
Офицеры заспешили. Засуетился и майор Великий, но, поднимаясь, не удержался на ногах. Упал, закашлялся. Дремов оставил основной НП через полчаса, а оглянувшись, подходя к запасному, увидел, что район оставленного НП вновь покрылся разрывами. В дыму и участок обороны батальона Лаптева. В самом начале хода сообщения к нему подбежал радист.
— Вас замполит, Носков.
Находясь на НП второго батальона, Носков торопливо докладывал, что противник прорвал передний край батальона.
— Танки обходят НП с тыла. Прошу огонь по высотке, — настаивал замполит.
— Да ты что? Туда танки не пройдут. На флангах батальона сплошные минные поля. Пусть лезут, а вот пехоту от них сейчас отрубим.
Из всех огневых средств, имевшихся в полку, не вел в эти минуты огонь лишь гаубичный дивизион. И разумеется, не потому, что для него не хватало целей. В ожесточенном бою, продолжавшемся с раннего утра, самые сложные ситуации возникали внезапно, и трудно сказать, чем бы все закончилось, забудь Дремов истину, усвоенную еще в предвоенное время, что всякий командир способен справляться с управлением в бою только до той поры, пока он в состоянии влиять на его ход имеющимися в его распоряжении силами и средствами. Поэтому, пустив в ход свой последний «кулак», Дремов подосадовал, что без крайней нужды поддался настояниям замполита. К счастью, в эти минуты в воздухе появилось несколько звеньев наших штурмовиков. Они дружно обрушили бомбы на противника, прорвавшегося на стыке с соседом справа. Вслед за ударом штурмовиков открыла беглый огонь не только дивизионная, но и корпусная артиллерийская группа. Дремов понял, что началась огневая подготовка для контратаки. Через несколько минут с тыла к участку полка приблизилось несколько небольших танковых колонн. За ними тянулись длинные шлейфы пыли.
— Видал? Выдвигаются с пехотным десантом, — прокричал он медленно подошедшему начальнику штаба.
В воздухе вновь появились штурмовики. Вслед за их ударом выдвигавшиеся полки развернулись в боевой порядок и перешли в атаку. Справа их поддержали части соседней дивизии.
Неся значительные потери, противник начал отступать, но, разобравшись, что в составе контратаковавших его наших частей имеются американские «Шерманы» [4], как бы воспрял духом и стал зло огрызаться. Темп контратаки заметно снизился.
— Вот тебе и заморская техника, — тяжело выдохнул Дремов, глядя, как на поле боя то в одном, то в другом месте ярко запылали «Шерманы». Но тут послышались хлесткие, характерные для противотанкового орудия выстрелы; Иван Николаевич понял, что в контратакующем полку, кроме танков, есть еще и самоходные установки отечественного производства. «Видно, ввели в бой их из второго эшелона. Значит, дела наши поправимы», — заметил он, вспомнив, как первые самоходки уже зимой 1942/43 года успешно расправлялись не только со средними, но и с тяжелыми танками противника. Вооруженная 122-миллиметровой пушкой, САУ прожигала броню любой толщины. Не случайно немцы прозвали нашу самоходку «черной смертью».
Когда противник, прорвавшийся на стыке с соседом в тыл первого батальона, не выдержав ударов контратаковавших частей, начал отступать, батальон Заикина был вынужден развернуться и выставить против него большую часть своих сил. Для обороны с фронта оставались лишь первая рота, два пулемета, оставленные Супруном, да станковый пулемет Ладыгина, все еще занимавший позицию на правом фланге полка.
