– Но выходит, он его назад так и не получил, – сказал Лэтем. – Вчера около девяти вечера Дигби этим ключом отпер дверь и вошел в дом. И с тех пор его никто не видел. А ты точно знаешь, что в доме никого не было, Элиза?
– Откуда мне точно знать? Я же не входила внутрь. Но было тихо и свет не горел нигде.
– Сегодня утром я там была в половине десятого, – сказала Сильвия Кедж. – Парадная дверь была заперта, и в доме никого. Кровати все застелены. Мистер Дигби даже не налил себе выпить.
Никто не высказал очевидную для всех мысль, что должно было случиться нечто из ряда вон выходящее. Трудно вообразить такое событие, по случаю которого Дигби Сетон не счел бы нужным подкрепиться глотком-другим.
Только Селия возразила:
– О, это ни о чем не говорит. У Дигби всегда с собой фляжка на поясе. Одна из странностей, которые так раздражали Мориса. Но куда же он подевался?
– Он не говорил, что куда-то еще собирается? – спросил Лэтем Элизу Марли. – Какой у него был вид?
– Нормальный вид, Дигби как Дигби. И не говорил ничего.
– Это просто какая-то нелепость! – вынесла свое суждение мисс Кэлтроп. – Дигби не стал бы, только пришел, и снова уходить из дому. Да и куда? Ты уверена, что он не обмолвился как-то о своих планах?
– Его могли вызвать, – предположила Элизабет.
– Вызвать?! – прикрикнула на нее тетка. – Но о его приезде не было известно. Кто же мог его вызвать?
– Не знаю. Просто высказываю предположение. Когда я шла обратно к машине, в доме зазвонил телефон.
– Ты в этом уверена? – спросил Лэтем.
– Что вы всё «уверена, уверена»? Вы же знаете, как бывает там наверху ночью. Безлюдье, тишина, тайна. Звуки разносятся далеко. Говорю вам, я слышала, как звонил телефон.
Остальные молчали. Она, конечно, была права. Они знали, как бывает на возвышенной части мыса, когда наступает темнота. Тишина, безлюдье, тайна и теперь ждали их снаружи. Селию Кэлтроп передернуло, как от холода, хотя в комнате было сильно натоплено. Жара сделалась просто несносной. Это Брайс, сидя на скамеечке перед камином, знай себе подбрасывал дрова в огонь, точно кочегар в аду. Могучие языки пламени, шипя, захватывали нарубленный плавник. На старинной каменной кладке стен словно проступила кровавая испарина. Далглиш встал, подошел к окну и, отодвинув ставни, поднял раму. В комнату хлынул поток чистого, холодного воздуха, завихрился вокруг его головы, сдул с места все половички, принеся с собой извне громовый грохот прибоя. Далглиш обернулся от окна, и в это время Реклесс своим тусклым, невыразительным голосом произнес:
– Пусть кто-нибудь отвезет домой мисс Кедж. Она плохо себя чувствует, я сегодня с ней разговаривать не буду.
Сильвия подняла было голову, чтобы возразить, но отозвалась Элизабет, решительно вставая:
– Я отвезу. Мне и самой домой пора. Я, вроде считается, после болезни, а тут сегодня разговоры, не очень-то полезные для выздоравливающих. Где ее пальто?
Поднялась суматоха. Все с облегчением засуетились, захлопотали, подавая Сильвии Кедж пальто, костыли и проявляя всяческую заботу. Мисс Кэлтроп милостиво протянула племяннице ключи от автомобиля и заверила ее, что сама она дойдет пешком. Оливер и Джастин ее, конечно, проводят. Сильвия Кедж в сопровождении помощников заковыляла к выходу.
Именно в эту минуту задребезжал телефонный звонок. Он прозвучал так знакомо и одновременно так зловеще, что все замерли в предчувствии недоброго. Мисс Далглиш подошла и сняла трубку, но Реклесс мгновенно очутился рядом и, не извинившись, взял трубку у нее из рук.
Понять содержание разговора было невозможно, реплики Реклесса были отрывисты и кратки. Похоже, что он разговаривал с полицейским участком. И в основном только слушал и покряхтывал. В заключение же произнес:
– Верно. Благодарю вас. Завтра с утра в «Сетон-хаусе». Тогда и поговорим. Всего хорошего.
Повесив трубку, он обернулся к присутствующим. Лица всех открыто выражали любопытство и нетерпение. Далглиш уж было подумал, что Реклесс их сейчас разочарует, но тот с готовностью оповестил:
– Нашелся Дигби Сетон. Он позвонил в полицейский участок Лоустофта и сообщил, что вчера вечером на пути в Лоустофт угодил на машине в придорожную канаву и находится в больнице. Завтра с утра его выпишут.
Мисс Кэлтроп разинула было рот, чтобы задать естественный вопрос, но инспектор Реклесс добавил по своей инициативе:
– По его словам, вчера в самом начале девятого кто-то позвонил ему якобы из лоус-тофтского полицейского участка и попросил немедленно прибыть для опознания тела брата. Звонивший объяснил, что труп Мориса Сетона прибило к берегу в лодке и что у него обрублены кисти обеих рук.
– Но это невероятно, – удивленно возразил Лэтем. – Вы, кажется, говорили, что тело было найдено только сегодня под вечер?
– Именно так, сэр. И из лоустофтского участка никто не звонил. О том, что произошло с мистером Морисом Сетоном, до сегодняшнего вечера не знал никто. Кроме одного человека, понятное дело.
Он обвел их лица, одно за другим, печальным, внимательным взглядом. Они не шевелились и ничего не говорили. Словно застыли в остановившемся времени, беззащитные перед надвигающимся катаклизмом. Слова сейчас были неуместны. Напрашивалось действие, острое, драматическое. И, будто осознав, что от нее требуется, исполнительная Сильвия Кедж со стоном выскользнула из рук поддерживавшей ее Элизы и упала на пол в обмороке.
7
Реклесс говорил:
– Я бы сказал, что смерть наступила во вторник в полночь, плюс-минус час, судя по степени окоченения и общему виду. Удивлюсь, если медэкспертиза не подтвердит этого. Кисти рук были отняты позже. Крови вытекло мало, и похоже, что в качестве доски для рубки было использовано лодочное сиденье. Если принять, что мистер Брайс говорил правду и в среду около пяти лодка еще лежала здесь, вытащенная на берег, значит, он почти наверняка был отправлен в плаванье примерно часом позже, когда начался отлив. Руки обрубали тоже, по-видимому, уже затемно. И к этому времени он уже часов восемнадцать как был мертв, может, и дольше. Как он умер и где, я не знаю. Но выясню.
Трое полицейских все еще сидели в гостиной. Джейн Далглиш оставила их одних под тем предлогом, что она пойдет и сварит кофе, и теперь из кухни доносилось уютное побрякиванье посуды. Гости отбыли минут десять назад. Сильвию Кедж привели в чувство без труда и быстро, и когда она и Лиз Марли уехали, возникло такое чувство, что неплохо бы и вообще положить конец этим полуночным развлечениям. Посмотрели друг на друга: лица у всех измученные, осунувшиеся. И Реклессу, который, наоборот, только теперь встрепенулся и ожил, когда попробовал обсудить с ними вопрос о возможном орудии убийства, пришлось убедиться, что они уже совсем туго соображают. Не помнят, есть ли у них в хозяйстве топор, или колун, или секач для мяса, и если есть, то где хранятся, и когда их последний раз видели. За исключением Джейн Далглиш. Но даже ее сообщение о том, что несколько месяцев назад, у нее пропал топор из дровяного сарайчика, никого из них не взволновало. Было очевидно, что убийство не убийство, а они больше не могут. Как перевозбужденные дошкольники к концу детского праздника, они теперь хотели лишь одного: домой.
Реклесс заговорил о деле, только когда мисс Далглиш вышла. Это было в порядке вещей, но Далглиш сам удивился, как его задело то, что при этом подразумевалось. Реклесс, по-видимому, не тупица и не бесчувственный идиот. Он не стал Далглиша ни о чем официально предупреждать и призывать к содействию и сохранению тайны, это естественно предполагалось само собой. Но дело вел он. Ответственность лежала на нем. И ему решать, какую часть головоломки выкладывать на рассмотрение Далглишу; кому оказывать доверие и до каких пределов. Далглиш очутился в непривычном для себя положении, и что-то оно ему не особенно нравилось.
Воздух в гостиной был по-прежнему спертый. Дрова в камине прогорели и осели пирамидой белесого пепла, но жар в четырех каменных стенах еще держался, дышал в лицо, как из топки, и было душно. Инспектор словно ничего этого не чувствовал. Он попросил:
– Расскажите мне о людях, которые здесь сегодня были, мистер Далглиш. Они что же, все считают себя писателями?
Далглиш ответил:
– Оливер Лэтем, наверно, представился бы как театральный критик. Мисс Кэлтроп хотела бы считаться романисткой «чувствительного направления», а что это, понимай как знаешь. Кем отрекомендовался бы Джастин Брайс, затрудняюсь сказать. Он издает литературно-политический журнал, основанный еще его дедом.
К его удивлению, Реклесс кивнул:
– Да, я знаю. Ежемесячник «Критическое обозрение». Мой отец его покупал. Тогда шесть пенсов была ощутимая сумма для рабочего человека. И «Критобоз» за шесть пенсов давал ориентировку и поддержку. Теперь-то он не боевитее, чем «Файнэншл тайме», розовая водица – советы, куда вкладывать капитал, рецензии на неинтересные книги. Заискивает перед интеллигенцией. Но от такого журнала нынче не прокормишься.
