попыталась резким, коротким движением сломать позвоночник. Но шея у Дороти была приделана крепче, чем ожидала убийца. Она пошатнулась, но успела скинул с себя дурную наездницу, отмахнулась вслепую, получила очень сильный удар в солнечное сплетение и, задыхаясь, упала.
Но тут появился Рауль и коротким ударом в шею спас ситуацию. Быть обязанной пирату было ново и неприятно.
— Без меня ты беспомощна, — мимоходом бросил Морено, протягивая руку и помогая встать.
— Я ее не увидела в темноте, — Дороти поднялась с обломков рундука, на который ее отправили коварным ударом.
— Ты командовала кораблем или пансионом для благородных девиц? Женщины куда опаснее мужчин. Хорошо она тебя отделала! Жаль, что такой оторвы не было на “Каракатице”. Игра в благородство нам сейчас не помощник. Если дама тыкает в тебя кинжалом — придется тыкать в ответ. Мне совсем не хочется потерять все и пойти на дно кормить крабов только потому, что одной девице захотелось еще немного побыть благородной леди. Ты вне закона, Дороти Вильямс! Ты — как я. А я — не джентльмен. Так что забудь про правила хорошего тона. И бей первой.
Рауль наступил сапогом на волосы рыжей охраннице, которая как раз потянулась к отлетевшему в сторону ножу, и почти без размаха врезал ей кулаком под подбородок.
— Часа три у нас теперь есть в запасе. Пошли.
— Мне все это не нравится, — поделилась Дороти. — Они не похожи ни на торговцев, ни на контрабандистов. Это какие-то наемники… Точно ашашины с Востока, из Горавии.
Конвоиры на торговом судне “Грозовая чайка”, где держали команду “Каракатицы”, и впрямь оказались странными. Если не сказать больше… Да и сам корабль тоже.
— Ты нашел своих? — Дороти хоть и встала на ноги, распрямляться не торопилась — жгучая боль еще не отпустила, и больше всего хотелось сейчас прилечь тут в углу.
— Видел мельком, но пришлось отвлечься. Разбирался с капитаном. У нас с ним случился хороший разговор. Резкий. С глазу на глаз. Не пойму, кто тут настолько сбрендил, что поставил на командование черного ублюдка?
— Дьявол тебя побери! Я хотела с ним поговорить.
— Пятьдесят футов вниз, и он весь твой, — Морено красноречиво указал палашом в днище корабля. — Но он будет неразговорчив, со второй-то улыбкой на шее.
— Зря. Мы могли бы получить вести о “Каракатице” и сведения о том, почему твою команду передали этим наемникам. Не понимаю, как ты стал капитаном? С таким талантом предвидеть.
— Я служил коком, но то, что я готовил, было невозможно жрать, и ребята от греха подальше выбрали меня в капитаны, — оскалился Морено, обыскивая бессознательную рыжую. — Капитанская каюта дальше всего от камбуза, а они перестраховщики.
— Он мог здорово облегчить нам жизнь, — упрекнула Дороти.
Черный Пес устало вздохнул и сказал:
— А теперь он облегчает жизнь акулам. А курс “Каракатицы”… Ты права, неплохо знать, куда отправилась моя детка. Я добуду новости из этого рыбьего корма, — он кивнул на рыжую. — Только поверь, ты не захочешь знать, как именно. Верхняя палуба чиста — там были трое плюс капитан. Остальная команда, похоже, спустилась на берег и не вернулась на борт вовремя. Так что нам повезло. Но времени впритык. На тебе трюмы — я заглянул мимоходом, там один охранник. Пистолетов у него нет. А я пока что побеседую …
Дороти не стала спорить — в конце концов, кто она такая, чтобы мешать Черному Псу убивать работорговцев, этих океанских шакалов? Она подхватила саблю, вышла за дверь, осторожно прикрыла ее за собой и, не оглядываясь, спустилась вниз.
Людей с “Каракатицы” держали в кормовой части трюма — двадцать человек загнали в тесную железную клетушку, в которой они могли только стоять, стиснутые прутьями и плечами своих же сокамерников.
Охранял этот зверинец странный моряк, с простодушным лицом, которое уместно бы смотрелось где-то в глубине университетской библиотеки, а не на борту судна с живым грузом. Но у Дороти нехорошо засосало под ложечкой, и она, идя на поводу у своей интуиции, покрепче взялась за рукоять сабли и медленно спустилась по ступеням, стараясь ни на секунду не выпускать из вида охранника.
Тот, казалось, ничего не замечал — перекладывал увлеченно карты в колоде.
Пленники Дороти заметили сразу, но не выдали ее ничем — ни жестом, ни звуком. Только самый громадный из них, Саммерс, которому приходилось стоять согнувшись — клетка была на четверть фута ниже необходимого, — беззвучно проговорил “бей”.
Но Дороти настиг приступ любопытства — карты в руках матроса, а точнее, рисунки на них были столь необычны, что сначала она подумал — мерещится. Но спустилась еще ниже и поняла, нет, зрение не обманывает — на прочных лаковых картонках обнаженные тела сплетались в фигуры, и количество участников свального греха на каждой равнялось стоимости карты.
Женщины — блондинки, брюнетки, рыжие, с косами и без, но обнаженные и пьяные от вина ласкали мужчин. Непотребство! Благородной леди смотреть на такое — позорно! Но Дороти не могла отвести взгляд.
Матрос медленно перебирал карточки, всматриваясь в рисунки. А Дороти стояла у него за спиной и тоже глядела, впервые видя такие гравюры.
Груди, щиколотки, бедра, звериные лапы и змеиные тела — все сплеталось на некоторых картах. Картинки были одновременно бесстыдны, безнравственны и завораживали, как песня сирен.
Матрос покрутил в руках очередную карту, вложил в центр колоды и вытянул следующую. На ней были двое: широкий и мощный темноволосый атлет нависал над блондинкой, которой волосы закрывали лицо. Она стояла на четвереньках, как животное, а он напирал на нее сзади. Ее напряженные пальцы царапали пол явно не от муки, а от постыдного удовольствие. Лицо же мужчины было торжествующим и победным.
Такого в своей жизни командор Дороти Вильямс не встречала. Нет, она знала, как это должно происходить между мужчиной и женщиной, и не раз вытаскивала свою команду из борделя, но стоило ей войти туда, как все вокруг обретало приличия.
Но поразило ее не это, а собственная реакция — тело, которое всегда было послушно своей хозяйке, внезапно решило все само — внизу живота сначала появилась сладкая истома, а потом ноги прошило сильной судорогой. Только этого не хватало, ей надо обезвредить охранника, а тут…
Но оторвать взгляд от картинки никак не выходило. Хотелось запомнить все до малейшей черточки — и открытый в немом стоне рот женщины, и крепкую руку, которая поддерживала ее под грудь, и пальцы, сомкнутые на пятнышке соска, и то, что происходило ниже.
То, что сидело где-то внутри, под кожей, отравленной тайной иглой, то, что
