Жаль-жаль-жаль, жалко мне – прочь ты не летишь… - Ографёна! – послышался позади трубный глас Фроси. Все трое вздрогнули, а с одной из завалинок, погруженной в глубокую вечернюю тень, приподнялась давешняя старушонка, - Пристрой пока у себя, а после решим, куда их девать.
- Вы не переживайте… Мы только на пару дней, пока Ксения не оправится…, - заверил их Макс.
- Пойдемте, касатики, - ласково позвала сверху старушка, и путники, поднявшись на настил, двинулись за ней, – меня Грушей звать, а деда маво – Степан. Сейчас накормлю вас, да отправитесь на чердак почивать. Там хорошо вам будет. Тепло и сухо. Ежели, конечно, дождь не зарядит. Но батюшка говорит, обойдется в этом году без дождя, а он еще ни разу не ошибся.
- А машина…? – Макс оглянулся на внедорожник и ненароком снова встретился взглядами с девицами. Те раскраснелись, захихикали. Он никогда не смущался девушек, но эти… Было в них что-то… словно впервые в жизни мужика увидели.
- Не тронет никто твою лохматину, а завтрева подумаем, куда ее засунуть, чтоб не потопла. Такая большая пригодится. На пашню приспособить можно будет. А то Жучка наша последние ноги вытягивает…
Макс с Анкой переглянулись. «Все страньше и страньше», - вспомнилась ему малахольная Алиса. Он перевел взгляд на Леонида, но тот полностью ушел в себя, переживая за жену и чувствуя себя без неё явно некомфортно, одиноко и неприкаянно.
Дед Степан, едва слышно насвистывая себе под нос, неторопливо накрывал на стол. Макс без удивления понял, что тот повторяет за дальним хором навязчивый, разбитной мотивчик «Пчёлки». Завидев нерешительно переминающихся на пороге гостей он трубно сплюнул в угол и, ворча себе под нос, кинул на стол еще три алюминиевые ложки. Во главу стола поставил огромный чугунок с жареной на сале картошкой, деревянную миску с огурцами и крупно наломал черный хлеб.
- Ух ты…, - Анка слабо улыбнулась, оглядывая убранство комнаты, - Словно в позапрошлый век попали… У вас тут даже электричества нет?
- Нету лектричества. Ничего нет, - без особого сожаления ответила баба Груша, разливая по глиняным кружкам ягодный морс, - Все сами. На что ручонки сподобились, то и имеем.
- Так уж сами? Или и чугун с алюминием тоже сами делаете? – Макс повертел в руках бледную, столовскую ложку, которую, казалось, можно было согнуть одним взглядом, как в известном фильме.
- Это Степаново приданое, - отмахнулась баба Груша, - Чугунку сноса нет, а вот ложки с вилками – дрянь. Захарыч из дерева лучше вырезает.
Бабка благодушно кивнула на угощение, и гости взялись за ложки.
- А вилки? – рассеянно спросила Анка, - Вы упоминали…
- Последняя в прошлом годе сломалась. Да и у той зубов оставалось меньше, чем у меня.
Анка кивнула и, с опаской прожевывая хрустящие шкварки, бродила глазами по горнице. Действительно, словно позапрошлый век. Беленая русская печь с широким горнилом, деревянные сундуки и скамейки, в углу кадка, видимо, с какими-то соленьями, развешанный над единственным окошком чеснок и нанизанные на толстые нитки сушеные грибы. А вот углы… совсем голые…
Макс сунул в рот первую ложку и сморщился, не сразу сообразив, почему так невкусно. Потом понял и пошарил глазами по столу в поисках солонки, но не нашел, а спросить – постеснялся. Покосился на Анку, но видно было, что ее гораздо больше беспокоит обилие в еде жиров, нежели отсутствие соли.
Леонид съел совсем немного и вышел во двор курить. Сидящие за столом видели в окно его темный силуэт, глядящий в сторону Фросиного дома. Анка вскоре тоже отложила ложку – кусок не лез в горло, не смотря на то, что последняя трапеза была ранним утром.
- Мы, наверное, спать…, - произнесла она и покосилась на приставную деревянную лестницу в углу, ведущую на чердак, - У нас есть спальники…
- Это хорошо, - ответила Груша, - Спальники лишними не будут. Степан, дай им ведро и налей в кувшин воды.
Дед Степан угрюмо вышел из избы, а баба Груша окинула ребят задумчивым взглядом и многозначительно произнесла:
- Я бы на вашем месте посидела завтра тихонько в доме… Но вы ведь, молодые, не усидите… Словом, зарубите на носу: воду только в домах пить можно – загодя заготовленную. И это… у вас какие-нибудь мокроступы есть?
- Что?
- Ну, эти… калоши? Земля топкая нынче. Не стоит ноги мочить, а у нас лишних нет. Мне и то от Алёны по наследству достались. Мужики вам потом смастерят, конечно, но…
- Вы резиновые сапоги имеете в виду? – спросил Макс, улыбнувшись, - У нас есть, не переживайте… А что все-таки с водой?
- Так Приливная Седмица же, - ответила бабка таким тоном, словно это все объясняло, - воды споднизу прут. Отлив уже начался, но завтра будет самая мокрень.
Дед Степан привел с улицы Леонида, неодобрительно цокая ему в затылок.
- Приглядите-ка за ним, - проворчал он, сунув Максу слабо пахнущее нечистотами ведро, - Чтоб к бабам в окна не заглядывал. На Седмицу за это и затоптать могут. Бесстыдник!
Макс с изумлением поглядел на Леонида, потом сообразил, что тот всего лишь пытался заглянуть в окно к Фросе, чтобы проверить, как там жена… Сам же Леонид молчал, и вид у него был совершенно потерянный.
- А ведро зачем? Туалет…
- Чтоб не лазали по ночи, коль приспичит. Мы с Ографеной чутко спим. С утра вынесете.
Путники поднялись на чердак, почти под потолок заваленный сеном. В крошечное незастекленное окошко тянуло холодом и сыростью, но это едва ощущалось - от сеновала, как от батареи, поднималось сладкое, душистое тепло.
Анка тут же устало плюхнулась в него, глубоко втянула ноздрями воздух. Перед глазами на мгновенье промелькнула радостно хохочущая Мироська. Давно она не вспоминала ее вот такой… живой.
Макс развернул принесенные из машины спальники, соображая, как лучше их распределить. В принципе, сам он может спать и на сеновале, если поглубже в него закопаться...
- Она мне дверь не открыла, - послышался дрожащий голос, - Я всего-то хотел перед
