– Действовать нужно будет быстро, – сказал Ширилло. – Выезды находятся достаточно близко друг к другу, и недалеко от города.
– Будем надеяться, ты прав, дружище, – сказал Харрис.
Такера достало внезапное появление слова-добавки «дружище» в речи Харриса. Большой мужчина не был новичком в этом бизнесе, и его нервозность была куда более опасной, чем эта неопытность новичка, так как её корни лежали более глубоко. Такер знал это по тому, что когда он был взволнован, у него возникали дефекты в речи, он знал это после множества разговоров с Харрисом. Это означало, что тот уже сник, что на фоне большинства из того, что случилось, не было хорошим знаком. «Тогда двигаем задницами», – сказал Такер, – «У меня ещё до черта планов, которые необходимо осуществить».
––––––––
Чемодан, в котором Харрис держал пулемёт, чтобы он не бросался в глаза, в разобранном виде, находился в «корветте» Ширилло. Если бы дело прошло хорошо, Ширилло и Харрис должны были покинуть «додж» и сменить его на спортивный автомобиль и ехать обратно в город, в то время как Такер должен был использовать большую машину и расположить её на одной из тихих жилых улиц, где она в течение пары дней не будет привлекать внимание. Сейчас же, зажатые в небольшой, низко посаженной машине, Ширилло и Харрис на сиденьях, Такер сидел боком в неглубоком багажном отделении за ними, они ощущали локти Харриса, пока он разбирал большое оружие и помещал детали в пластиковые стаканчики, которые крепко держались в нижней части чемодана. Ему потребовалось в три раза больше времени, чем обычно, на эту рутинную работу, но, по крайней мере, они были спокойны на счёт этого. Когда он закончил, он улыбнулся Такеру, похлопал по чемодану и сказал: «Прекрасный инструмент, правда?»
– Прекрасный, – согласился Такер. – Теперь я знаю, почему ты не женился, и почему у тебя нет детей.
Харрис не понял этот сарказм, но воспринял как комплимент своему оружию.
Они высадили Харриса перед его отелем после того, как он пообещал вести себя тихо и находиться в своей комнате начиная с завтрашнего утра, когда Такер должен был позвонить.
– Я до сих пор не понимаю, как мы сможем это сделать, – сказал он.
– Я работаю над этим, – сказал Такер.
Харрис закрыл дверь и пошёл прочь, держа в руках чемодан, полный деталей от оружия, как будто это было просто бельё с рубашками.
Когда Такер вышел из «корвета» перед своим отелем «Чатем Центр», чувствуя себя, как будто находился в чьём-нибудь кармане, он оставил дробовик Ширилло, сказал ему, чтобы он ждал телефонного звонка и отправил его домой. Он поднялся по лестнице в свою комнату, принял душ, переоделся, упаковал свой единственный чемодан и сдал комнату. Он позвонил в аэропорт из вестибюля, забронировал место на ближайший рейс до Нью-Йорка, взял такси и покинул город.
В 4:36 этим вечером он приземлился в «Кэннеди», не таким счастливым от того, что вернулся домой, из-за этой временной неудачи, которая заставила его отступить.
В главном зале аэропорта, который был постоянно заполнен сотнями болтающих путешественников, он поставил свой чемодан в телефонную будку и закрыл за собой дверь. Он позвонил на номер офиса своего семейного банкира в надежде, что этот человек ещё находится на работе. Он был президентом банка и ещё находился на рабочем месте. Такер облизал сухие губы, прочистил горло, подумал, нельзя ли это осуществить каким-либо другим способом, решил, что нет, и назвал своё имя, и имя это было не Такер.
– Майкл! Что я могу сделать для тебя? – спросил мистер Меллио. Он был тёплым, искренним, чутким. Бред собачий. По правде, он был скользким подонком и всецело верен стариковской дружбе. Как только он отключится через пару минут, он сразу же позвонит отцу Такера и сообщит слово в слово то, что было сказано. Когда ты являешься депозитором по деньгам, принадлежащим какому-нибудь старику, банкиры забывают про профессиональный кодекс и предлагают определённые дополнительные услуги.
– Как долго вы будете в своём офисе сегодня вечером, мистер Меллио?
– Я уже собирался уходить.
– А как рано вы сможете быть там утром?
– В четверть девятого?
– Мы сможем встретиться в это время? – спросил Такер.
– Что у тебя в голове, Майкл?
– Я хотел бы взять заём из моего наследства. – Утверждение было достаточно простым, тем не менее, его было сложно высказать. Его отец будет рад услышать отчёт Меллио; то, что Такеру потребовались финансы, в первый раз за последние три года, обеспечит старику настроение на весь день.
– Заём? – спросил Меллио, банкир, который, казалось, никогда о таком не слышал. – Майкл, я должен тебе напомнить, что, подписав одну небольшую бумагу, ты можешь увеличить предельную сумму списаний из траста и…
– Вам не нужно напоминать мне, – решительно сказал Такер. – Могу я встретиться с вами в четверть девятого утра для оформления займа?
– Конечно, – сказал Меллио. – Я тогда предупрежу охрану, чтобы они тебя пропустили.
– Благодарю, мистер Меллио. – Сказал Такер. Он отключился. Его лоб покрылся капельками пота, не смотря на то, что он чувствовал пронизывающий холод. Он протёр лицо носовым платком, затем открыл дверь будки, вышел, забрал свой чемодан и вышел на улицу, чтобы поймать такси.
Швейцар у дома Такера – Парк-авеню, восьмидесятые дома; у него была квартира на девять комнат, оборудованная собственной сауной; его отец сомневался в его способности содержать её – поприветствовал его с улыбкой и назвал по имени, провёл в холл, поинтересовался, была ли успешной командировка.
– Пойдёт, – сказал Такер, несмотря на то, что эти слова были горькими на вкус.
Он уже знал, как только вошёл в свою квартиру на десятом этаже, что Элиз была дома, так как из стереосистемы доносился Римский-Корсаков в интерпретации Филадельфиского симфонического оркестра под управлением Орманди[31], её любимый композитор в исполнении её любимого оркестра. Он подавил желание пойти посмотреть на неё и сначала позаботился о важных деталях. В стенной сейф, расположенный в шкафу в гостиной, он положил бумажник, в котором находились бумаги Такера, достал собственный бумажник и положил в карман. Он закрыл сейф обратно и провернул ручку. Затем пошёл посмотреть на Элиз.
На своём пути в главную комнату он остановился перед фрагментом щита Эдо начала пятого века, который стал его собственностью только два месяца назад, но который уже фактически стал неотъемлемой частью квартиры. Они с Элиз потратили часы на то, чтобы найти правильное место для него и повесили на стену, и он уже провёл, рассматривая его в деталях, казалось, даже больше времени, чем эта повреждённая половина куска меди с неровными краями существовала на свете. Конечно, если бы этот щит прошёл через века невредимым, он бы стоил слишком дорого для того, чтобы он смог его себе позволить. Ну а так как дело обстояло иначе, он заплатил за него около сорока тысяч долларов и считал, что деньги были потрачены совсем не зря. Овальный щит, из качественной меди, украшенный серебром, инкрустированный мелкими кусочками безупречной слоновой кости ручной работы, был создан африканскими фантазёрами, которые жили на восточном побережье реки Нигер, старательно конструируя щиты, но изредка воевали, и это было само великолепие.
Кроме того, это ценное приобретение помогало поверить в его прикрытие фрилансера-торговца объектами первобытного искусства, прикрытие, которое устраивало Элиз, и которое было непросто раскусить его отцу. На самом деле он получал небольшие деньги от этой торговли, но его записи были личным делом между ним и ВНС[32], и сыщики его отца никогда не смогли бы узнать, какой доход он получает как торговец произведениями искусства.
Он задержался перед щитом настолько долго, чтобы впитать немного присущего ему спокойствия, чтобы восхититься красотой; теперь он переключился с самой высокой передачи, которую требовал его образ Такера, он чувствовал себя в более подходящем расположении духа для встречи с Элиз.
Она сидела в чёрном кожаном кресле в комнате для отдыха, на столе рядом с ней стояла выпивка, на коленях лежала открытая книга. Даже в уютном старом стёганом халате, размер которого был слишком большим для неё, она излучала чувственность. Она была высокой девушкой, с телом танцовщицы, на дюйм[33] ниже Такера, пять футов восемь дюймов[34], с высокими круглыми грудями, узкой талией, со стройными, но не худыми бёдрами и ногами, которые не заканчивались. До настоящего времени, однако, её успехи в шоу-бизнесе были благодаря её лицу, не телу под ним. Она была натуральной блондинкой с зелёными глазами, с цветом лица таким безупречным, как хороший фарфор. Достаточно необычная, она была в состоянии сниматься в двух типах телевизионной рекламы: в тех, в которых требовалась сексуальная, соблазнительная женщина-ровесница для домашней аудитории и склоняющая мужчин к сигарам, пиву и спортивным автомобилям, и в тех, в которых требовалась сногсшибательное, но невинное инженю[35] для продвижения косметики, газировки с сиропом, молодёжной одежды и шампуня. Используя различный макияж и различия в стиле причёски, и с её не такой уж невыразительной актёрской игрой, она могла находиться в двух различных возрастах и характерах перед камерой в одной и той же сессии.
