Маран, словно невзначай, толкнул его локтем в бок.
— Ну же, Дан, возьми себя в руки, — шепнул он по-бакниански. — Полудикому горцу из почти каменного века не к лицу такая чувствительность.
Дан, стиснув зубы, обтер руки песком… если б Маран знал, что промелькнуло перед его мысленным взором, когда он увидел свои пальцы… Изжелта-белое лицо Ланы, тонкая шея, последние толчки крови, судорожно выдавливавшейся из перебитой артерии… Правда, сам он останавливать кровотечение тогда не пробовал, даже нести Лану не помогал, а стоял, как столб, словно прирос к мостовой… Точно так же, как за минуту перед тем, в тот жуткий миг, когда машина Мстителей на невероятной скорости вылетела из сквера за Малым дворцом, из-за полуоткрытой дверцы вынырнуло темное дуло, и послышался короткий треск автоматной очереди. Пуль было семь, и предназначались они Марану, но досталась ему только одна… ерунда, пустяковая поверхностная рана!.. две прошли мимо, а остальные… И никогда никому уже не приведется узнать, пыталась ли Лана заслонить Марана собой, или это вышло случайно…
Усилием воли он отогнал видение.
— Мы можем идти, кехс? — спросил Маран.
— Погоди. — Лахицин спустился с небольшого бугра, на котором стоял его шатер. — Ты настолько горд, что не хочешь принять заслуженную награду? — Подумав минуту, он стал развязывать узел своего кита — верхняя одежда лахинских воинов, кожаная распашонка с широкими рукавами по локоть и удлиненными кпереди полами завязывалась на животе узлом, пуговицы на Перицене еще не были изобретены. Сняв кит, Лахицин набросил его на плечи Марана.
Несколько воинов, присутствовавших при «награждении», отсалютовали своеобразным рубящим снизу вверх жестом. Притушив насмешливый огонек в глазах, Маран повторил этот салют.
Когда «охотники» отошли от шатра кехса на подобающее расстояние, Поэт хлопнул Марана по плечу.
— Через час о твоем подвиге будет известно всему кехсуну… А в чем, кстати, сей подвиг заключается?
Маран махнул рукой.
— Ради Создателя, Поэт! С этими несчастными дикарями стыдно хитрить. Получилась не разведка, а прогулка.
— Хороша прогулка, с которой возвращаются с такими ранами.
— Этот Рекун действительно храбр, но производит слишком много шума. И потом, он не видит в темноте.
— А ты видишь в темноте? — спросил Дан.
— Естественно, — удивился Маран. — А ты нет?
— Земляне вообще не видят в темноте. А вы, оказываетеся, обладаете ночным зрением? Я и не подозревал об этом. А, ну тогда, конечно…
— Тогда твой подвиг превращается в ничто, — заметил Поэт насмешливо. — К счастью, кехс о твоих врожденных преимуществах перед дикарями тоже ведать не ведает, и ты можешь дурить ему голову дальше, притворяясь героем и получая незаслуженные награды. Видишь, как тепло ты устроился. А еще сомневался, лететь сюда или нет. Что бы ты делал сейчас, останься ты в Дернии?
— Сейчас? Спал бы.
— С рыжей заразой, — вставил Дан язвительно. Рыжей заразой он прозвал рыжеволосую красотку, ту самую, которую застал у Марана в день своего появления в Дернии. Это была нахалка и скандалистка, то исчезавшая, то появлявшаяся, ее выводило из себя полнейшее пренебрежение Марана ее выходками… Дану сдавалось, что тот вообще не замечал ее исчезновений, во всяком случае, совершенно не реагировал на них эмоционально, этого она вынести не могла, устраивала сцены, заявляла, что ноги ее больше не будет на побережье, шумно уходила, вернее, уезжала на роскошном белом автомобиле, который оставляла обычно без всякого присмотра прямо на пляже, потом, через несколько дней, без всякого шума являлась снова — сама, Маран не прикладывал ни малейших усилий, чтобы удержать ее или, наоборот, выдворить навсегда, видимо, его забавлял этот характер… если, конечно, он был в состоянии забавляться чем бы то ни было…
— Не знаю, как насчет рыжей заразы, но в море я окунулся бы с удовольствием, — сказал Маран. — И вообще, даже в Крепости заключенных иногда водили в душевую.
— Ничего, в Лахе отмоешься.
— Кстати, о Лахе. Я надеюсь, Дан, ты не отправишь этого злосчастного Рекуна на тот свет?
— Постараюсь. Но это зависит не только от меня, как ты понимаешь. Между прочим, ты вполне мог бы сделать все сам, не… — он смутился и умолк.
— Не подвергая испытанию на крепость твои нервы? Ладно, не красней… Неужели ты думаешь, что я вознамерился устроить тебе тренировку? Конечно, я мог сделать все сам. Но вряд ли это помогло бы попасть в Лах тебе. Лахины мало сентиментальны, близкое родство наших бабушек еще не гарантия нашего с тобой триумфального въезда в метрополию.
— Так ты думаешь?..
— Во всяком случае, это шанс. Но сначала надо поставить на ноги Рекуна. Даром, что ли, я тащил его на себе добрых пять вент.
— Так ты тащил его, исходя из своих целей? — сказал Поэт иронически. — А я, наивный, полагал, что ты сделал это из человеколюбия.
Маран улыбнулся.
— Когда ты вытащил меня из Крепости…
— Не я. Мы.
— Но начал ты?.. И я, наивный, полагал, что это было сделано, если не из дружбы ко мне, то, по крайней мере, из человеколюбия.
— А из-за чего, по-твоему, он это затеял? — спросил Дан недоуменно.
— Не по-моему, — ответил Маран насмешливо. — Первое, что выкрикнул на радостях этот человеколюбец после того, как я предстал перед ним живой и даже бодрый, хотя и слегка отощавший: «Мы утерли нос этому Лайве! Пусть не думает, что ему все сойдет с рук!»
— Ну и что? — обиделся Поэт. — И то, и другое, все вместе.
— Вот и я говорю. И то, и другое. Все вместе.
— Все равно иногда ты расчетлив сверх меры. Что меня коробило еще в юности, Дан, это его способность просчитывать варианты и вычислять каждый шаг — свой, мой и кого угодно на год вперед… Но знаешь, за что я тебя больше всего люблю, Маран? За то, что высчитав все до последнего шанса, ты можешь наплевать на расчеты и сделать наоборот. Я тогда ругал тебя… ну после Собрания… но это так, сгоряча и, в отличие от многих других, не вполне искренне.
— Я поступил неправильно, — сказал Маран задумчиво.
— Может, и неправильно, но… Ты бросил в почву семя, которое рано или поздно прорастет.
— Неизвестно. Лайва может все вытоптать.
— Нет, не может. Вот он хотел уничтожить тебя физически — не сумел…
— Не сумел или не дали? — заметил Дан.
— Это одно и то же. Потом решил уничтожить духовно, выдворив из Бакнии. Ну и что? Все, что происходит в государстве, люди сравнивают с тем, что было при тебе. Маран такого не допустил бы, Маран повел бы дело иначе — я постоянно это слышу, понимаешь? Вот он объявил, что ты уехал в Дернию добровольно — и кто ему поверил?
— Не передергивай, — сказал Маран глухо. — Наверняка нашлись такие, которые поверили.
— Не они делают погоду.
— О да! Погоду делают не они, а те, кто им внушает сверху. Например: Дерния — извечный враг Бакнии, Маран пытался наладить с Дернией добрые отношения, когда его скинули, махнул в Дернию, дернитское правительство предложило ему субсидию — так кто такой Маран? Чем не погода?
— Но ты не принял субсидию.
— Я-то не принял, но кто в Бакнии знает об этом? Никто.
— Ошибаешься. Дернитские газеты это обнародовали, пресса других стран перепечатала… Или ты думаешь, что в Бакнию не приходят иностранные газеты? Сейчас не времена Изия.
— Но времена Лайвы.
— Это не одно и то же. Возврат к прошлому невозможен.
— Это как сказать. Сразу и полностью — может, и нет…
— И постепенно — нет. И частично — нет. И не каркай, пожалуйста!
— Эх, Поэт, ты же сам только что признал, что я умею просчитывать варианты… В отличие от тебя.
— Ты просто решил, что без тебя Бакния рухнет! Ты слишком самоуверен! — Поэт осекся.
— Бакния не рухнет, — сказал Маран ровным голосом. — Бакния была до меня, будет после меня. Будет и без меня, и, может быть, в тысячу раз более благополучной. Но мы пришли. Извините меня, я пойду посплю немного.
— Прости меня, — сказал Поэт после неловкой паузы. — Я последняя скотина.
— Я просто не спал ночь. Только и всего.
Маран поднял с песка шкуру сахана и пошел в барханы.
— Обиделся, — сказал Поэт смущенно. — Но я скотина, верно?
— Верно, — буркнул Дан сердито.
Дан разогнул спину и прислушался. Барабанный бой заметно отдалился. Лахины успешно наступали. Он снова наклонился над картой региона, ловко вычерченной Мараном прямо на песке. На карте уже появился ряд точек, обозначавших передвижение войска лахинов. На последней дело застопорилось, Маран прикрыл глаза, вспоминая.
— Подсказать? — Дан взялся за висевшую на груди бляху, в которую был вмонтирован микрокомпьютер.
— Нет. — Маран наклонился над картой и поставил очередную точку. — Дурная привычка держать все в голове, — добавил он, словно оправдываясь. — Ну а теперь… — Он подумал и провел стрелку, изогнувшуюся под почти прямым углом. — Видишь?
