Дядьке бы пришлось обходить канавку, он бы со своим пузом так не прыгнул. Но я напрасно беспокоилась – он и не собирался за мной гнаться. Дружелюбно помахав мне рукой, он крикнул:
– Пока! Увидимся! Приходите еще!
– Непременно, непременно, – пробормотала я уже порусски, широкими скачками минуя следующего красавца. Переливающийся желтый бант размером с хорошую дынькуколхозницу притягивал взгляд. То, на чем был надет бант, если и напоминало овощифрукты, то скорее полежавшие в погребе всю зиму…
– Нужна помощь? – разулыбался тот.
– Конечно! Полиция НьюЙорка! – Я произнесла фразу из фильма, который смотрела перед отъездом, пытаясь извлечь из памяти как можно больше слов и выражений. Я раз пять тудасюда перематывала кассету, чтобы всетаки понять, что говорят герои, и эта фраза, как и несколько других, просто застряла у меня в голове. – Ищем мужчину около тридцати пяти лет, с рыжими волосами, спортивного телосложения…
Мужчина, под полосатой шляпкой которого явственно проглядывали яркорыжие кудри, серьезно взглянул на меня и неуловимым движением прикрылся большими клетчатыми трусами, очень стильными, с разноцветными веревочками.
– Удачи, мэм! – кивнул он мне и отвернулся к морю.
Я тоже пожелала себе удачи и для этого решила вернуться к гостинице, искупаться там еще раз, спустившись с лестницы в море. Я надеялась, что встречи с обнаженными мужчинами на сегодняшний день у меня закончились.
Когдато я читала, что маленькие народности, живущие отдельными государствами в известной географической изоляции, в основном на островах – критяне, киприоты, и, наверно, мальтийцы тоже, – испытывают некоторые проблемы, не свойственные большим нациям. Например, молодые люди не стремятся жениться ни в двадцать лет, ни даже в тридцать. Обычный возраст жениха на подобном острове – тридцать пять лет. А женившись, не торопятся заводить детей. Средний возраст островитянки, рожающей в первый раз, – тридцать три года. Это невероятно для Европы, особенно для Восточной, но это так.
То, с чем я столкнулась сегодня, – очевидно, какаято проблема местных жителей, о которой в рекламных проспектах не прочитаешь. «Старинные замки и рыцари»… Трех рыцарей я сегодня уже встретила. Сколько еще предстоит?
Настроение у меня слегка испортилось, хотя я сама удивилась, как ловко вышла из такой дурацкой ситуации. Видела бы Ийка свою скромную правильную маму – в коротких шортах, в темных очках, смело говорящей поанглийски… Видел бы меня Кротов… Взял бы за запястья…
Я усилием воли отогнала образы тех, кто занимал все мои помыслы в Москве. Я должна отдыхать, переключаться. И в этой связи поехать всетаки сегодня вечером в соседний городок на ночной праздник – фиесту.
У администратора гостиницы я узнала, как можно туда добраться. Конечно, он мне предложил заказать такси, но я спросила про рейсовые автобусы. Ведь ездят же както местные жители. Администратор, на нагрудной табличке которого было крупно написано красивое имя «Leo», видимо, привыкший к разным причудам богатых туристов – а других в их гостинице не было, – кивнул и написал на бумажке расписание автобуса, на котором можно было доехать до городка.
– Это безопасно? – спросила я на всякий случай. Кто его знает – вдруг в автобусе тоже все окажутся голыми и с бантиками…
– Абсолютно! – улыбнулся Лео. – Если хотите… Я заканчиваю работу в восемь и еду домой, как раз в ту сторону, могу составить вам компанию.
– Спасибо, – согласилась я.
Я уже столько раз мысленно благодарила маму с папой, всегда заставлявших меня учить язык. Им было мало того, что я училась в спецшколе, у меня был еще индивидуальный преподаватель, маленькая, хрупкая учительница Вероника Викторовна, занимавшаяся со мной лет семь, пока я, со своим небольшим ростом, не стала выше нее.
Мне безумно нравилось ее тонкое лицо, всегда аккуратно завитые пепельные волосы, которые она скалывала сзади большой заколкой в модную тогда прическу, называвшуюся «Мальвина». Онато и научила меня разговаривать, используя всю ту лексику, которую я знала. Она никогда не заставляла меня учить грамматику или новые слова – этого хватало в школе.
Мы с ней разговаривали на самые разные темы: чем занимается мой папа, почему я не люблю уроки истории в школе и равнинные лыжи, дружны ли мои родители и не бывает ли мне иногда одиноко, совершенно без причин. За семь лет наших занятий она научила меня говорить и, наверно, даже думать поанглийски, потому что иногда мне снились сны, в которых я говорила на английском языке. Правда, это было очень давно. Я была уверена, и всех всегда убеждала, что училаучила английский и все забыла.
Но стоило мне позаниматься перед отъездом, во мне, будто из какихто потайных закромов, всколыхнулось огромное количество слов, грамматических формул, даже правил. Я, например, помнила, что нельзя употреблять два отрицания в одном предложении, и прекрасно различала времена. Вот тебе и детские бесполезные знания.
Так, может, я еще чтонибудь в себе полезное обнаружу? Мама когдато учила меня печь эклеры и большие яблочные пироги… Вдруг однажды настанет день, и я буду их печь? Хотя моя Ийка – малоежка, к еде относится с удивительным равнодушием. А испечь пирог на целый противень и доедать его самой всю неделю… Лучше съесть бутерброд и прочитать хорошую книжку, я так считаю.
Договорившись с администратором на вечер, я поднялась к себе в номер и первый раз в нем толком осмотрелась. Да, конечно, номер с размахом. Увы, это не доставляло мне никакого счастья. Красиво, конечно, приятно. Приятнее всего, что номер был идеально убран, буквально вылизан до последнего сантиметра. Я поняла, что и белье мне уже поменяли, и полотенца… Наверно, здесь все меняют каждый день. И пылесосят, и протирают зеркала…
Пройдясь по номеру, я насчитала шесть зеркал. Весь номер был оформлен в старинном стиле – с позолотой, тяжелой мебелью, велюровыми золотистыми портьерами и милыми, толстыми ангелочками, несколько выбивающимися из общего торжественного стиля королевской спальни, и почемуто показавшимися мне улыбкой художника, оформлявшего номер. Его маленькой тайной. Кто поймет – тот поймет и улыбнется.
Хитроватые ангелочки смотрели на меня с потолка, со стен ванной, с ковра у кровати и, кажется, говорили: «Не верь. Все неправда. И про рыцарей, и про замки. Давно ничего нет, и никто не знает, как было. Потому что было все вовсе не так, как ты можешь себе представить. Было страшно, мрачно, смрадно. В плохо освещенных коридорах королевского дворца пахло, как в конюшне. Но зачем тебе знать об этом? Представь, что ты… скажем, принцесса. На недельку. Поэтому у тебя вместо обычной раковины – золоченый таз, ванна с медными ручками в виде тюльпанов, а в комнате, чтобы включить свет, надо всего лишь провести рукой, вроде как погладить, шероховатую на вид и абсолютно ровную поверхность стены – там, где светится корона… А ночью, если опять проснешься на чейто непонятный звонок, на потолке тоже будет светиться корона – днем ее совсем не видно, скорей всего, она нарисована какойто специальной краской, видимой только в темноте…»
