Сказав это, она снова попыталась вырваться, и тут пистолет, который она держала в руке или за поясом, случайно выстрелил. Этот боевой сигнал мгновенно пробудил весь надежно охраняемый замок. Часовой затрубил в рог и ударил в замковый колокол с криком:
— Измена! Все сюда! Сзывай всех сюда?!
Призрак Кэтрин Ситон, которого Роланд выпустил из рук в первый момент растерянности, скрылся в темноте, после чего послышался всплеск весел, а в следующее мгновение уже с полдесятка аркебуз и замковый фальконет стали один за другим палить по поверхности озера с крепостного вала, как бы пре« следуя какой-то плывущий на воде предмет.
Смущенный этим происшествием и не имея возможности помочь Кэтрин (если это она отчалила в лодке от берега), Роланд решил обратиться к помощи Джорджа Дугласа. С этой целью он побежал в покои королевы, откуда доносились громкие голоса и топот множества ног. Когда он вошел туда, то встретил группу смущенных людей, собравшихся в покоях королевы и с удивлением рассматривавших друг друга. В дальнем конце залы стояла сама Мария Стюарт в дорожном костюме и в окружении не только леди Флеминг, но и вездесущей Кэтрин Ситон, одетой в обычную для ее пола одежду и державшей в руках шкатулку с теми драгоценностями, которые Марии Стюарт было разрешено оставить у себя. На другом конце залы находилась леди Лохливен, наспех одетая, как человек, которого внезапно подняли с постели, а вокруг нее столпились слуги — одни с факелами, другие с обнаженными мечами, протазанами, пистолетами и прочим оружием, какое они успели схватить впопыхах во время ночной тревоги. Между этими двумя группами стоял Джордж Дуглас, скрестив руки на груди и потупив глаза, подобно преступнику, застигнутому на месте преступления, который не знает, как ему отпереться от своей вины, но не находит мужества в ней сознаться.
— Отвечай, Джордж Дуглас, — обратилась к нему леди Лохливен, — отвечай и опровергни подозрение, которое грозит запятнать твое имя. Скажи им: «Дугласы никогда не обманывали оказанное им доверие, а я — Дуглас». Скажи так, мой дорогой Джордж, и одного этого для меня будет достаточно, чтобы очистить твое имя от подозрений, несмотря на столь тяжкие улики. Подтверди, что только коварство этих несчастных женщин и вероломного юнца подготовило весь план этого побега, столь роковой для Шотландии и столь гибельный для дома твоего отца.
— Миледи, — вмешался старый дворецкий Драйфсдейл, — об этом безрассудном паже я могу сказать лишь одно: не он помогал открыть дверь, потому что сегодня вечером я сам запер его в саду, за пределами замка. Кто бы ни затеял всю эту ночную суматоху, роль юнца в ней была не слишком велика.
— Ты лжешь, Драйфсдейл! — воскликнула леди. — Ты готов возвести клевету на дом твоего хозяина ради спасения никчемной жизни этого цыганенка.
— Я был бы рад его смерти больше, чем его жизни, — мрачно ответил дворецкий, — но правда есть правда.
При этих словах Дуглас гордо поднял голову, выпрямился и заявил уверенно и смело, как человек, принявший бесповоротное решение:
— Ничья жизнь не должна подвергаться опасности из-за меня. Я один…
— Дуглас, — перебила его королева, — уж не лишились ли вы разума? Замолчите, я приказываю вам!
— Государыня, — ответил он, почтительно склонившись перед ней, — я охотно выполнил бы ваш приказ, но здесь требуется жертва, так пусть же ею станет истинный виновник. Да, миледи, — продолжал он, обращаясь к леди Лохливен, — только я. один виновен во всем, и, если вы еще сколько-нибудь цените слово Дугласа, верьте мне — этот юноша ни в чем не виноват. Во имя вашей чести, умоляю вас не причинять ему вреда и не усиливать строгости в обращении с королевой, которая только решила воспользоваться возможностью обрести свободу, которую моя преданность… которую другое, более глубокое чувство могло ей добыть. Да, это правда! Я задумал помочь бегству самой прекрасной и самой гонимой женщины, и я не только не жалею о том, что сумел на время обмануть бдительность ее врагов, но горжусь этим и с величайшей готовностью пожертвовал бы своей жизнью ради Марии Шотландской.
— Боже, сжалься над моей старостью, — воскликнула леди Лохливен, — дай мне сил вынести это несчастье! О королева, рожденная в злую годину, вы по-прежнему несете соблазн и гибель каждому, 'кто приблизится к вам. О древний дом Лохливенов, столь прославленный своим высоким происхождением и благородством, в недобрый час принял ты эту искусительницу под свой кров!
— Не говорите так, миледи, — возразил ее внук, — древняя слава Дугласов еще более возвысится, если один из членов этого рода отдаст свою жизнь за самую униженную из королев и достойнейшую из женщин.
— Дуглас! — воскликнула королева. — Неужели сейчас, в ту самую минуту, когда мне грозит опасность навсегда лишиться преданного вассала, я должна напомнить вам, как подобает говорить о королеве?
— Несчастное дитя! — воскликнула в отчаянии леди Лохливен. — Неужели так сильны цепи, которыми сковала тебя эта моавитянка, что ты готов пожертвовать своим именем, долгом вассала, рыцарской присягой, своими обязанностями перед нашим родом, отчизной и богом ради ее притворных слез или грешной улыбки тех губ, которые расточали лесть бессильному Франциску, увлекли на смерть безумца Дарнлея, читали сладострастные стихи ее любимца Шателара, подпевали любовным песням бродяги Риччо и в экстазе прижимались к губам бесчестного и распутного Босуэла?
— Не кощунствуйте, миледи! — возмущенно вскричал Дуглас. — А вы, прекрасная королева, чья добродетель не уступает красоте, не браните в такую минуту вашего вассала за непомерные притязания! Поверьте, одно лишь верноподданническое чувство не могло заставить его взять на себя эту роль. Вы заслужили того, чтобы любой из ваших подданных принял смерть ради вас, но я пошел на большее — я совершил то, к чему Дугласа могла побудить одна лишь любовь, — я стал притворщиком и лицемером. Прощай же, королева всех сердец и повелительница сердца Джорджа Дугласа! Когда ты сбросишь эти мерзкие узы заточения, — а ты их непременно сбросишь, если есть еще справедливость на небе, — и когда ты станешь награждать почестями и титулами счастливцев, которые доставили тебе свободу, вспомни на миг и о том, кто отказался бы от самой высокой награды ради того, чтобы поцеловать твою руку, подумай на мгновение о его преданности и пролей слезу над его могилой. — Он бросился к ногам королевы и, схватив ее руку, приник к ней губами.
— И это у меня на глазах! — воскликнула леди Лохливен. — Ты осмеливаешься предаваться этой преступной страсти на глазах у своих родных! Оттащите их друг от друга и посадите его под стражу! Хватайте же его, если вам жизнь дорога! — добавила она, видя, что ее слуги нерешительно посматривают друг на друга.
— Они колеблются, Дуглас! — воскликнула Мария Стюарт. — Спасайтесь, я приказываю вам!
Он немедленно вскочил со словами:
— Моя жизнь и моя смерть в ваших руках, одна вы можете повелевать мною.
Затем он выхватил шпагу и проложил себе ею путь к двери. Этот порыв был настолько внезапным и стремительным, что остановить юношу могло бы лишь самое отчаянное сопротивление. Но так как вассалы его отца любили и боялись Джорджа Дугласа, никто не отважился вступить с ним в бой.
Леди Лохливен стояла, потрясенная его неожиданным бегством.
— Неужели меня окружают изменники? — воскликнула она. — В погоню, негодяи, за ним! Рубите,
колите его!
— Ему не ускользнуть с острова, миледи! — вмешался Драйфсдейл. — Ключ от цепей лодочного причала у меня.
Но несколько голосов снизу, принадлежавших слугам, кинувшимся то ли из любопытства, то ли повинуясь приказу своей госпожи преследовать Дугласа, сообщили, что он бросился в озеро.
— Отважный Дуглас! — воскликнула королева. — О чистая и благородная душа, ты смерть предпочел темнице!
— Стреляйте в него! — кричала леди Лохливен. — Найдется ли у его отца хоть один верный слуга? Стреляйте в изменника, и пусть воды озера скроют наш позор!
Послышались одиночные выстрелы, сделанные скорее в угоду леди Лохливен, чем с действительным желанием попасть в цель; и тут же вошедший Рэндл сообщил, что мейстера Джорджа подобрала находившаяся неподалеку от замка лодка.
— В лодки! За ними! — приказала леди Лохливен.
— Теперь уже поздно, — ответил Рэндл. — За это время они покроют полпути, а луна скрылась за тучами.
— Значит, изменнику удалось бежать? — спросила леди Лохливен, прижимая руки ко лбу с выражением отчаяния. — Честь нашего дома посрамлена навеки, теперь каждого из нас будут считать соучастником этой подлой измены.
— Леди Лохливен, — промолвила Мария Стюарт, приблизившись к ней, — в эту ночь вы расстроили мои лучшие надежды, вы обратили долгожданную свободу в узы заточения и отшвырнули прочь чашу радости, которую я уже поднесла к губам; и все же ваше горе вызывает во мне то участие, в котором вы отказываете мне. Я бы охотно утешила вас, если бы могла, но так как сделать это невозможно, мне бы хотелось по крайней мере уйти, примирившись с вами.
