Оставленные наедине друг с другом, Кейт и Алекс не знали, что сказать. Кейт опустила руки вдоль тела, как маленькая девочка, и выглядела потерянной. Темные глаза сына на миг взглянули на нее и тут же отвернулись в сторону. Он был так красив и так отстранен, в его осанке было что-то величественное. Больше он не был ее мальчиком, он превратился в настоящего мужчину. Кейт боялась, что умрет от боли за него. Как ей хотелось сказать ему: «А у меня роман. Он тоже окончится для меня слезами. Мы с тобой оба такие глупые». Вместо этого она снова высморкалась и откашлялась.
Солнце скрылось за далекими крышами, и в маленьком квадрате сада все сразу стало серым.
Наконец они услышали, как Элли положила телефонную трубку на рычаг.
— Она была там, — опередил появление Элли ее голос, деловой и оживленный. — Она уехала от отца только сегодня утром. Меньше часа назад. Он не знает, куда она направилась, и, судя по всему, ему на это совершенно наплевать. Значит, вот что я предлагаю, красавчик: я сейчас сварю нам всем по чашке кофе, после чего мы устроим военный совет. Согласен? Подумаем, что делать дальше.
Окна Копперфилдса были слегка приоткрыты, впуская в дом запах свежескошенной травы и бензина. Джон верхом на моторизованной газонокосилке кружил по ухабистому газону. С утомительной предсказуемостью шум механизма то приближался, то удалялся. С каждым его приближением слушательницы напрягались, сжимали зубы; дыхание замедлялось, разговор умолкал.
Наконец газонокосилка остановилась, и на сад постепенно, не сразу, опустилась тишина: казалось, что жужжание мотора медленно просачивалось в недавно политые клумбы и только потом исчезало совсем. И все равно некоторое время Джеральдин не могла придумать, что бы еще сказать. Она поковыряла пальцем в звенящем ухе и вспомнила об интересной статье о раздражениях, вызванных каким-то вредным веществом, содержащимся в растениях. Однако у нее не было энергии на то, чтобы обсуждать эту тему. Сейчас ей совершенно не хотелось играть роль гостеприимной хозяйки.
Через минуту мимо окна гостиной устало прошествовал Джон, сутулый, словно на его плечах лежало что-то тяжелое, и двум неразговорчивым дамам была предоставлена возможность разглядеть его профиль. В нем было нечто напоминающее аскета или даже религиозного отшельника, но на Наоми это не произвело большого впечатления. Она не увидела в промелькнувшем мужчине благородства, которое видела в нем Кейт. Правда, Наоми вообще мало что видела за пределами своего собственного мирка. Она бессознательно водила большим и указательным пальцами по бокалу с хересом.
— Знаешь, — сказала Джеральдин, нашедшая в себе силы высказать то, что было у нее на уме, — все равно у вас ничего не получилось бы. Все эти нестандартные союзы всегда обречены на неудачу. — Она говорила уверенно, даже немного ворчливо, ведь правоту ее слов подтверждало множество примеров. Достаточно было открыть любую газету. И Наоми следовало бы об этом знать, в ее-то годы.
Джеральдин прошла к буфету, вызвав в атмосфере гостиной смятение, волну, которую создают при движении крупные женщины. Ее платье из полупрозрачного материала с невнятным рисунком из бледно-сиреневых и серых пятен — контролируемый взрыв цвета, — сшитое без учета особенностей женской фигуры, обладало эффектом диффузии: непонятно было, где Джеральдин начиналась, а где заканчивалась.
Наоми ничего не ответила. От негодования у нее перехватило горло, она вся покраснела и пару секунд не могла выговорить ни слова. Она хотела сказать, что, конечно, у них все могло получиться. И что не все «нестандартные союзы» были обречены на неудачу. Но действительность говорила сама себя — и тут ей нечего было возразить противной Джеральдин: у них ничего не получилось. Их союз распался.
— Мой племянник, — продолжила Джеральдин, делая акцент на притяжательном местоимении, таким образом заявляя о своих преимущественных правах на Алекса, — очень легко поддается внешнему влиянию.
«Она думает, что я соблазнила его, — догадалась Наоми. — Она искренне считает, что все это случилось из-за меня одной».
— Я бы предпочла… — проговорила Джеральдин, наполняя нетвердой рукой свой стакан (янтарная жидкость нетрезво булькала). — То есть мне кажется, что тебе следовало…
Она предпочла бы, чтобы Наоми сначала позвонила. Ей казалось, что Наоми следовало спросить разрешения перед тем, как свалиться чужим людям на голову. Какой бы нетерпимой ни была обстановка в доме ее отца (а там, кажется, действительно было уныло и неприветливо), все-таки можно было предупредить их хотя бы за пару дней.
Не то чтобы для Наоми не было здесь места или еды. Большой, удобный дом имел три гостевые спальни, и у Горстов всегда был хороший стол. Но вот именно сегодня Наоми здесь были не рады. Вот-вот должен был приехать Дэвид. Он собирался провести здесь выходные. Дэвид был отцом Алекса. Алекс же был… э-э… другом Наоми. И это создаст определенную неловкость.
Джеральдин очень чутко относилась к разного рода неловкостям, она всегда была настороже, выискивая их, а обнаружив, тут же стремилась устранить их, из-за чего малейшее недоразумение в обществе превращала в проблему. Она неизменно уведомляла людей, не осознающих, что у них что-то не в порядке, об их неприятном положении. Сегодня за обедом она будет сидеть во главе стола с видом человека, который что-то знает, но не хочет об этом говорить. А если непроизносимое будет произнесено, Джеральдин тут же громким голосом сменит тему, станет настойчиво предлагать побеги брюссельской капусты, не преминет заметить, что, разумеется, сейчас они не так хороши, как после первых морозов, и, передавая блюдо, наверняка опрокинет свой бокал с вином.
Ее дети обладали особенным талантом заводить ее, хотя каждый делал это по-своему. Люси исключительно по своей неуклюжести непременно умудрялась ляпнуть именно то, что Джеральдин старательно избегала, а безобразник Доминик намеренно танцевал вокруг той или иной запретной темы.
В этот момент он как раз вошел в комнату, трубя в сложенную ладонь, как в фанфару.
— Ой, привет, — заметил он Наоми и поздоровался, разглядывая ее откровенно, задумчиво, вводя ее в смущение. По его виду было понятно, что у него на уме ее роман с Алексом, что он думает о сексе и тому подобном, что он прикидывал, насколько Наоми была привлекательна для него самого, вероятно оценивая ее по шкале от одного до десяти. Потом он спросил: — А как здесь можно получить выпивку?
Его сходство с двоюродным братом (весьма отдаленное, сводящееся лишь к похожести некоторых черт лица, смутно напоминающее о фамильном родстве) причиняло Наоми острую боль. Она рассеянно поднесла бокал с хересом к губам, стукнувшись дрожащими зубами о стекло.
