Стефа прильнула губами к его руке, чувствуя, что любит этого старика, что бы ни произошло.
— Нет, дедушка, она все простила… и очень страдала, даже ее дети не знали имени…
— Однако ж она боялась… боялась за тебя. Почему?
Стефа затрепетала.
— Неужели?.. — прошептал пан Мачей.
Внезапно он понял все, перед глазами у него встал Вальдемар…
Тот же трепет охватил и пана Мачея:
— Да, вот главная причина ее опасений. Правда! Вот она! Само существование молодого майората Михоровского, находившегося рядом с ее внучкой, наполнило страхом ее душу…
Старик выпрямился. В его запавших глазах горел огонь всесокрушающей печали.
Он положил руки на плечи Стефы:
— Вставай, дитя мое. Иди к Идальке. Но не забывай о своем старом дедушке, в этой комнате тебе всегда рады…
Стефа поцеловала его руку и тихонько вышла. Пан Мачей стиснул руками голову:
— О Боже, все вернулось… минувшие годы, часы печали… Это ее и убило! Дневник… о, я несчастный… он сохранился, Стеня его прочитала… Господи Иисусе!
После долгого молчания он нажал кнопку электрического звонка на поручне кресла.
Беззвучно вошел старый камердинер.
— Что в доме? — спросил пан Мачей.
— Паненки наверху у пани баронессы, а пан майорат в своем кабинете; он велел доложить ему, когда паненка выйдет от вас. Прикажете просить?
— Нет, нет! Обед скоро?
— Сейчас будут подавать.
— Францишек, извинитесь перед пани баронессой от моего имени — я сегодня не выйду к обеду.
— Пан сегодня еще не пил брома…
— Хорошо, подай.
Когда камердинер выходил, пан Мачей задержал его:
— Сейчас я хочу остаться один, но скажи пану майорату, чтобы он пришел… после обеда и кофе.
Францишек вышел обеспокоенный и удивленный — его хозяин не хотел видеть даже любимого внука! В голосе не умещается!
Пожав плечами, старый камердинер пробурчал под нос:
— Ой, что-то недоброе у нас творится…
VII
Старик был совершенно прав. В тот же вечер Стефа и Люция сидели, прижавшись друг к другу на кушетке в комнате Стефы. Обе плакали. Люция всхлипывала:
— Стефа, я и думать не могла, что ты можешь меня бросить. Ты меня больше не любишь? Почему ты уезжаешь так внезапно?
Стефа рыдала. Сердце у нее разрывалось при мысли, что вскоре она покинет Слодковцы. Но оставаться она боялась. Появление Вальдемара в вагоне прямо-таки потрясло ее, а разговор с пани Идалией форменным образом измучил. Баронесса и слышать не хотела об ее отъезде, и, видя настойчивость девушки, твердо решила доискаться причин. Правды Стефа рассказать не могла и решила стоять на том, что родные категорически требуют, чтобы она возвращалась в отчий дом. Однако баронесса под влиянием дочки не сдавалась:
— Стефа, ну скажи, что ты шутила, что ты останешься с нами! — умоляла Люция.
— Нет, не стану обещать… Я не шучу. Я должна уехать, должна!
— Тебе у нас так плохо?
Стефа принялась целовать девочку:
— Люци, не говори так, ты мне делаешь больно… Мне у вас было хорошо, очень хорошо, я никогда вас не забуду, но обязана уехать… Я должна вернуться к родителям.
Люция не выдержала:
— Но мы тебя любим, как свою! Стефа, разве ты не чувствуешь себя как дома? И я тебя люблю, и дедушка, и мама. Я по тебе тосковала, как по родной сестре! Стефа, опомнись! Сразу после Рождества мы поедем путешествовать — на Ривьеру, Ниццу, в Рим, в Венецию, будем и в Париже, и в Вене, и в Швейцарии… Стефа, побойся Бога! Неужели тебя с нами там не будет? Я так на это рассчитывала! Я еще не видела тех мест, и, представь, как нам было бы хорошо вдвоем! Стефа, одумайся! Едут и дедушка, и Вальди, а уж если он с нами будет, все пройдет просто великолепно! Стефа! Если ты не поедешь, Вальди тоже останется дома!
Стефа вздрогнула:
— Люци, что ты говоришь!
— Правду. Если ты поедешь, поедет и Вальди. Если ты останешься, он останется. Уж я-то знаю!
Украдкой глянув в заплаканное личико девочки, Стефа увидела на нем тоску и озабоченность.
Значит, даже этот ребенок о чем-то догадывается? Стефа испугалась:
— Я должна уехать, должна!
Но перед ее мысленным взором встали неизвестные страны, моря, горы, огромные города, центры цивилизации, о которых она так мечтала. Она окажется среди всех этих чудес… и рядом будет он! Столько счастья, исполнение самых смелых мечтаний, и все зависит от нее, от ее согласия, ее воли. Губы Стефы улыбались, она готова была уже сказать: «Хорошо, я согласна». Но вдруг, как наяву, увидела перед собой Вальдемара. Его взгляд обжигал. В ушах звучали слова Люции: «Если ты поедешь — поедет и Вальди». Колебания исчезли. Стефа гордо подняла голову и решительно сказала:
— Не могу. Я должна уехать! Я буду писать тебе, дорогая. Будь со мной откровенной, поверяй мне все свои печали и радости. Мне грустно покидать твою молодую душу, столь прекрасно пробудившуюся к жизни, но я обязана, Люци, обязана!
Несколькими днями спустя состоялся званый обед по случаю избрания Вальдемара председателем сельскохозяйственного товарищества. Из Слодковиц на него поехали только пан Мачей, пани Идалия и пан Ксаверий. Стефа с Люцией остались дома.
Под вечер они распорядились запрячь маленькие санки и отправились на прогулку. Стефа сама правила парой серых. Санки неслись по накатанной дороге, снег скрипел под полозьями, летел из-под копыт, рассыпаясь на покрывавшей коней сапфирового цвета сетке. День был ясный, морозный. Стефа забыла на миг о своих печалях и поддалась очарованию прекрасного зимнего дня, весело болтала со своей юной спутницей. Но Люция, надувшись, бросала хмурые взгляды на Стефу и внезапно разразилась громким плачем.
— Люция, что с тобой? Отчего ты плачешь?
— Потому что забыть не могу о твоем скором отъезде! Мне так грустно, а ты веселишься, как ни в чем не бывало…
— Детка, и мне тяжело… ах, как тяжко! Я развеселилась, потому что мир прекрасен… Думаешь, мне весело бросать вас всех? Ох, Люция…
Столько неподдельной печали прозвучало в ее голосе, что девочка глянула на нее с любопытством:
— Почему же ты тогда уезжаешь? Стефа ничего не ответила. Люция покрутила головой:
— Ты от меня что-то скрываешь, Стефа. Не хочешь сказать правду, а я… может, я лучше, чем ты думаешь, угадала причины… И мне так жаль! Я уже знаю, как бывает грустно без тебя — знала бы ты, каково мне было эти три недели… Боже! Удивляюсь, как я не сошла с ума! Когда ты сбежала…
— Люция! — воскликнула Стефа, пытаясь оставаться спокойной. Слово «бегство» неприятно задело ее. — Люци, ты преувеличиваешь…
— Ни капельки! Ты и понятия не имеешь, что за тоска… Сначала, сразу после твоего отъезда — может, ты еще не успела и выехать за ворота — захворал дедушка. У него был жуткий нервный приступ. Вальди на руках отнес его в спальню. Мама перепугалась и тоже захворала. Вальди ходил такой понурый, злой, что я к нему и подойти боялась. Пока дедушка болел, Вальди от него ни на шаг не отходил. Маму он тоже навещал, только редко. А раз говорил с мамой довольно резко. Я сама слышала, как мама сказала: «Сущее детство, стоило помнить и мучиться столько лет…», а Вальди, должно быть, страшно рассердился, потому что сказал: «Тетя, у того, кто так может сказать, нет ни совести, ни сердца!» Я-то уж знаю, о чем они… я много подслушала и подсмотрела. Знаю, из-за чего слег дедушка… но молчу, потому что ты тоже мне ничего не говоришь. Потом, когда дедушка выздоровел, он все время был печальный. А Вальди спрашивал о нем только по телефону, всегда злой… Однажды он приехал после обеда, когда все спали, я увидела его санки, обрыскала весь замок, но его нигде не нашла. И совсем случайно застала… в твоей комнате. Он сидел у окна и держал в руке… угадай, что?
