Мортимер: Что меня интересует еще, так это ваш статус в государстве.
Вы, как ученый, явно занимаете особое положение. Соотносится ли это с равномерным распределением радостей и страданий?
Ван Стейн: Соотносится! Разумеется, наши занятия несколько иного рода, чем у прочих людей, интересы которых ограничиваются боксом, жизнью телезвезд, играми и развлечениями. Но наша задача — быть в курсе интересов общества. Мы — управляющие тысячелетним Знанием.
Мортимер: Но вы образуете замкнутую группу в государстве, группу с особыми правами и привилегиями. Кто у вас становится ученым?
Ван Стейн: Здесь действительно есть известная проблема. Раньше просто выбирали людей с чрезвычайно высокой квотой умственного развития и готовили для науки. Сегодня мы можем каждого превратить в гения…
Мортимер: Почему же вы не делаете этого?
Ван Стейн: Мир, состоящий из одних гениев, был бы обречен на гибель.
Гениальность рядовое существо может переносить лишь в крайне разбавленной дозе. И все же — мы повышаем умственные способности у некоторых; с помощью учебных программ, внушения и тому подобного мы ведем их к пику интеллектуальной эффективности. Для этого мы можем выбрать в буквальном смысле любого.
Мортимер: И вы сами определяете, кто имеет право вкусить счастья?
Ван Стейн: Думаете, мы действительно счастливее других? ОМНИВАК рассчитал и это: мы к ним не относимся.
Мортимер: Это все, что я хотел у вас узнать. Благодарю вас.
17
… Прошел год. Они все еще находились в зоне обстрела из лазерных пушек, но теперь опасное для жизни облучение им уже не грозило. Корабль двигался со скоростью, какой еще никому до сих пор достичь не удавалось, всего несколько миллионных долей секунды отделяли их от рубежа световой скорости. Гамма-излучение казалось сейчас безобидным светом. Мельчайшие частицы, отражая его, искрились, как снежинки. Лучевые импульсы двигались едва ли быстрее, чем они, — словно их постоянные попутчики, мощные световые столбы двигались рядом с кораблем, порой они удалялись от него, но иногда подходили совсем близко. Теперь уже не требовалось выполнять маневры расхождения, чтобы уйти от этого света, корабль двигался строго по прямой.
Доктор Цик счел необходимым обследовать всех, кто находился на борту.
Они сбросили ускорение на одно g, и врач, который сам автоматически тут же пришел в нормальное состояние, сделав инъекции, стал следить за тем, как проходит у остальных критическая фаза возвращения к жизни.
… На первой же личной встрече предстояло обсудить дальнейшие шаги.
Гвидо пригласил на пост управления ван Стейна. Были вызваны также главный инженер Оль-сон — от имени мятежников и Деррек — от группы ученых. Мортимер пришел без приглашения. На экранах они увидели окружающее их корабль пространство. Оно выглядело странно. Все поле зрения было разделено на сферические зоны, расположенные вокруг корабля — они напоминали кованые обручи, стягивающие бочку. Ось симметрии всех этих сферических зон совпадала с направлением движения корабля. Сферы эти были ярко окрашены во все цвета радуги. Если приглядеться, то можно было заметить, что кольца эти распадались на яркие, светящиеся точки — то были звезды. Даже на экранах это было величественное зрелище.
— Вот он, небесный свод, — сказал ван Стейн. — Мы первые из людей видим его. — Заметив, что Гвидо покачал головой, он добавил: — Это результат эффекта Допплера и замедления хода времени, в принципе то же самое, что и превращение гамма-лучей в свет.
Инженер пристально посмотрел на экраны и потер рукой лоб.
— Что-нибудь не так? — спросил Гвидо. Инженер, не отвечая, переходил от одного экрана к другому, потом, повернув храповик на коммутационном пульте, изменил контраст и яркость. Ван Стейн подошел и стал рядом.
— Вы заметили что-то необычное? Эти краски? На самом деле свет, который мы видим, стянут до узкой зоны вокруг конечной звезды-цели, тогда как остальное пространство остается совершенно темным. Но у нас есть преобразователь изображения. То, что мы видим, — всего лишь радиоизлучение, которое трансформируется в видимое.
— Это-то понятно, — произнес инженер. — Но, кроме этого, вам ничто не бросается в глаза? — Он выждал несколько секунд и продолжал: — Странно, что мы видим так много… Несмотря на наличие преобразователя изображений, мы должны были бы улавливать лишь излучение тех звезд, которые находятся под острым углом к направлению нашего движения. Вам ведь ничего не стоит все вычислить!
Ван Стейн зажмурил глаза и некоторое время стоял не двигаясь.
— Проклятье! — пробормотал он. — Кажется, вы правы. Это необъяснимо.
Я хотел бы посоветоваться с моим физиком и с астронавигатором. Вы не против? — Ольсон отрицательно покачал головой, и ученый подошел к переговорному устройству. — Доктор Дранат, прошу вас зайти на пост управления. — Он еще дважды повторил эту фразу, после чего появился темнокожий физик, судя по внешности, предки его были выходцами из Индии. Ван Стейн указал ему на замеченное несоответствие, доктор Дранат тут же сел за пульт и принялся следить за навигационными приборами.
Гвидо оторвал взгляд от звездной радуги.
— Господа, у нас есть более серьезные проблемы, чем разгадывание физических курьезов. Прежде всего надо решить вопрос, нужно ли нам делать поворот и лететь к Земле.
— Обстрел гамма-лучами нам уже не страшен, — пояснил Ольсон. — На этих частотах они уже не могут причинить нам вреда, они рассеяны настолько, что их интенсивность снизилась до безопасных величин.
— Но если мы замедлим ход, не станет ли излучение снова сильнее?
— Теоретически да. Но, может, они уже не стреляют по кораблю?
— Да мы же сами видим это! — воскликнул Гвидо, указывая на слегка искривленный световой цилиндр, который, казалось, завис возле корабля.
— Это ни о чем не говорит, — заметил профессор. — Лучи идут из прошлого. На Земле прошли уже столетия. За это время мы уже давно перестали интересовать всех противников.
— Вы уверены? — спросил Гвидо. Ван Стейн пожал плечами:
— А в чем можно быть уверенным!
— Может, нам удастся перехватить радиопередачу новостей? — сказал Мортимер.
— Ее мы тоже давно обогнали, — возразил ван Стейн.
— И все же, может быть, нам удастся что-нибудь выведать об их планах, ну хотя бы как долго они собираются продолжать обстрел. Мы еще в состоянии принимать радиопрограммы с Земли?
— Не думаю, чтобы радиоволны здесь уже рассеялись до единичных квантов, — отвечал инженер. — В таком случае мы сможем их принимать. Правда, это очень трудное дело. Чтобы обеспечить одну минуту передачи, нам пришлось бы вести прием в течение полмиллиона минут. Речь доходила бы до нас в сверхинфразвуковом диапазоне. Нам пришлось бы накапливать колебания и тут же ускоренно передавать их в запоминающее устройство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
