— Не думаю, чтобы радиоволны здесь уже рассеялись до единичных квантов, — отвечал инженер. — В таком случае мы сможем их принимать. Правда, это очень трудное дело. Чтобы обеспечить одну минуту передачи, нам пришлось бы вести прием в течение полмиллиона минут. Речь доходила бы до нас в сверхинфразвуковом диапазоне. Нам пришлось бы накапливать колебания и тут же ускоренно передавать их в запоминающее устройство.
— Грустная перспектива, — вздохнул Гвидо. — И все же стоит попробовать. А теперь вернемся к нашей проблеме: поворачиваем или нет?
— Можно рискнуть, не откладывая, — ответил ван Стейн.
— Хотя нет никакой уверенности, что Земля вообще еще существует, — бросил Деррек.
— А если даже она и существует, она могла за это время неузнаваемо измениться, — заметил Мортимер.
— Необязательно, — сказал ван Стейн. — Наша социальная система была весьма стабильной. И нет оснований сомневаться, что она просуществует еще несколько столетий, если не тысячелетий.
— И все же это не было бы возвращением в полном смысле слова, — сказал Гвидо. — Мы уже не встретим на Земле ни одного человека из тех, кого прежде знали.
— Но это все же возвращение к Земле, — возразил ван Стейн. — А это уже немало. Мы сможем снова возобновить наши исследования и продолжать двигаться по пути технического прогресса. К тому же мы вернемся туда не с пустыми руками. Мне и моим коллегам удалось сделать кое-какие наблюдения, которые представляют определенную ценность. А если добавить к этому еще и записи автоматов…
— Для нас это не имеет такого значения, как для вас, — сказал Мортимер. — Нас не волнует то, что происходит на Земле. Кто знает, существует ли еще там либеральная партия!
Гвидо взглянул ему в лицо.
— Мы организуем новую, — прошептал он.
— Стоит ли сейчас спорить? — перебил их ван Стейн. — Вспомните о нашем соглашении! Вы дали нам слово.
— Мы могли бы основать новую партию, — повторил Гвидо, на сей раз громко и торжествующе, обращаясь ко всем. — Если хотите знать мое мнение, то я за возвращение к Земле!
Как только он произнес эти слова вслух, у всех словно гора с плеч свалилась, кто-то с облегчением рассмеялся, остальные заговорили наперебой.
Однако физик по-прежнему не отрывал взгляда от приборов, наконец. Услыхав за спиной шум, он обернулся и попросил:
— Подождите! Кое-что еще может нам помешать!
Заинтригованные, все окружили его и тоже стали внимательно следить за стрелками приборов, язык которых они не так хорошо понимали, как он. Судьба их сейчас была в руках этого человека.
— Что ты подразумеваешь под словом «помешать»? — спросил ван Стейн.
Доктор Дранат отодвинулся вместе со стулом в сторону, чтобы остальные могли видеть небесную карту. На матовом стекле возникла четкая проекция расположения звезд, зафиксированная в накопителе центрального компьютера, точно рассчитываемая с переводным коэффициентом, чтобы учитывалось изменение их местоположения.
— Перед вами звездная карта, составленная в соответствии с расчетами, там, на экранах, вы видите их настоящие позиции. Вам ничто не бросается в глаза?
Они не совпадают, — констатировал Мортимер.
— Находящиеся вблизи от траектории нашего движения звездные системы сместились. — Ван Стейн подошел к скоростному вычислителю и снял несколько цифр. — Сместились на шестьдесят… шестьдесят пять градусов… Или чуть больше.
— И какой же вывод отсюда следует? — спросил Гвидо, недоверчиво следивший за ученым.
— Пока ничего не могу сказать… — пробормотал физик. — … в крайнем случае… но тогда надо было бы… Впрочем, посмотрим…
Он совместил две масштабные линейки, настроил автоматические часы. И вдруг крикнул:
— Какое ускорение у нас сейчас?
— Одно g, — быстро ответил инженер.
— Двенадцать g! — ответил доктор Дранат, вскочивший с места. — Двенадцать g, и оно еще будет нарастать.
— Но почему мы ничего не ощущаем? — воскликнул побледневший Мортимер, словно заразившись волнением остальных. — Мы падаем — чем же еще это можно объяснить? — заволновался он.
Деррек кинулся к таблицам.
— Под нами должно быть огромное скопление массы! Ван Стейн, напряженно всматривавшийся в экран, резко повернул ручки настройки — черная дыра впереди по траектории движения становилась все больше, но распознать, что находится там, внутри, было невозможно.
— Мы влетаем в жесточайшее гамма-излучение, — крикнул инженер, — преобразователь изображений вышел из строя!
Мортимер схватился за лацкан пиджака ван Стейна.
— Что еще можно сделать?
— Обратное ускорение! — воскликнул ван Стейн. — В этом единственное наше спасение!
Гвидо подошел к микрофону.
— Тревога! Всем лечь на койки. Через две минуты начинаем ускорение.
Повторяю…
Спустя пять минут все они лежали в защитных углублениях своих постелей, замершие, надежно укрытые, тесно связанные друг с другом коммуникационной системой и единым страхом перед неизвестностью. Ракета повернулась — кормой к цели. Ван Стейн мысленным импульсом снял торможение, и сила тяги мгновенно выросла до установленной величины. Треск прошел по кораблю, волны скоростного напора побежали от кормы к носовой части, обшивка корабля цвета слоновой кости пучилась, одни предметы силой тяжести придавило к полу, другие рассыпались, подобно сооружениям из спичек. Стрелки приближались к красным отметкам, зазвучали предупредительные сигналы, только они регистрировали сейчас процессы в мозгу спящих — серии волн, смодулированные по образцам, означавшим наивысшую нагрузку.
Крик ужаса пронесся по кораблю:
— Тяги не хватает — мы падаем! Ускорение всего сорок восемь g!
— Отключить первый предохранитель! Увеличить поток энергии!
Повисла зловещая тишина, затем снова раздался отчаянный крик:
— Слишком мало! Восемьдесят g! Мы падаем!
— Второй предохранитель отключить! Уровень потока энергии поднять до отметки безопасности!
Прошло еще несколько минут, и крик отчаянья уничтожил последнюю надежду:
— Мы опрокидываемся! Наша тяга уже не действует! В любой момент мы можем столкнуться. Сто сорок g!
— Дальнейшее ускорение опасно для жизни!
— Надо попытаться!
— Поток энергии на максимальный уровень! Коэффициент аннигиляции — сто!
Поток ионов разбивался о силовые поля автоматической навигации, пробивал стены из электрических и магнитных сил. Ракета выбрасывала сноп темно-пурпурных лучей. Металлический каркас накалился. Стенки корабля вибрировали, точно кожа барабана, в лабораториях с глухим звоном взрывались стеклянные сосуды. Но все это было ничто в сравнении с той мощью, которая считается самой незначительной среди элементарных сил, — с гравитацией.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
