120
Напомним, что в конце февраля 1848 г. в Лондоне на немецком языке был опубликован «Манифест коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса. Кроме знаменитого утверждения, что по Европе бродит призрак коммунизма, в главе «Пролетарии и коммунисты» в полемическом задоре говорилось об уничтожении семьи, точнее, о естественном отпадении этого буржуазного института при коммунизме. Не исключено, что этот текст мог хотя бы косвенно быть известен Жуковскому и вызвать его резкий отклик.
121
Коротко об этом см.: Киселева 2005, 144—145.
122
Ср.: «То, что в других странах уже давно составляет самую основу общежития, для нас – только теория и умозрение» и т. д. [Чаадаев, 22].
123
Он называет Россию «еще неоглядевшимся недорослем, владельцем великого богатства, которого он еще употреблять не научился, но которое еще не растрачено» [Проза, 242—243].
124
Ср.: Peterson.
125
В английском языке различие между молчанием и тишиной трудно улавливается, однако эта разница здесь важна. См. ссылки у Эпштейна на замечания на этот счет М.М. Бахтина («В тишине ничто не звучит (или нечто не звучит) – в молчании никто не говорит (или некто не говорит)» и Н.Д. Арутюновой («…глагол молчать… предполагает возможность выполнения речевого действия»).
126
О принципиальном значении музыки для Тургенева [см.: Heier].
127
Позиция невмешательства, отрешенности характерна для его рассказчиков; см. о парадоксальном сочетании противоположностей в природе [Pahomov].
128
См., например, натюрморт Яна Брейгеля-старшего и Бальтазара ван дер Аста [Segal, № 15; 18 и 20]. В книге Сегала символическое значение стрекозы не упоминается, тогда как в комментариях на выставке оно указывалось.
129
Вспомним и возможную этимологию слова стрекоза : «ездовое животное черта; – коза (или козел) черта»; «рус.: стрекоза < Стри(бог) и коза» [МНМ, там же]. Эта этимология оспаривается Фасмером, который выводит стрекоза от стрекать , прыгать и видит возможную связь со стрекотать . Также Преображенский предполагает связь с коза , хотя только как символ легкости и быстрого движения [см.: Преображенский, II, 395].
130
Такое использование мотива насекомого характерно не только для Тургенева; оно наблюдается и в произведениях других русских писателей [см.: Терновская].
131
Анри Гранжар утверждает, что «dès 1862 ce romantique désespéré <Тургенев. – С.Б. > est obsédé par le destin des insectes» [Granjard, 176]. По мнению автора, именно с того момента насекомое часто служит для Тургенева иллюстрацией того, что человеку отказано «ce droit à l’individualité, à la pensée personelle qui élève au-dessus du vouloir-vivre aveugle et des espèces animales inférieures qui prouveraient les dires de Schopenhauer» [Tам же]. Он считает, что эти мысли были возбуждены знакомством (по совету Герцена) с Миром как волей и представлением Шопенгауера. Если Гранжар прав, мы можем, по крайней мере, сказать, что у Тургенева почва была давно готова для подобных мыслей: такие ассоциации насекомых встречаются в его произведениях задолго до знакомства с Шопенгауером.
132
На то, что имеется в виду именно кузнечик или сверчок, указывает крыловская « попрыгунья стрекоза». Подобное смешение встречается и в некоторых диалектах [см., напр.: СРГК, VI, 361]. Свою лепту в эту путаницу вносит Большой слoварь Академии наук, по которому стрекоза производит «при полете стрекочущий звук» [ССРЛЯ, XIV, 1021].
133
Обратим внимание на сочетание мотива молчания с голосом стрекозы.
134
Обратим внимание и на молчание Мандельштама о том, почему Тютчеву нужно дать стрекозу. Несколько лет назад был выдвинут тезис о том, что для Мандельштама поводом для ассоциации Тютчева со стрекозой могло служить сближение этого насекомого со смертью, через стихотворение А.К. Толстого «Где гнутся над омутом лозы…» [Амелин, Мордерер, 404—405]. Ассоциацию же Тютчева стрекозы со смертью, в свою очередь, авторы основывают только на звуковом совпадении слова «тот» из «…тот же Тютчев» в Шуме времени, с нем. tot – «мертвый». Высоко ценя способность авторов статьи разбирать трехэтажную подтекстуальность Мандельштама, я тем не менее считаю, что словосочетание «…тот же Тютчев» слишком случайное и локальное, чтобы указать на какое-нибудь постоянное сближение у Мандельштама Тютчева и смерти. Мне кажется, что цитируемое стихотворение Тютчева, в котором упоминается стрекоза, прекрасно иллюстрирует характеристику его поэзии, данную Мандельштамом в том же месте в Шуме времени : «источник космической радости, податель сильного и стройного мироощущения, мыслящий тростник и покров, накинутый над бездной».
135
Следя за ассоциациями «поэтической» стрекозы – она же кузнечик – в тургеневском рассказе, интересно вспомнить державинского Кузнечика:
<…>
Всем любуяся на воле,
Воспеваешь век ты свой;
Взглянешь лишь на что ты в поле,
Всем доволен (…)
Чтут живые и потомки:
Ты философ! ты пиит!
Чист в душе своей, не злобен,
Удивление ты нам:
О! едва ли не подобен
Мой кузнечик – ты богам! [Державин, 79—80]
Особенно интересно издание с рисунками Анакреонтических песен в III томе Сочинений 1808 г. [илл. см. факсимиле: Державин, 176—177]. Там над стихотворением нарисован отшельник на фоне деревьев, который пьет ключевую воду (ср. сцену из Поездки в Полесье , где грустные размышления рассказчика прерывает Егор, принесший воды), а под текстом – кузнечик в ореоле лучей. Не имея возможности установить, знал ли Тургенев это издание, я все-таки считаю возможным влияние державинского кузнечика и сопровождающих его рисунков на образ стрекозы-кузнечика у Тургенева.
136
Для Пушкина особенно важен, например, римский материал, через который он старается объяснить русскую историческую действительность.
137
Нельзя не процитировать по этому поводу слова Настасьи Филипповны: «Где вы меня видели прежде? Что это в самом деле, я как будто его где-то видела? <…> А как вы узнали, что это я» [Там же, 89].
138
В. Иванов замечает, что мотив Психеи-души, которая ожидает своего освободителя, звучит и в Бесах (хромая Мария Тимофеевна), но только в Братьях Карамазовых Психея-Лиза находит своего спасителя – Алешу.
139
В. Иванов очень тонко подчеркивает, как в сцене на вокзале, когда Мышкин находится первый раз в присутствии Аглаи и Настасьи Филипповны, последняя оказывается справа от него, а Аглая слева. Иванов комментирует: «Стало быть, по народному преданию, на стороне духа зла и соблазна…» [Иванов, 64].
140
«Свет вечный» – из латинского Реквиема: «И свет вечный да воссияет им».
141
Иногда такая финальная фраза помещена внутрь повествования, но конец сюжета в строгом смысле совпадает именно с ней:
«А потом ты проводила меня до калитки, и я сказал:
– Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую твои ноги за то, что ты дала мне на земле» («Поздний час»).
142
Я думаю, это различие связано и с тем, что Чехов не был стихотворцем. Бунин, как поэт, должен был испытать силу двух этих крайних позиций текста: ведь стихотворная ткань, в сущности, состоит из сплошного начала и сплошного конца.
143
Морем, под которым она скрылась, для самого Бунина была европейская жизнь. Ее несхожесть с дореволюционной Россией обострила его ясновидческую ностальгирующую память, сообщила невероятную деталировку его описаниям минувших вещей. Мы же, его читатели, родившиеся на той же земле, благодаря его прозе и могли увидеть, что здесь безвозвратно исчезло и стерто из общей памяти – оказывалось: все. Ничего из вещей, обихода, разговоров, привычек, ритмов жизни, ничего из бунинского русского космоса вокруг не было. На местах действия его сюжетов стояли дворцы пионеров и дома отдыха. Советская эра погребла вещественный и психический мир, запечатленный Буниным, под глубочайшим слоем руин и новостроек. Разница между этим новым миром и старой Россией была куда фатальнее, чем между старой Москвой и старым Парижем. Но этого Бунин увидеть не мог.
144
Сила здешнего такова, что уникальным образом в этой строфе слово «платье» звучит выше и трепетнее, чем «распятье»!
145
Скажи поклоны князю и княгине За доброту небесную твою…
146
Относительным исключением является Б. Леннквист [см.: Леннквист, 13—26 – гл. «Мир чисел» и «Карнавал как праздник равенства»]; см. также: Obermayer; Niederbudde.
147
В этом университете учился и преподавал математик Николай Иванович Лобачевский (1792—1856), открыватель неевклидовой геометрии. С его новым отношением к вопросам пространства, имеющим важные импликации для теории относительности, труды его только к концу XIX в. обрели признание. Как известно, Хлебников высоко ценил Лобачевского и считал его своим предшественником.
148
Так как вторая книга шестого тома Дугановского собрания соченений, с текстом произведения Доски судьбы , еще не вышла, цитирую по: СС.
