называется. Хоть и двоюродный, но как-то, знаешь ли. Мало ли чем я на жизнь зарабатываю, это ж еще не повод. Но потом прикинул. Гада на кукан посадить – если это не благодать… Я столько лет мечтал хотя бы одного из них… Таких тварей, как этот ваш, дихлофосом травить надо, и если помочь могу, то это просто блеск.
– А еще? – Митя снова придвигается к столу, перекладывает пару бумажек, бросает на Даню быстрый внимательный взгляд.
– А еще приодеться хочу. Совсем обтрепался в последнее время. Свои деньги на тряпки жалко переводить, а чужие, – Даня сидит к Лизе спиной, но ей слышно, как он ухмыляется, – не жалко. Плюс отпуск шикарный, сам посуди. Года два смогу не отсвечивать, на все должно хватить.
– А еще? – От вопроса к вопросу Митин тон густеет, уплотняется.
– А еще если этот гад меня потреплет как-то, то, может, там, куда вы меня сошлете, будет шанс попасть в больничку, подлечиться немножко. Меня не берут обычно, но иногда удается пробиться – может, ты словечко замолвишь как раз, – и когда прокапают, становится чуть лучше, не так сильно все болит. – Даня привстает со стула, наклоняется над столом и тихонько – наверное, чтобы Лиза не слышала – говорит Мите: – А еще, пока ты снова не спросил, я тебе сам скажу: должен будешь кое-что сверху.
Митя, не поднимая головы от бумаг, отвечает:
– Конечно. Сейчас закончу – и пойдем в магазин. Даня хихикает:
– Того, что мне нужно, в магазине не купишь. Но ты можешь достать.
Митя поднимает голову, чуть отъезжает от стола.
– Да не куксись ты так, – легко, совсем по-детски усмехается Даня. – Мне, сам понимаешь, запас нужен. Чтобы не светиться попусту потом, ну и чтоб гарантии какие. Я слышал, вы, менты, любую дурь из вещдоков можете добыть. Пацаны говорят, многие так промышляют, ну, из ваших.
– Никогда о таком не слышал. – Митя сплетает руки на груди, хмурится. Звон Лизиных браслетов становится все громче.
– Ой ли? Ни за что не поверю. Там усушка, тут утруска. Никто и не замечает. Или притворяется, что не замечает. Ты, кстати, удивишься, Митяй, какие у ваших иногда интересы экзотические.
Митя продолжает смотреть на Даню. Молчит. Даня хмыкает, мотает головой:
– Ты вот смотришь на меня и думаешь: чего не суициднется-то? Я б давно. Я даже пытался. Представляешь, кишка тонка оказалась. Каков каламбур, а? – Даня ржет. – Жопу мужикам-извращенцам подставлять – кишка не тонка, а сдохнуть – тонка. Даже такая говенная жизнь, а все равно.
Митя сжимает губы, морщится. Молчит. Конечно, сейчас откажет.
Но вдруг он отодвигает бумаги и встает:
– Сделаю, что смогу. Понятно? Не обещаю, но и не отказываю. Подожди тут. Лиза, пойдем.
Он берет Лизу за плечо – наверное, чтобы не слышать больше навязчивого звона, догадывается она, – выводит в коридор, набирает воздуха, чтобы что-то сказать, но она опережает его:
– Ты с ума сошел? Наркотики? Может, лучше с лечением помочь?
Митя стоит у окна, сумрак декабрьского дня совсем не освещает его лица. Он молчит, и Лиза молчит, ждет ответа. Наконец он отмирает:
– Есть случаи, когда никак не помочь.
Лиза тоже долго молчит. Некоторые негабаритные мысли тяжело уложить в голове, они слепо тычутся туда-сюда и, как их ни поверни, обрушивают то одну конструкцию, то другую. Это больно.
Спустя двести лет она отвечает:
– Лизе кажется, каждый раз нужно пытаться.
Ее хриплое карканье странно звучит в пустом коридоре.
Эпизод 2280 Дальше все происходит очень быстро.
На периферии сознания чуть слышно и очень недолго жужжит вопрос, каким таким чудом Мите удалось уложиться в несколько дней, когда обычно люди ждут своей очереди месяцами, но Лиза мгновенно отвлекается на другие мысли. Чтобы все организовать как следует (конечно, она не столько организует, сколько наблюдает, но наблюдает деятельно: бесконечно разговаривает с Даней и Тимом, спорит, когда требуется, с Митей, договаривается с Яном; раньше никакой склонности к переговорам она за собой не наблюдала, и теперь, в те редкие моменты, когда она остается одна, она думает о себе со все возрастающей нежностью), требуется масса сил и времени, а после работы что того, что другого у Лизы кот наплакал (она представляет плачущего от усталости кота, и от жалости – то ли к нему, то ли к себе – чуточку свербит в носу).
Утром пятницы все наконец готово. Люди расставлены по заранее определенным позициям. Тянутся и тянутся, но все же заканчиваются последние минуты. Девять пятьдесят восемь.
– Ну что, погнали?
Камеры начинают запись.
Лиза, Тим и два оперативника переглядываются и разом вдыхают побольше воздуха.
В помещении тепло, темно и тесно; пустые темнозеленые стены и высокий серый потолок создают постоянное ощущение, что кислород вот-вот закончится, а поверхность воды еще очень далеко, всплывать и всплывать. Из мебели тут только стол с десятком мониторов, кресла для них четверых и едва слышно бормочущий телевизор – чтобы оперативникам было не так скучно смотреть на экраны, на которых ничего не происходит. Но когда Митя привел сюда Лизу в прошлый раз – позавчера ночью, – она не задумывалась о неудобствах, ее целиком захватил восторг. Подобное везение иначе как сверхъестественным не назовешь: соседний дом, проверенные люди, неограниченные возможности. Как в плохом кино.
Лизе захватывающе тревожно. Она ерзает в неудобном кресле, ощущая, что летит по скользкому шоссе, лавирует между несущимися машинами и их гудки сливаются в дикий разноголосый вопль, вибрирующий в унисон с ее напряженными мышцами. Режиссером быть тяжелее всего, особенно когда требуется снять и смонтировать фильм прямо в момент премьеры.
Лизе крайне странно видеть этот дом вот так, через экраны, выстроенные в ряд, как стрип комикса. Почти все клетки пока пусты – кроме Владимира Сергеевича, в доме никого нет. Яся с детьми уехала час назад, их отсутствие было непременным условием Лизиного плана. Яся и дети должны были оставаться в стороне, так что пришлось заморочиться и организовать их отъезд, хотя Лиза знает о Ясе и ее желаниях столько, что все получилось даже проще, чем она рассчитывала.
Видео из кабинета выведено на два последних экрана. На левом Владимир Сергеевич сидит за столом и сосредоточенно разглядывает что-то в компьютере, то и дело щелкая мышкой, а на крайний правый Лиза старается без необходимости не смотреть – в центре кадра царит знакомый массажный стол. Его подголовник опущен вровень с остальной поверхностью, бежевая кожа равномерно освещена мертвящей лампой дневного света.
И вдруг на крайнем левом экране появляется Катюша. Откуда она взялась? Как ей удалось остаться? Лиза настаивала, чтобы камеры установили и в детских, почему Митя не послушал ее? Можно было обойтись без подобных неожиданностей!
Тем временем Катя открывает дверь в еще пустую приемную, быстро проходит через комнату, без стука входит в
