— Навьих видел? — тем временем трясла его эта Встрешница. — Навьих?
Некромант угрюмо кивнул, и в тридцать третий раз проклял себя, что связался со склочницей.
— Донатосу говорил? — еще сильнее сжала его запястье Нурлиса.
— Дак, как скажешь-то? Сам ничего не понял толком…
— Вот и дальше молчи, — громким заговорщицким шепотом сказала старуха и тут же, по-прежнему не отпуская парня, поволокла его по коридорам.
Оказавшись рядом с мыльнями, бабка втолкнула послушника в свою коморку, шустро закрыла дверь на засов, пошныряла по всем углам, словно искала кого-то неведомого, подбросила дровец в печку и, наконец, убедившись, что никаких послухов в ее подземных хоромах нет, обернулась.
— Вот что, внучек, — не удержалась и съязвила-таки старая карга. — Ты про свое умение крепко-накрепко помалкивай. Мертвых давно никто не слышал, а уж тем более навьих. Потому-то никто и не знает, чего их души требуют. А Цитадель ныне — не то место, чтобы истиной здесь потрясать.
— Отчего? — растерянно спросил Тамир.
— Оттого… — бабка прищурилась. — Закоснели креффы. И Нэд в особенности. Дальше своего носа давно не видит. А то, что понять не в силах, ересями называет. Один вот, как ты, сопливый, пытался их однажды вразумить, так его за то изгнали вовсе. Так что помалкивай, парень. Но дело свое делай. Как в ум и силу войдешь — сам поймешь, как рассказать о том. И стоит ли.
— Да как же я в силу и ум войду, — горько сказал колдун, — если вразумлять меня некому?!
— Жизнь лучший наставник, — гаркнула на него старуха. — Жизнь и терпение. Голова у тебя на плечах есть, вроде не совсем дурак уродился, раз навь к тебе льнет.
— Дак не льнет, — пожаловался ученик. — Не льнет боле. С той поры, как топором отрубило. Уж и сам думаю, не приблазнилось ли…
Старуха покачала головой:
— Дураку ж ясно — мертвый тогда живого ищет, когда держит его что-то. Да так крепко держит, что супротив этого цепи тяжкие нитками гнилыми покажутся. Думаешь, зачем колдуны обряды проводят, а? Душу из мира отпускают. Быть не должно, чтобы душа живая с требами своими да чаяниями в теле мертвом осталась. Беда от этого. Пуще прочего, ежели то душа мага. Дар его неотпущенный таким злом обернуться может, что на поколения хватит горя хлебать. Колдуны ныне всю кровь из жил вытягивают, когда навь гонят. А вот слышали бы мертвых, так и капли бы пролить не пришлось. Эх, труповоды окаянные… Навь тогда тебе является, когда чаянье имеет. А не просто языком почесать. Дурья твоя голова.
Однако из все этой отповеди парень услышал будто бы только слова про неотпущенную душу мага и спросил хриплым голосом:
— То есть, ежели меня не упокоить, так я не просто Ходящим стану, а и похуже чем? — он даже сел от такой новости.
— А ты думал, отчего Ихтор с Донатосом с вами поперлись, когда вы лекарку свою хоронить волокли? Нэд со злости девку хотел резами сковать и целителям отдать — чтобы всем острастка была, а уж потом упокоить только. Креффы же решили дурости его старческой не потворствовать.
Парень сидел, оглушенный открывшимся знанием. И тут же вспомнил, как вылавливали из реки Жупана — парня, который должен был ехать в Крепость на выучку. Вспомнил и разговоры отца с матерью о том, что-де немало колдун над телом крови лил, дабы упокоить дурака с миром.
— Отчего же… — Тамир никак не мог собраться с духом, чтобы задать самый волнующий его вопрос: — Отчего же я вижу навь, а креффы и остальные выученики нет?
Нурлиса развела руками…
— Может, Дар в тебе силен, а душа не зачерствела, не успела. Может, жизнь еще в тебе теплится, настоящая, а не та, что проживать тебя заставляют. Сердце твое зорко, оттого и услышишь ты любого.
— Любого? — удивился послушник.
— Отчего ж нет? — вскинулась бабка. — Помяни мое слово, они к тебе сами льнуть будут. Глядишь, и Встрешник явится.
Выученик рассмеялся. Скажет тоже. Встрешник.
Про Встрешника знал всякий. Им пугали непослушных ребятишек (гляди, в лесу ни на шаг не отходи, а то Встрешник из-за коряги высунется; спи, не то Встрешник утащит). Злой дух, скитающийся в поисках поживы, являющийся умирающим или тем, кому предстояло сгибнуть. Смутная тень, заманивающая в трясину, страх, скребущийся под дверью, навь, по ночам заглядывающая в окна живым… Некогда человек, а ныне неприкаянная душа, бродящая по свету и нигде не находящая успокоения.
Старуха замахала на ржущего парня руками:
— Иди, иди отсюда! Ишь, приперся, дуболом, будто звал тебя кто. Иди поздорову!
Тамир отодвинул тяжелый засов и, все еще посмеиваясь, вышел.
— Спасибо тебе, бабушка, — от чистого сердца сказал парень. — Добрая ты… хоть и злонравная.
— Тьфу! — только и ответила ему Нурлиса.
* * *
«Иу-у-у! Иу-у-у!!!» — свистел ветер в деревьях.
«Тш-ш-ш…» — отзывались на его тонкий вой могучие кроны.
Тамир пытался заснуть, но отчего-то сон бежал изголовья. И, хотя за несколько дней, проведенных в седле, парень замаялся — даже усталость никак не могла повалить его в дрему.
Он боялся леса. Даже не столько Ходящих, живущих здесь, сколько самой чащи. Выросшему в городе парню лес казался чем-то жутким, лишенным добра. Умом он понимал, что лес кормит, поит, дает укрытие. Вон, взять их с Велешем — уже девять суток в пути, а жаловаться не на что. Спят на мягком, едят сытно. И все-таки лес оставался лесом. Он пугал парня, который еще толком не умел отыскивать дорогу среди непроходимой чащи, не умел запоминать пройденный путь.
Велеш был из деревенских, поэтому охотно рассказывал своему подопечному обо всем, что знал, учил находить в чащобе ручьи, запоминать дорогу и отыскивать путь по солнцу.
Но Тамиру все равно было неуютно. Только зимнего леса он не боялся — тогда все было видать на просвет, пугающие звуки почти не доносились, да и снег сохранял следы — не заблудишься.
А нынешнее странствие выпало выученикам случайно. Оказалось, Фебр по возвращении привез Нэду весть о том, что несколько весей во Встрешниковых Хлябях нуждались в помощи колдунов. Где-то надо было подновить обереги, где-то осенить заговором свежие подворья, да и буевища опять же проверить не мешало. Поэтому смотритель Цитадели, едва дождавшись, когда снег начнет сходить, распорядился старшему из выучеников Донатоса взять с собой в подручники «кого посмышленее» и ехать.
К тому же Велешу оставались считанные дни до того, как принять облачение мага и отбыть к месту службы — в одну из сторожевых троек. А Тамира в спутники парень выбрал сам — этот послушник, хотя и был в обучении всего два года, отличался терпением, дотошностью и умением применять Дар, когда потребуется. Ну не дуралея же было с собой тащить какого-нибудь, в самом деле! Тем более в Хляби…
