В письмах к иезуитам Сигизмунд называл настоящую цель своего похода на Русь — распространение истинной католической веры среди «диких и нечестивых северных народов». Римскому Папе он писал так: «Война мною предпринята для искоренения ересей и расколов, для безопасности и защиты своего государства. Все предпринятое сделано на пользу святой католической церкви». Король прямо заверял главу католической церкви в том, что будет вводить католичество на всей территории своих новых владений.
Еще более откровенно польский монарх писал испанскому королю: «Я предпринял справедливую войну против наследственных врагов своего королевства и силой оружия стремлюсь утвердить законные права своих предков. Но цель моя — не расширение владений, а «распространение истинной католической веры среди диких варварских народов, врагов всего христианского мира и еретиков». Представляя русских людей дикарями, чуждыми идей христианства и цивилизации, Сигизмунд сравнивал их с представителями африканских племен и американскими индейцами, против которых совершали походы испанцы.
При этом в письмах к московским боярам король постоянно утверждал, что его цель только в том, чтобы «кровь христианскую унять, государство утишить, обратить прежнюю недружбу в любовь, прежние войны — в покой и тишину». Сигизмунд пытался уверить своих адресатов том, что не намерен опустошать Русское государство, разорять святые Божии церкви, нарушать православную веру греческого закона. Он хочет лишь остановить междоусобие и братоубийственную войну, прекратить разрушение святых храмов и для этого готов дать сына на царство. Понимая, что при этом лукавит, король оправдывал свою ложь тем, что «с народом, чуждым католичества, нужно действовать не только оружием, но и хитростью и видимостью соглашения». (Акты времени междуцарствия. М., 1915. С. 108–132, 152–153.)
Не желая посылать Владислава в Москву для избрания его на царство, Сигизмунд стал всячески затягивать переговоры с русскими послами. Он заявил, что сначала надо расправиться с Лжедмитрием, обосновавшимся в Калуге, поскольку без этого царствование его сына не может быть прочным. К тому же Владислав слишком молод, чтобы управлять еще не успокоившейся от смут страной, поэтому ему самому с войском нельзя покидать русские земли. Не понравился ему и пункт о принятии Владиславом православия. По утверждению короля, вопрос о вере королевич должен решать сам.
На съезде с русскими послами 17 октября поляки прямо заявили, что до воцарения Владислава следует отдать королю Смоленск, этим якобы ему будет оказана необходимая честь. В ответ Филарет и Голицын сказали, что от польской стороны лишь требуется подтверждение договора, заключенного в Москве с гетманом С. Жолкевским. Никаких других вопросов они не намерены обсуждать.
В конце октября, несмотря на почти ежедневные встречи, стало ясно, что переговоры заходят в тупик. Даже приезд под Смоленск Жолкевского с пленным царем Василием ничего не изменил. Поляки все более решительно стали требовать сдачи им Смоленска. Без этого они не желали продолжать переговоры об условиях воцарения Владислава. Но русские послы прекрасно поняли, что делать это ни в коем случае нельзя, поскольку тогда город окончательно перейдет под власть Сигизмунда. Для себя они решили, что будут «крепко стоять на том, чтоб польских и литовских людей в Смоленск не пустить».
Однако через некоторое время в составе посольства произошел раскол. Часть его участников стала собираться в Москву под разными предлогами: одни заявили, что «проелись» и не имеют средств для дальнейшего пребывания под Смоленском (С. Васильев), другие «сказались больными» (В. Б. Сукин), третьи стали говорить, что в дальнейших переговорах нет смысла (А. Палицын).
Тогда Филарет и Голицын решили написать письмо в Москву, чтобы оповестить бояр о сложностях в переговорах и узнать их мнение о сдаче королю Смоленска.
В это время в столице ситуация все больше накалялась. Поляки и их сторонники постарались выслать из города как можно больше русских ратных людей. Оставшимся горожанам было запрещено ходить с саблями и пищалями. Не разрешалось даже привозить тонкие дрова, которые можно было использовать в качестве дубин. Все решетки, закрывавшие улицы на ночь, были разломаны, ключи от городских ворот оказались в руках Гонсевского и его помощников. Москвичи сразу почувствовали себя «в великой тесноте».
Сторонники короля стали требовать, чтобы патриарх и временное правительство дали согласие на приведение народа к присяге самому Сигизмунду, а не королевичу. Гермогена это требование очень возмутило. Опасаясь угроз со стороны М. Г. Салтыкова и Ф. Андронова, 30 ноября 1610 г. он обратился к верующим, собравшимся в Успенском соборе, и рассказал о желании короля самому воцариться в Москве. Многих москвичей возмутило это известие, и они пообещали пастырю, что защитят его от всех нападок.
Вскоре выяснилось, что далеко не все города согласились дать присягу даже королевичу. В Новгороде согласились принять только И. М. Салтыкова без сопровождавших его поляков для переговоров о присяге Владиславу. В ходе них выяснилось, что многие горожане хотят последовать примеру псковичей и признать царем Калужского вора, т. е. Лжедмитрия II. Жители Казани даже подняли восстание против воеводы Б. Я. Вельского и убили его за то, что он не хотел присягать «царю Дмитрию Ивановичу». Их примеру последовали и вятчане. Пермичи же заняли выжидательную позицию и написали соседям так: «В соединеньи быть и за православную веру на разорителей стоять мы рады. И вам бы, господа, с нами быть в совете по-прежнему и с торгами».
Пока города переписывались друг с другом о нежелании присягать польскому королевичу и признании государем Лжедмитрия II, сам он был убит. Произошло это достаточно банально. Утром 11 декабря 1611 г. самозванец отправился в лес на охоту за зайцами. С собой он взял ближнего боярина Петра Урусова, из числа татарских мурз, шута Кошелева и несколько слуг. Когда погоня за зайцами была в полном разгаре, Лжедмитрий с Петром оторвались от спутников и углубились в чащу. Там лошадь лжецаря увязла в снегу. Урусов, якобы желая помочь своему государю, подскакал к нему и со всего размаха снес ему голову. Так он отомстил за расправу над касимовским ханом, своим родственником, которого самозванец подозревал в измене и приказал утопить в реке. Марина Мнишек в это время была беременной и вскоре родила сына Ивана. Часть сподвижников самозванца во главе с И. Заруцким согласились поддержать ее притязания на московский престол и остались в Калуге.
Смерть Лжедмитрия внесла новый момент в переговоры смоленских послов с Сигизмундом III. У короля не стало главного предлога, из-за которого он не хотел отпускать в Москву сына. Теперь у Владислава не было серьезных соперников, и путь к престолу был открыт. Однако Сигизмунд продолжал упорствовать и не давал сына. Это заставляло русских людей заподозрить его в злом умысле — желании подчинить себе Русское государство и лишить его национальной независимости.
Новое видение сложившейся в конце 1610 г. обстановки отражает «Новая повесть» — яркое публицистическое произведение, написанное москвичом и распространенное в других городах в качестве грамоты. В полном названии этого произведения указано, что она повествует о страдании нового страстотерпца патриарха Гермогена, о послах Филарете и В. Голицыне, о «крепком стоянии» города Смоленска, о новых мучителях, гонителях и разорителях православной веры — Федьке Андронове с товарищами.
Новая повесть
«Преименитого великого государства, матерее градовом Росийскаго царства православным христианом, всяких чинов людем, которые еще душ своих от Бога не отщетили и от православные веры не отступили… Вооружимся на общих супостат наших и врагов и постоим вкупе крепостне за православную веру, за святые Божия церкви, и за свои души, и за свое отечество, и за достояние, иже Господь нам дал…
Поревнуем и подивимся великому оному нашему граду Смоленску, егоже стояние к западу, — како в нем наша же братия православныя християне сидят и великую всякую скорбь и тесноту терпят, и стоят крепце за православную веру и за святые Божия церкви и за свои души, и за всех нас, а общему нашему супостату и врагу королю не покорятся и не здадутся… Да и самого того короля, лютого врага супостата нашего, и его способников, таких же безбожников, яко же он, которые с ним тамо под оным градом стоят и град тый, аки злыя волки похитити хотят и которые у нас зде в великом нашем граде живут и на сердцах наших стояти, аки лютые львы, всегда поглотить нас хотят…
Подобает же нам ревновати и дивитися и посланным нашим от всея великия Россия…
К тому супостату нашему королю на доброе дело, на мирное совещание и на лучшее уложение… Злонравный же злый он сопостат король никако же того ничего не хотя и не мысля в уме своем тако тому бытии, яко же нам годе, понеже от давних лет мыслитна наше великое государство все они окаянники и безбожники, иже и преже того были его братия в той же их проклятой земле и вере, како бы им великое наше государство похитити и вера христистианская искоренити и своя богомерзкая учинити… И те прежереченные его доброхоты, а наши злодеи, о именех же их несть зде слова, растлилися умы своими и восхотеша прелести мира сего работати и в велицей славе бытии, и иныи некыи человецы не по своему достоинству саны честны достигнути, и сего ради от Бога отпали и от православной веры отстали, и к нему, сопостату нашему окаянному королю, вседушно пристали… и хотят его злодея нашего на наше великое государство посадити и ему служити… И бесовскаго своего воинства всю нашу землю наполнил… и тех посланных наших держит и всякою нужею, гладом и жаждою кончно морит и пленом претит…
