Майбах постукивал по крахмальной скатерти кончиком вилки. Вроде бы рассеянно. Психолог горько усмехнулась и первый раз за время ужина вытерла губы салфеткой.
– Я вижу, вы не верите, Мяуба! Вы считаете, что Марика выжила из ума. Вы думаете, что на мой мозг давят жировые отложения. Нет! Может быть, мне осталось жить немного, я не знаю, но я чувствую приближение инициации.
– То есть оставшаяся в живых Невеста найдет Жениха?
– Его ей найдут, вернее – всем троим. Для получения силы необходимо оплодотворение, чтобы заложенная программа заработала. Но по логике вещей, оплодотворение должно представлять собой соединение эгрегоров одного, спящего, с другим эгрегором наследников Старца, которые были когда-то посвящены. А такие у ассасинов есть! Род Рашида ад-Дин ас-Синана не пресекся, его потомки спокойно живут в Египте.
Майбах хищно взглянул на женщину. Он уже не смеялся.
– Почему же их три… три силы?
– Их три потому, что… Помните волхвов, пришедших к колыбели Иисуса? Гаспар, Мельхиор и Валтасар – три царя магических племен-орденов. Волхвы! Они принесли золото и мед. Я сейчас ощущаю одну силу, самую темную, она идет с Востока, как и положено эгрегору Гаспара. Вторая – откуда-то с Запада, хотя я могу ошибаться. Это что-то пра-северное, это, скорее, идет от вас, из глубин Сибири. У вас там есть какая-то область, где сохранились маги, колдуны, и люди там считают себя потомками цивилизации Атлантиды. Помните Туле? Знаменитое царство, еще более древнее, чем индийская Парадеша, самая северная часть Земли – в том числе и Россия. Арктогея! Белое царство, откуда и пошел природный мистицизм, язычество в самом сильном варианте!
– Да. Наша сказочная страна Беловодье находилась где-то в Сибири, а на Алтае есть священная гора Белуха.
– Вот! Это сила Мельхиора. А третья… Я ее не могу даже идентифицировать. Она самая скрытая. Они ни белая, ни черная. Я бессильна, Мяуба! Это откуда-то из Индии, из санскрита, от Первых Раджей. Когда-то, в юности, я умела видеть ауру, потом веру затмило знание, и я переборщила с этой дерьмовой наукой. Но я могу еще предчувствовать! Конечно, вы можете считать меня старой толстозадой кликушей. Как хотите. Но предупредить мне больше некого.
– А эти силы, эти Невесты, точно нуждаются в инициации?
– Налейте мне вина, черт вас дери!
Она грубо схватила бокал в кулак, словно хотела искрошить в пальцах без маникюра его тонкую ножку, залпом выпила и откинула голову.
– Три Невесты, одна из которых – Невеста ассасинов. Три Царевны, вернее, их вместилища. Для того, чтобы родилась настоящая Волшебница, магическая Принцесса, наследница Волхвов, необходимо, чтобы обряд ее энергетической инициации проходил под влиянием живого мага. По особому ритуалу. В особом месте. Тогда женское Инь вберет в себя силу мужского Ян, и получится андрогин.
– Гермафродит, что ли? Их и так полно!
– Идиот! Андрогин. Не опускайтесь до дешевых сентенций, это вам не к лицу. Андрогин – это человек, но все же существо, во много раз более сильное, чем паршивый двуногий гомо сапиенс. Он может иметь женские или мужские гениталии – не важно! Он не будет размахивать автоматом Калашникова или ядерной дубинкой. Это новый Адам Кармод, из ребра которого еще не вылепили Праматерь. Да что я вам говорю! Все впустую… Но послушайте…
Она перегнулась через стол и выдохнула в лицо издателю:
– Но третьего ей не дано!
– Кого?
– Мага. Валтасара нет, его эгрегор уничтожен! Об этом нам на память осталась только библейская притча. Мене, текел, фарэс… Остались только двое: Гаспар и Мельхиор. Третья сила, третья Царевна будет соперничать, воевать с первыми двумя. Ставки очень высоки! И от того, сможет ли Волшебница ассасинов, рожденная инициированной Невестой Старцев, получить силу Гаспара, зависит все!
С этими словами она забрала у Майбаха недоеденные гребешки, смахнув их в свою тарелку по-простецки, рукой. Майбах меланхолично наблюдал за этим. Он допил, смакуя, свое вино.
– Ну и что мне прикажете делать с вашими апокалипсическими пророчествами? – уныло спросил он. – Бежать в Сюрте? Доложить премьер-министру? Или сообщить российскому послу?
Марика пожала плечами, напоминающими мешки с песком, и упрямо тряхнула головой:
– Я должна была вам это сказать! Вы должны знать про все это дерьмо. В любом случае вы можете… Нет, кто-то должен найти этих Царевен и помешать силе ассасинов. Пусть северная сила останется за Мельхиором, а та, индийская, возьмет Гаспара… Если ассасины завладеют силой Гаспара, мир рухнет.
– Хорошо. – Издатель кивнул метрдотелю, тот все понял и тотчас двинулся к ним с черно-золотой папочкой.
Но Майбах передал ему в руки кредитку, а сам помог выбраться из-за стола Марике.
– Наверное, вы все-таки не зря мне это рассказали, моя дорогая! – успокоил он ее. – Получается, что воспеваемая вами Волшебница принесет в мир любезный вам матриархат. Для меня это будет любопытный эксперимент!
Он поцеловал ей руку – легко коснулся губами. Позволив ему это, Марика тут же выдернула руку с притворным гневом.
– Спасибо за ужин, Мяуба! Люблю есть с русскими. У вас национальный культ еды, не то что у этих лягушатников – сплошная дегустация. Не провожайте меня! Я не доставлю вам удовольствия видеть, как я погружаю себя в эту коробку на колесиках.
И, царственно шаркая коричневыми пятками по коврам ресторана, Марика удалилась. Издатель вышел почти сразу за ней, но задержался в холле, перед большим зеркалом в нише, что-то мурлыкая про себя, поправил черно-желтый узел галстука, сдул пушинку с рукава пиджака, принял из рук метрдотеля использованную карточку. Затем он повернулся к дверям и упал.
Упал потому, что оттуда дыхнуло грохотом, дымом и осколками стекла. Двери кафе «Прокоп» пронеслись мимо, выбитые взрывной волной, разлетелось зеркало, на лежащего издателя обрушился град осколков от больших китайских ваз, стоявших у входа. Не поднимаясь сам, он поднял лишь голову. В провале двери с вырванными кирпичами горел искореженный взрывом Renault Megane Coupe. А грузное тело Марики лежало в трех метрах от автомобиля, на мостовой. Теперь ее сарафан стал ярко-густо-розовым, покрытым кровавыми разводами, и слился с исполосованным, превращенным в сырую отбивную лицом. Женщина лежала, широко раскинув босые ноги, и что бросилось в глаза Майбаху, так это странно растопыренные судорогой голые пальцы.
Кто-то кричал, на улице выли сирены – сработавшие сигнализации. Вот в них вплелась сирена полицейского патруля. Мимо из ресторана пробежали несколько человек, один наступил на Майбаха. Вот его подняли, встряхнули.
– Ни фига с-с-себе… – пробормотал он.
Варвара Никитична заботливо сдувала с него осколки стекла.
– Чай, не поранились? А грому-то, грому… Страх Божий! Хорошо, я машину-то в тенек, подальше, отогнала, – заметила она деловитым тоном, казалось бы, ничему не успев удивиться. – Ну, покуражились, и будет. Поедем до дому, соколик вы мой.
Глаза ел черный дым, валивший в пролом входа. Поддерживая Майбаха, бабушка вывела его через второй выход, ласково прислонила к фонарному столбу и исчезла. Через полминуты из-за угла улицы Одеон задним ходом вылетела «Ривольта», полицейским разворотом прочертила на асфальте темные следы шин, длинная дверца открылась.
– И куды теперь? – осведомилась его бравый водитель.
Майбах покосился на спицы с мотком красной шерсти, торчавшие из бардачка.
– Шарфик не довязала, – пожаловалась Варвара Никитишна. – Токо петли сосчитала, как рванет, прости Господи! Она, родимая, и до машины-то своей дойти не успела. Дай Бог, выживет.
Майбах с рычанием сорвал с себя галстук, забросил назад, не глядя. Варвара, понимающе кивнув, достала из того же бардачка плоскую бутылочку, подала ему, как малому ребенку подают пузырек с соской.
Издатель припал к горлышку «Джонни Уокер» марки Gold Label и после пары жадных глотков прохрипел:
– Вири-Шатийон, улица Леонар. Гоните, родная!
По дороге он курил одну за одной крепкие Guitanes Варвары Никитичны. Она ни о чем не спрашивала, что являлось самым ценным ее качеством.
Спустя полчаса в захламленной квартире на последнем этаже грязного «социального» дома в квартале Вири-Шатийон, населенного сутенерами, чернорабочими, продавцами наркотиков и мелкими шлюхами, сидел человек в темном костюме. Как и несколькими часами раньше, его пиджак, галстук и штиблеты с синими носками были отброшены, но не на диван в кабинете издательства, а просто в грязный угол. Штанины дорогих брюк подвернуты, а голые ноги погружены в сияющий медный таз, полный воды.
Стояла тишина. Человек раскачивался и что-то бормотал, пальцы с силой вцепились в стул, аж до белых пятен.
Его никто не видел: квартира была снята на несколько лет вперед и снабжена супернадежным замком, впрочем, также надежно замаскированным. Из ее грязных окон открывалась чудесная панорама Парижа, и если бы кто-то другой, с повышенной чувствительностью к чужому биополю, оказался бы сейчас внизу, под окнами пустынного криминального квартала, то он увидел бы, как из окон шестого этажа бьет в небо тончайший, едва видный в синеве парижского неба, голубой лучик. И пульсирует.
