Никто из них не услышал слабое царапанье в дверь. И только когда этот звук сменился неуверенным стуком, они оторвались друг от друга. Мерседес вскочила на ноги, приглаживая волосы и оправляя платье. Колин заправил рубашку и отряхнул свой пиджак. Пятерней он откинул назад волосы и бросил на Мерседес осуждающий взгляд.
Если бы не расширенные темные зрачки, она выглядела бы вполне невинно. Ее возбуждение внешне осталось почти незаметным в отличие от того, что вызвала она своими невинными ласками там, у него под одеждой.
- Я-то думал, они все уже улеглись, - прямо-таки прорычал он. Чувствуя себя нашкодившим подростком, застигнутым на месте преступления с женой директора школы, Колин схватил книжку, которую перед этим читал, и сделал вид, что весь поглощен чтением.
Мерседес открыла двери. За порогом стояла домоправительница.
- Слушаю, - как можно любезнее произнесла Мерседес и испугалась собственного голоса - он был какой-то дрожащий и хриплый, будто принадлежал не ей. Она прочистила глотку и попыталась снова:
- Что случи-лось, миссис Хеннпин?
- Прошу прощения, но у вас с капитаном гости. Граф приехал с визитом.
Мерседес на мгновение растерялась. Ей показалось, что миссис Хеннпин имеет в виду ее дядю, несмотря на всю абсурдность такого предположения. Она услышала, как за ее спиной Колин поднялся из кресла и направился к двери.
- В чем дело? - спросил он.
- Приехал граф Розфилд, - сказала миссис Хеннпин. - Не могла же я отказать ему.
Мерседес пожала плечами.
- Отец Северна? В такой поздний час? - Она не ждала от миссис Хеннпин ответа на свои вопросы. Она посмотрела на Колина. - Как ты думаешь, чего он хочет?
Колин легко коснулся плеча Мерседес.
- Пригласите его, миссис Хеннпин. Скажите, что мы рады видеть его у себя.
Граф Розфилд вошел в библиотеку без посторонней помощи, легко опираясь на трость с набалдашником из эбенового дерева. Поступь его была медленной и осторожной. У него было серое лицо, а там, где сосуды подходили близко к поверхности, на коже проступал мраморный рисунок. Черты лица застыли, будто выгравированные на камне. Он выглядел на все свои семьдесят восемь лет.
- Спасибо вам за то, что приняли меня, - чопорно сказал он.
Мерседес была сама любезность.
- Для нас это неожиданная радость. Садитесь, пожалуйста, и позвольте распорядиться насчет свежего чая.
- Может быть, что-нибудь покрепче? - сказал Колин. Он внимательно посмотрел на графа. Тот выглядел не просто изможденным. Казалось, он находился в состоянии сильнейшего шока. - Виски?
- Чаю, - ответил граф. - Мои доктора говорят, что... - Он прервал сам себя досадливым взмахом руки. - Да что они понимают! Виски подойдет в самый раз. Три пальца.
Колин щедро налил графу и чуть-чуть себе. Он поднес ему бокал и сел рядом с Мерседес на диван. Не было никакого обмена любезностями. Граф немедленно перешел к цели своего визита.
- Я только что вернулся из тюрьмы, - начал он. - Произошло несчастье. Лорд Северн... Маркус... - Он посмотрел вниз, на свой стакан. Рука его дрожала, а вместе с ней подрагивала и жидкость. - Мой сын мертв. - Мерседес тихо ахнула, и он поднял на нее глаза. - Для меня это уже не столько прискорбно, сколько неожиданно. Боюсь, я уже истратил все свои запасы горя и скорби, чтобы оплакивать его кончину. Эти последние недели... когда я узнал о его страсти к жестокости... о лживости и хитрости...
Его голос осекся. Он жадно глотнул из стакана.
- - Как это могло случиться? - тихо спросила Мерседес.
- Вы можете, конечно, спрашивать, но подробности не столь удивительны. Накануне суда Маркус решил убежать. Он напал на надзирателя и в драке с ним ударился головой о камни. Врач, который его осматривал, сказал, что причиной смерти явился не сам удар, а неудачный угол падения. Он ударился затылком.
Ни Колин, ни Мерседес не проронили ни слова, и граф Розфилд был благодарен им за это.
- Вы не знаете, что и сказать, не так ли? Не утруждайте себя поисками ответа. Я прекрасно знаю, сколько неприятностей доставил вам мой сын. Вы, наверное, думаете, что я приехал к вам ночью лишь затем, чтобы сообщить это печальное известие, но я и в самом деле собирался к вам. И только из-за смерти Маркуса явился так поздно.
Удивление Мерседес было написано на лице. Но капитан Торн, как заметил граф, умел скрывать свои чувства.
- Капитан, в гостиной вы найдете моего человека, у него есть документы, которые будут вам чрезвычайно интересны. Принесите их, пожалуйста. И я все вам объясню.
Слегка удивленный, Колин поднялся и вышел из биб-лиотеки. Он вернулся через несколько минут. Мерседес и граф тихо беседовали и сразу замолчали, когда он вошел в комнату. Он передал документы графу. Они были перевязаны черной лентой, а цвет бумаги говорил об их почтенном возрасте.
Граф прислонил трость к ручке кресла и положил документы к себе на колени.
- Я нашел эти документы в доме Маркуса в Лондоне. Он не имел никакого права держать их у себя. Они принадлежат мне. Они перешли ко мне двенадцать лет назад, когда умер мой поверенный. Я не знаю, в какой момент Маркус нашел их, прочитал и понял их суть. Он никогда не говорил мне, что они у него, а я не обнаружил пропажи. Я всегда был уверен, что они надежно хранятся вместе со всеми остальными вещами, с которыми не хотел бы расставаться, но которые не нужны мне каждый день.
Дрожащими пальцами он поглаживал перевязанные лентой бумаги.
- Простите меня, - сказал он. - Вы так добры, что выслушиваете меня.
- Пожалуйста! - Мерседес была искренне тронута. - Если это вам так трудно, то пусть все останется как есть. Может быть, этим бумагам, что бы там в них ни было, лучше лежать на своем старом месте?
Но граф и слышать об этом не хотел. Выпитое виски вернуло живые краски его лицу.
- Нет, я сейчас все скажу. То же самое я сказал и Маркусу, и он понял, что это означало для него. - Голос его понизился до шепота. Трудно было сделать такое признание. - Быть может, это и привело его к такому печальному концу.
- Вы слишком много берете на себя, - тихо сказала Мерседес.
Граф Розфилд поднял руку, останавливая ее.
- Не более, чем я заслуживаю, - ответил он. - А может быть, и меньше. Он стиснул пальцы и положил руки на бумаги, лежащие у него на коленях. - Вы прочтете их после того, как я уйду, но позвольте мне объяснить их содержание. Они представляют собой гигантский труд, проделанный мистером Эллиотом Уиллогби, который был у меня на службе более тридцати лет. Последние восемь лет своей жизни он посвятил розыскам моих внуков.
Мерседес пожала плечами.
- Но не детей Северна?
- Конечно, нет. Он сам был тогда еще очень молод. Это были дети моего первенца - сводного брата Маркуса. Мерседес, у меня было трое детей: Джон, Джеймс и Маркус. Джеймс умер ребенком. Скарлатина унесла и его, и мою жену, но Джон остался в живых. Он вырос и стал пригожим мужчиной. Как и его отец, он был своеволен, упрям и горд, но в отличие от меня Бог наградил его еще терпением и щедрым, отзывчивым сердцем. - Граф откашлялся и нерешительно спросил:
- Могу я говорить откровенно?
Мерседес кивнула. И заметила, что Колин воздержался от ответа.
- Маркус - мой внебрачный сын, дитя неудачной и неразумной любовной связи. До четырнадцати лет он жил со своей матерью и, возможно, оставался бы с ней и дальше, если бы не смерть моего первого сына. После подтверждения этой страшной вести я сделал то, о чем Джон просил меня уже несколько лет: я признал его сводного брата своим законным сыном.
- Я ничего не знала об этом, - сказала Мерседес, качая головой.
- Это было так давно, - сказал граф. - Вы были ребенком, а Маркус никогда и никому не рассказывал о своем происхождении. - Взяв опять свой стакан, он глотнул виски и, передохнув, продолжал:
- Можно сказать, что Маркус был причиной разлада между мной и Джоном. Джон был яркой, незаурядной личностью и обладал исключительно сильным характером. Я возлагал большие надежды на его карьеру на политическом поприще. Но он был так же независим и в сердечных делах и заключил неравный брак. По крайней мере мне так казалось. Женщина, в которую он влюбился, не имела ни титулов, ни приданого, ни известного имени. Она была актрисой, подумать только! Их женитьба казалась мне совершенно нелепой затеей, и я открыто выразил ему свое неудовольствие. Я сказал, что в свое время тоже имел связь с актрисой и что у меня хватило ума не жениться на ней.
Граф рассмеялся, и смех его был полон горечи и издевки над собой.
- Вы не можете себе представить, как он посмотрел на меня. Я уже и тогда ходил с тростью. Больше из желания покрасоваться, чем по необходимости. И я ударил его этой тростью. Да не один раз, я просто стал избивать его. Он стоял молча, не пытаясь защититься, и продолжал бы вот так принимать удары, если бы не сломалась моя палка. Вы, Может быть, подумаете, что он тогда сразу ушел навсегда из моей жизни, но это не так. Он еще верил, что сумеет достучаться до моего сердца. Представляете себе? Мой сын пытался убедить меня пересмотреть мои принципы! Он уговаривал меня начать общаться с Маркусом и признать его своим сыном. Я и слушать ничего не желал. Ведь я выполнял свой долг, обеспечивая материально, без всяких возражений, и Маркуса, и его мать в течение многих лет. И я сказал тогда, что этого достаточно. Более чем достаточно.
