– Всё английское должно оставаться в Англии.
– Я понимаю, вами движет прекрасное патриотическое чувство. Но в наше время, когда существуют микрофильмы и фотокопии – насколько оправданны подобные чувства?
Сэр Джордж произвел несколько странных, порывистых движений дробовиком, что, очевидно, означало напряженное раздумье. Собрайл, не отводя цепких глаз от глаз сэра Джорджа, продолжал держать руки поднятыми, что выглядело нелепо; но на лице гостя не было тревоги, лишь спокойная бдительность, а на губах играла сумрачная лисья улыбка.
– Сэр Джордж, если я ошибся в своих предположениях и вы не нашли никаких интересных документов – вообще никаких документов, – просто скажите мне, и я тут же удалюсь. Хотя прежде возьмите все же мою карточку: вдруг при более внимательном чтении среди старых писем Кристабель Ла Мотт, или ее дневников, или старых счётных книг – вдруг обнаружится что-то, писанное рукою Падуба? Если у вас возникнут затруднения с установлением авторства какой-нибудь старинной рукописи – я всегда к вашим услугам. Готов буду высказать мнение, непредвзятое – о рукописи и ее стоимости. Особенно о стоимости.
– И что с того? – Лицо сэра Джорджа приняло упрямое, идиотическое выражение, какое непременно придают английским помещикам на карикатурах; но по его глазам Собрайл понял, что именно сейчас тот ведёт в уме какие-то подсчёты; теперь Мортимер знал наверняка, что таинственные документы существуют, причем в пределах досягаемости.
– Так я могу вручить вам карточку, вы мне не вышибете мозги?
– Да, то есть нет. Давайте вашу карточку. Но учтите, я ничего не обещал…
– Конечно, конечно. Я прекрасно вас понимаю. Вы совершенно независимы в ваших решениях…
«Мерседес» проскользнул по улицам Линкольна в обратном направлении быстрее прежнего. Собрайл подумал мимолетно, не наведаться ли к Мод Бейли, но решил, что пока не стоит. Какая-то мысль не давала ему покоя, мысль о Кристабель Ла Мотт. В Стэнтовской коллекции, которую он умел вызывать в памяти почти попредметно, с фотографической точностью, стоило только сосредоточиться на важном вопросе, – хранилось нечто, связанное с Кристабель. Но вот что, что?..
Мод пересекала рыночную площадь в Линкольне, медленно лавируя между прилавками, и вдруг буквально столкнулась с кем-то в зеленовато-коричневом, тесно сидевшем костюме. Мод отступила, рассеянно потирая плечо, но этот кто-то, протянув руку, цепко схватил ее за рукав. Сэр Джордж!
– Слушайте вы, юная особа, – не заговорил, а закричал он, – сколько, по-вашему, стоит кресло на электрическом ходу? А лифт, вы, случайно, не прикидывали, во что обойдётся?
– Нет, – сказала Мод.
– А напрасно, следовало бы поинтересоваться! Я говорил с моим поверенным, он невысокого мнения о вас, Мод Бейли, очень невысокого!
– Я не совсем понимаю…
– Нечего прикидываться невинной овечкой. Шестизначные суммы, так мне сказал этот хитрюга-ковбой в «мерседесе». А вы даже не подумали на это намекнуть! А ведь на вид вы были такая умильная!..
– Вы имеете в виду, что письма…
– Норфолкским Бейли всегда было плевать на Сил-Корт. Первый сэр Джордж его построил, чтобы им нос утереть. И теперь они ждут не дождутся, пока Сил-Корт развалится, а он и вправду скоро развалится! Но о коляске на электрическом ходу вы обязаны были подумать!
Голова у Мод пошла кругом. Ковбой в «мерседесе», почему не бригада «скорой помощи», что станет теперь с письмами, и где бродит Леонора, блаженно ни о чём не ведающая… наверное, выбирает чашки с блюдцами…
– Простите, – сказала Мод. – Я знала, что письма представляют некоторую ценность, но не предполагала, что они стоят так дорого. Я думала, им лучше остаться там, где их оставила Кристабель…
– Вашей Кристабель давно уж нет на свете. А моя Джоан – живой человек!
– Разумеется.
– Разумеется… – передразнил сэр Джордж. – Свою выгоду вы хорошо разумеете. Мой поверенный говорит, вам эти письма нужны для собственных корыстных целей – для карьеры, например. А может… может, вы вообще задумали их тихой сапой перепродать? Пользуясь моим неведением?
– У вас сложилось неправильное мнение.
– Еще какое правильное!
В этот момент между грудой цветов, издававших тяжелый запах, и украшенными черепами кожаными куртками возникла Леонора.
– Что такое, милая? Сексуальное домогательство? – осведомилась она. И тут же воскликнула: – Ба-а, никак тот самый неотёсанный старик с ружьём?!
– Вы?! – Лицо сэра Джорджа сделалось почти лиловым от ярости, а пальцы еще сильнее впились в рукав Мод. – Американцы под каждым английским кустом! Вы все в сговоре!
– В сговоре? – недоуменно переспросила Леонора. – Что здесь, собственно, происходит? Война? Международный инцидент? Он тебе угрожал, Мод? – Полная благородного негодования, она двинулась, словно башня, на владельца Сил-Корта.
Мод, всегда гордившаяся тем, что в любой переделке умеет сохранять ясную голову, взвешивала, что сулит ей больше неприятностей – ярость сэра Джорджа или возможность разоблачения перед Леонорой: того и гляди всплывёт, что Мод утаила от нее находку писем. Урезонивать сэра Джорджа бесполезно. Значит, лучше сосредоточиться на втором направлении: гнев Леоноры, случись ей возомнить, что ее обидели или предали, будет поистине ужасен. Однако что сказать? Леонора между тем ухватила сэра Джорджа за жилистое запястье своими длинными, сильными руками:
– Отпустите мою подругу, или я позову полицию!
– Зовите, зовите! Мне есть что сообщить полиции! Кто незаконно вторгся в мои владения?! Воровки! Грифонши!
– Надо было сказать «гарпии». Да где этому невежде знать такие слова!
– Леонора, пожалуйста, не надо.
– Я жду объяснений, мисс Бейли!
– Не здесь и не сейчас, сэр Джордж. Я вас прошу…
– Каких объяснений он требует, Мод?
– Да так, ерунда. Сэр Джордж, неужели вы не понимаете, что сейчас не место и не время?
– Я-то всё понимаю. Уберите от меня руки, мерзкая женщина, и подите прочь! Надеюсь, я никогда вас больше не увижу – ни ту, ни другую.
С этими словами сэр Джордж повернулся и, раздвинув небольшую толпу, которая начала было собираться, гордо удалился.
– Что он от тебя хотел, Мод? Каких таких объяснений?
– Я тебе потом расскажу.
– Да уж изволь. Я заинтригована.
Мод была близка к полному отчаянию. Быть бы сейчас где-нибудь подальше отсюда! Ей вдруг вспомнился Йоркшир, белые языки отраженного огня над Падунцом Томасины, круглые камни, желтые точно сера, и аммониты в Лукавом Логове…
Охранница-негритянка, обвешанная ключами, явилась перед бледной Паолой и сурово, так что на чёрном лице не дрогнул ни один мускул, отчеканила:
– Вас к телефону. Требуют издателей Падуба.
Паола проследовала за звоном ключей и за широкой спиной, облачённой в строгую униформу, по извилистым проходам, выстеленным ковровыми дорожками, к телефонному аппарату в диспетчерской охраны. Этим телефоном сотрудникам Падубоведника разрешалось, в виде милости, пользоваться при крайней необходимости.
– Паола Фонсека слушает.
– Вы редактор Полного собрания стихотворений и поэм Рандольфа Генри Падуба?
– Я помощник редактора. А что?
– Мне посоветовали связаться с Аспидсом, профессором Аспидсом. Мое имя Бинг. Я поверенный. Я представляю интересы клиента, мой клиент хотел бы узнать… какова рыночная стоимость рукописей – некоторых рукописей, которыми он, возможно, располагает.
– Возможно располагает, или располагает ?
– Мой клиент выразился именно так, как я только что сказал. Нельзя ли мне всё-таки поговорить с самим профессором Аспидсом?
– Хорошо. Я за ним схожу. Но, пожалуйста, наберитесь терпения. Его кабинет далеко отсюда.
Поговорив с поверенным Бингом по телефону, Джеймс Аспидс вернулся в Падубоведник весь бледный, в необычайном раздражении – и волнении.
– Какой-то идиот по имени Бинг хочет, чтоб я оценил стоимость некоего числа писем Падуба к некой женщине. Я спрашиваю: «Сколько писем – пять? пятнадцать? двадцать?» Отвечает, мол, точно не знаю, но клиент сказал – в районе пятидесяти. Ещё этот Бинг говорит, что письма длинные, не какие-нибудь записки к дантисту или рождественские поздравления. Но имя клиента назвать отказывается. Я ему: как же мне установить цену столь важных документов, когда я их в глаза не видел? Я всегда терпеть не мог эту фразу – «в глаза не видел», а вы, Паола? Я имею в виду, это тавтология чистой воды: если не видел, то понятно, что глазами… Дальше Бинг заявляет, что к клиенту уже поступило предложение на шестизначную сумму. Я спрашиваю: «Это предложение от британца?», Бинг отвечает: «Ну зачем же обязательно от британца». Стало быть, этот проныра Собрайл и тут поспел. А я даже не знаю, где эти письма хранятся! Я спрашиваю: «Позвольте узнать, откуда вы говорите?» – «Из Тук-Лейн-Чеймберс, Линкольн». Я говорю: «Можно хоть посмотреть эти несчастные письма?» А Бинг: «Мой клиент по натуре человек вспыльчивый, раздражительный и крайне отрицательно относится к визитёрам». И что теперь прикажете делать? У меня создалось впечатление, что если я вот так, с кондачка, выставлю щедрую цену, то мне позволят одним глазком взглянуть на сами письма. Но если я оценю их в круглую сумму, то начальство ни за что не раскошелится на их приобретение, а тут еще влез этот вездесущий прощелыга Собрайл со своей бездонной чековой книжкой. Клиент мистера Бинга уже не просто осведомляется о научной ценности, а ребром ставит вопрос о деньгах… Вот что я вам скажу, Паола, сдается мне, всё это как-то связано со странным поведением Роланда Митчелла и с его поездками к доктору Бейли в Линкольн. Что же у нашего юного Роланда на уме? И где он, черт возьми, запропастился? Ну погодите, я с ним разберусь…
