С южной и западной стороны в заброшенную крепость бросились мантикоры, а с севера и с юга, страшно шипя, заструились ламии.
— Найдите их! — проревел Улаган. — Найдите этих наглых смертных, которые осмелились сопровождать улина и называть его своим другом!
Но Улаган перестарался, создавая своих чудовищ. Мантикоры бросились на ламий, ламии принялись обвивать кольцами мантикоров. Ночь наполнилась шипением и рыком.
— Бежим! — крикнул Лукойо.
Огерн вышел из столбняка и со всех ног бросился бежать от ужасного места, где он потерял друга, самого могущественного друга, где он видел, как погибает бог.
А позади, злобно рыча и ругаясь на чем свет стоит, Улаган врубился в груду дерущихся чудищ, пытаясь разнять их. В конце концов ему это удалось, и ламии с мантикорами разбежались во мрак. Огерн, которого обогнал Лукойо, на бегу слышал шипение и рык. Полуэльф мчался во весь дух — он не просто спасал свою жизнь, он понимал, какая судьба его ждет, если его теперь, когда Ломаллин погиб, схватит Улаган.
Глава 27
Всю ночь двое друзей то бежали, то прятались, то снова бежали. Несколько раз, когда приближались чудовища, Огерн произносил одно из тех заклинаний, что слыхал от Манало — о нет, от Ломаллина! Но Огерн не был улином, и заклинания, призванные отгонять чудовищ, казалось, не действовали — страшилища подходили совсем близко к сухому руслу ручья, где затаились, дрожа от страха, Огерн и Лукойо. Конечно, Огерн нигде не задерживался надолго, не разводил костра, и у него не было того чудесного порошка, который сыпал в огонь мудрец-улин! Но наверное, заклинания все же срабатывали, потому что чудовища беглецов не находили: они их как бы не видели, хотя подходили достаточно близко для того, чтобы учуять их запах.
Наконец тогда, когда холод самого темного часа ночи пробрал измученных друзей до костей, они, спотыкаясь, подошли к высокой скале, одиноко торчавшей посреди пустыни, и забрались в небольшую пещерку там, где скала нависала над песком. Огерн устало опустился на песок и привалился спиной к холодному камню. Он закрыл глаза, грудь его тяжело вздымалась, лицо побледнело. Лукойо тоже страшно устал, но в нем сильнее прежнего бушевал пожар страха. Полуэльф быстро оглядел новое убежище. В пещерке было тесно, даже он не смог бы здесь выпрямиться во весь рост. От входа в глубь скалы вел коридор, напоминая след гигантского червя, прогрызшего себе дорогу в камне. Лукойо всмотрелся в коридор и решил, что ему туда совсем не хочется. Недра скалы пугали его.
А Огерн сидел не шевелясь. А потом тело кузнеца как-то обмякло, мышца за мышцей, и в конце концов на глаза его набежали слезы.
Лукойо стало так жутко, так страшно, как никогда прежде. Огерн стал его опорой с тех самых пор, как он покинул вырастившее его племя, и потому зрелище того, как кузнец-великан вдруг размяк и плачет, потрясло полуэльфа гораздо больше, чем созерцание того, как мудрец Манало преобразился в Ломаллина. Преобразился, чтобы пасть от руки Улагана. Лукойо опустился на одно колено и сказал самым успокаивающим голосом, на какой только был способен:
— Все будет хорошо, Огерн.
— Не будет! — отчаянно вскричал кузнец. — Рил мертва, Манало больше нет, Ломаллин погиб, все безнадежно! Все напрасно, Лукойо, весь мир напрасен и пуст и жизнь не имеет смысла!
Страх не прошел, Лукойо почувствовал, что он столкнулся лицом к лицу с неизбежной судьбой.
— Надежда есть, она обязательно должна быть! — Вдруг полуэльфа озарило: — Вспомни, мудрец сказал, что я должен заботиться о тебе, ибо ты — краеугольный камень этой битвы! Ты тот, кто способен одолеть Багряного!
— Зачем? — сквозь слезы простонал Огерн. — Зачем, если он убил Ломаллина?
— Надо отомстить. Проклятие, неужели ты такой добренький, что тебе и отомстить не хочется?
— Зачем? Мы все обречены, обречены! Как я могу отомстить Улагану? Как его вообще теперь можно одолеть, когда он убил Ломаллина?
И тут Лукойо услыхал голос Манало — ясно, как если бы мудрец стоял у него за спиной, Лукойо вспомнил его слова.
— Легенда! — воскликнул полуэльф. — Огерн, вспомни легенду! Про то, что, погибнув, Ломаллин станет сильнее Улагана!
— Какая чушь! — гневно выкрикнул Огерн. — Как любой из людей может стать сильнее после смерти?!
— Он улин, а не человек!
— Был улином! Был! Не говори о нем в настоящем времени, Лукойо! — неистовствовал Огерн. — Ломаллин мертв! Я своими глазами видел его гибель! И не надо притворяться, будто бы он еще жив! — Кузнец неожиданно размахнулся и мощным ударом толкнул Лукойо так, что полуэльф отлетел и стукнулся о стену пещеры. — Убирайся! Оставь меня! Прекрати говорить мне глупости! Оставь меня наедине с моей тоской, дай мне спокойно умереть!
— Ладно, если ты так хочешь! — в гневе выкрикнул Лукойо. Он вскочил, ударился головой о каменный свод, выругался и бросился прочь из пещеры, покинув плачущего и стонущего Огерна.
Огерн долго рыдал, — рыдания сотрясали все его тело и обессиливали. Вконец изможденный, он упал на холодный каменный пол и несколько раз всхлипнул уже без слез. Вскоре он затих и крепко уснул. Сон окутал его серой мглой, похожей на тот тоскливый туман, который вымочил траву в скорбное утро похорон Рил.
Но не Рил развеяла туман, а золотистый свет, и, когда мгла рассеялась, Огерн увидел фигуру прекрасной женщины в прозрачных одеждах, уже являвшейся ему как-то во сне, и узнал богиню-улинку. Огерн осмелился прошептать ее имя.
— Рахани!
— Иди ко мне, Огерн. — И рукой из-под прозрачной накидки богиня поманила кузнеца. — Уйди в свой внутренний мир и приди ко мне. Приди — и ты обретешь покой, и утешение, и наслаждения, о которых любой смертный может только мечтать… если ты сумеешь отыскать меня… если сумеешь добраться до меня… если сумеешь коснуться…
Руки Рахани двигались, летали, бедра покачивались в танце, и покровы одежд окутывали ее, прятали, превращаясь в дымку, в туман, в котором она в конце концов исчезла.
— Рахани! — вырвался у Огерна отчаянный крик. Он протянул руку, попытался схватить, удержать богиню, но рука его сомкнулась на камне, и камень стал согреваться, желтеть… Огерн понял, что видит освещенный солнцем выступ стены.
Огерн замер, быстро осмотрелся и понял, что он по-прежнему в пещере. Все его тело, казалось, налито свинцом. Он с огромным трудом сел, уронил голову на грудь и пробормотал:
— Я проснулся…
— Да, хвала богам!
Огерн вздрогнул и резко поднял голову. Перед ним стоял Лукойо, сжимавший в руках бурдюк с водой. Огерну даже не пришло в голову поинтересоваться, откуда взялась вода. Он схватил бурдюк и сделал несколько жадных глотков. Отдав бурдюк полуэльфу, кузнец проговорил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
