А она снова рассмеялась.
— Ты очень дерзок, о кузнец, но знай же, что твоя дерзость вознаграждена, ибо и мне сладостны твои объятия, хотя другие улины сочли бы это извращением. Однако благословен ты не только тем, что я дарю тебе мои ласки, ты благословен в том, что ты обретаешь знания, и в том, какому делу тебе суждено посвятить свою жизнь.
Огерн задумался. О Чем она говорит?
— Не волнуйся ни о чем, — предупредила богиня. — Я могу читать твои мысли. Разве я не богиня?
— Нет — так говорил Манал… — Огерн зарделся. — То есть Ломаллин.
Рахани не обиделась — в глазах ее вспыхнули огоньки одобрения.
— Это верно, кузнец, никакая я не богиня, я просто-напросто женщина-улинка. Однако улины могущественны и по сравнению со многими смертными действительно боги. Ты не боишься меня?
— Побаиваюсь, — признался Огерн. — Но мой страх отступает перед желанием.
— Только лишь желанием? — Рахани склонила голову к плечу и с любопытством посмотрела в глаза Огерна.
— О, я люблю тебя, и ты знаешь это! — вскричал Огерн. — Хотя это так дерзко — чтобы смертный любил улинку, но все же… почему-то мне кажется, что одной любви мало для того, чтобы побороть страх.
— Верно, но любовь говорит тебе, что страх твой напрасен, — кивнула богиня. — Ты честный человек. Ты даже не представляешь, как мало на свете таких, как ты.
— Я всего лишь кузнец и воин лесного племени! И еще я тревожусь за друга, который остался среди живых!
— Не тревожься, — успокоила Огерна Рахани. — С твоим другом и с твоим телом ничего не случится в пещере, потому что она под моей защитой. Мое волшебство охраняет ее так, что ее не видят и не могут учуять ни чудовища, ни ульгарды, которые управляют ими, так что пусть сердце твое успокоится и разум отдохнет. — Полуприкрыв глаза, она откинулась на спину, ее улыбка стала призывной. — Иди ко мне, — позвала Рахани, — если у тебя есть еще силы.
Силы у Огерна были. Но когда они вновь задышали медленнее, когда Рахани стала водить кончиком пальца по груди Огерна, от чего он снова ощутил прилив желания, богиня сказала:
— Для тебя я не такая уж богиня, какой могла бы быть для любого другого человека.
— Нет, — честно ответил Огерн. — Если бы я действительно верил в то, что ты богиня, я бы никогда не осмелился коснуться тебя.
— Не говоря уже про все остальное, — улыбнулась Рахани. — Зачем бы ты мне тогда понадобился!
— Я на все готов ради тебя! — воскликнул Огерн и, перевернувшись на бок, подпер голову рукой.
— Храбро сказано, — похвалила Рахани. — Но мне нужно, чтобы бы убил Улагана.
Она умолкла, ожидая ответа. Огерн окаменел от страха. Когда минуло несколько мгновений, он выдохнул:
— Если ты желаешь этого, я употребляю к тому все свои силы, но как же я могу одолеть улина?
— Одолеть его ты не можешь, — откровенно призналась Рахани. — Но ты можешь привести его к гибели — знай, о кузнец, что не только Ломаллин и Рахани остались в живых из тех, кто дрался с Маркоблином, но и другие улины, хотя их осталось и немного. Некоторые из них будут рады поквитаться с Улаганом.
И Рахани рассказала Огерну о сумерках улинов.
После того, как закончилась улинская война, Ломаллин пытался собрать вместе всех тех улинов, кому противны были жестокость и богохульство Улагана, он старался убедить их держаться в единстве и продолжать защищать людей. Недочеловеки, созданные Аграпаксом, остались рядом с Ломаллином и стали совершенными воинами, готовыми по первому приказу отправиться в бой с любым врагом и, если надо, погибнуть. Но зная, как они беспомощны во всем, зная, что они способны лишь выполнять точные указания, Ломаллин нашел для них другое дело: он отправил их строить укрепления, предназначенные для защиты людей и других юных рас от хищных тварей Улагана.
— Стало быть, есть и другие улины, которые могут драться с Улаганом ради спасения моих сородичей? — уточнил Огерн.
— Другие улины есть, — уклончиво ответила Рахани.
Огерн нахмурился.
— Но они не станут драться?
Рахани вздохнула.
— Когда война закончилась, улинов осталось так мало, что драться друг с другом они могут только с единственной целью — истребить свой род до основания. Именно по этой причине Ломаллин и искал людей сильных и мужественных, которые могли бы повести свой народ на битву с ордами Улагана.
— Таких, как я, — прошептал Огерн.
— Таких, как ты, — подтвердила Рахани. — Хотя тебе встретятся и другие, когда вы пойдете на Куру. Одного-двоих ты уже знаешь.
Огерну показалось, что Рахани говорит о Дариаде.
— Так Ломаллин поэтому жил среди людей, преобразившись? Для того, чтобы найти их, кто мог бы выступить на его стороне?
— Верно, — кивнула улинка. — Но еще больше он этим занимался потому, что он очень добр — его сердце не могло вынести вида тех страданий, на которые своим злым колдовством обрек человечество Улаган.
— Неужели Багряный мог и против этого возражать?!
— Возражал, и еще как! Ты до сих пор не постигаешь всей глубины ненависти Улагана! Когда-то он был последователем Маркоблина, но потом, став вождем, он во всем обошел своего учителя, а особенно в жестокости и злобе. На доброту Ломаллина он ответил тем, что стал похожим на Маркоблина и превзошел его. Он обманул Аграпакса, хитростью вынудил того создать целый сонм ужасных чудовищ и не уходил, пока работа не была завершена. Потом Улаган принялся сам творить страшилищ и скрещивать их с живыми созданиями. — Лицо Рахани исказилось гневом и отвращением.
Огерну стало страшновато. Он с трудом удержался, чтобы не отодвинуться от Рахани.
— Улаган с упоенной жестокостью производил на свет чудовищ, скрещивая людей с животными, — продолжала рассказ улинка. — Он не гнушался ни изнасилованиями, ни колдовскими заклятиями, когда резал и кроил по-своему создания Творца, из-за этого я и решила трудиться среди людей так, как трудился Ломаллин, — я не могла спокойно взирать на те чудовищные преступления, которые творил Улаган с людскими женщинами и женщинами других рас.
— Ну а что же стало с остальными улинами?
— Те немногие, которые уцелели в войне, все еще живы, — отвечала Рахани. — Но и защитник людей, и человеконенавистник уподобились Аграпаксу в том, что уединились, кто где, и получают от жизни столько радостей, сколько могут. Они не подвергают себя опасности и отказываются вмешиваться в ссору между Ломаллином и Улаганом. Время от времени эти одинокие улины берут к себе людей — одного-другого — ради развлечения, как слуг и работников. Некоторые провозгласили себя богами — и это нетрудно, потому что люди нас таковыми и считают. В честь таких улинов созданы культы, и они пользуются трудом и поклонением людей. У этих улинов точно так же, как у Ломаллина, Улагана и у меня, достаточно могущества, и они могли бы вмешиваться в людские дела, но они предпочитают презирать людей и завидовать им.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
