Турецкий понимал, что на самом деле Вадим разбирается в суперменах куда как лучше него и знает, конечно, что далеко не у всякого саженные плечи и шея шире ушей. Просто самообладание у полковника было, оказывается, не беспредельное. Его все-таки достала злость и обида за государство. Это государство сперва разогнало или довело до непотребного состояния свой лучший спецназ, а теперь прибегало к услугам таких вот… «товарищей». И платило им сумасшедшие деньги. Для наемных убийц деньги почему-то находились. А вот альфовцам и другим гораздо более достойным людям доставались только пинки.
– Вадим… – начал было Турецкий (в самом деле, не начинать же со ссоры), но киллер вдруг перебил:
– Дурак ты все-таки, Дрозд. Сколько лет прошло, до полкаша дослужился, а все такой же.
К изумлению Турецкого, Дроздова точно ужалили. Он вдруг бесцеремонно схватил киллера за плечи, разворачивая его к свету, и тот, самое любопытное, не сопротивлялся. Даже когда полковник сдернул с него зеркальные очки и со стуком бросил на подоконник. Несколько секунд Дроздов пристально всматривался в худую, ехидно ухмыляющуюся рожу. Потом опустил руки, отвернулся и сипло выговорил:
– Чепуха…
Было видно, что он едва не принял Алексея за кого-то другого и теперь досадовал на себя за оплошность.
– Чепуха, Вадик, чепуха, – ласково сказал киллер. – Нету меня. Меня Саня Веригин в восемьдесят втором застрелил. А что осталось, негры полгода спустя в вулкане кремировали. Катомби называется. Никогда не слыхал?.. Природа там, говорят, красивая – обалдеть…
Дроздов снова резко повернулся к нему.
-Ты!..
Киллер хмыкнул:
– Картина великого художника, называется «Не ждали». – И добавил: – А меня правда нету, Дрозд. Ну вот честное слово, нету – и все.
Турецкий почувствовал себя лишним. Полковник зачем-то обошел Алексея кругом, кажется, ему хотелось его ощупать. Потом спросил:
– Санька?..
Киллер кивнул:
– Я ему в девяносто втором объявился, когда он семейство на Канары возил. Ну веди, показывай свою шантрапу.
О том, что у невозмутимого киллера тоже имелись нервы, Турецкий догадался, только заметив на подоконнике забытые очки. Он взял их и примерил к глазам, идя следом по коридору. Очки, как он и ожидал, оказались совсем не простыми. Зеркальный слой совершенно не ощущался, во всяком случае, никаких бликов не давал и не мешал ни при нормальном освещении, ни в темноте. Даже наоборот: впотьмах очки, кажется, чуть ли не собирали свет. Зато при яркой вспышке моментально темнели. До чего только буржуи не додумаются.
2
Ребята, одетые в пестрый камуфляж, сидели на матах в обширном спортзале, о чем-то разговаривали, смеялись. Турецкий сразу узнал кое-кого из тех, кто участвовал в операции на шоссе, но были и новые лица. Парни окружили вошедших, любопытно рассматривая человека, о котором им было только известно, что в предстоящей операции ему отводилась главная роль.
– Кличка Скунс, – сказал киллер.
– Неужели умеет?.. – громким шепотом предположил кто-то. Послышался смех.
– Со Скунсом никто умный второй раз не связывается, – сказал Дроздов. – Клички!
– Глаз.
– Утюг.
– Макс.
– Пес.
– Монгол.
– Метла.
– Десять.
Этот последний, здоровенный белобрысый парень, носил эстонскую фамилию Тамм, которая, естественно, породила прозвище «Здесь», перешедшее затем в «Десять».
Алексей внимательно слушал. В дальнейшем он их ни разу не перепутает. Такая профессия.
– Пускай наденут маски и шлемы, – сказал он Дроздову. – И в них походят, подвигаются.
Саша чуть не спросил, зачем, потом заметил пристальный взгляд Алексея: он цеплял каждую особенность движения, отправляя ее в память визитной карточкой не хуже лица и клички. Киллер приступил к делу.
Глава двадцатая И ТОГДА ОН ПОШЕЛ ОДИН…
1
Следовало со всей определенностью заявить, что Господь Бог на свете все-таки есть. Погода разразилась самая что ни на есть мерзопакостная. Как раз то, что нужно диверсанту для полного счастья. Ибо на что приличные люди сетуют и огорчаются («Пропал выходной!»), то диверсанта радует и настраивает на творческие свершения.
«Лечебно-оздоровительный комплекс» обложили по всем правилам, насколько это было возможно силами команды Дроздова.
– Шли дроздовцы твердым шагом, – прокомментировал Алексей, застегивая на себе черный комбинезон (закрыли, подергали, запомнили, что подергали, запомнили, что запомнили). Под комбинезоном облегал тело терлоновый бронежилет из специальной пулезащитной ткани на основе арамидного волокна. Сверху имелось великое множество карманов самого разного назначения и размера. – Ночь туманная настала. Дай фломастер, Дрозд!
– Зачем?
– Номер своего счета у государственного мужа всея Руси на лбу напишу, не то позабудете. Знаю я вас, совков.
– Что ж лимона не потребовал? – поинтересовался Дроздов. – У пенсионеров же отнимаешь.
Киллер ядовито хмыкнул:
– У пенсионеров? Полстраны в унитаз спустили, остальное разворовали. Скоро на спецдачи хватать перестанет, уж куда там на пенсионеров.
Дроздов мрачно промолчал.
– И тогда он пошел один, – сказал киллер. – Серебряный Берег, теперь Серебряный бор… житья не стало от президентов. Шантрапу пожалей, Вадик. Только если шуметь начну. Ну ладно, пока.
Турецкий так и не понял, куда он вдруг подевался. Вроде только что стоял рядом, держа большой, плотно упакованный ранец. А потом сразу исчез.
Они забрались обратно в машину. Внутри было темно и тепло. По стеклу бесшумно елозили дворники, сгребая обычный для ноября кисель из снега с водой, густо валившийся с непроглядных небес. Вершины деревьев вырисовывались на фоне зарева столичных огней. Роща гудела и покряхтывала под ударами ветра. Если бы сюда забрел посторонний человек, он мог бы пробродить до утра, не заметив никаких признаков скрытой жизни.
Вадим тихо матерился сквозь зубы, положив руки на руль. Турецкий смотрел на часы, на едва плетущуюся секундную стрелку, и молчал. До начала решительных действий оставалось семнадцать минут.
2
В два ноль семь ночи к воротам «Лечебно-оздоровительного», неуверенно вихляясь по мокрой дорожке, подъехал вишневый «мерседес» с фарами, зажженными на дальний свет. Следом за ним вырулили две старые «Волги», ведомые чуть более твердыми руками. В машинах на всю катушку надрывались магнитофоны. «Волги» и «мерседес» остановились перед воротами, чуть не влипнув друг в дружку и все вместе – в плотно сомкнутые створки. Открылись дверцы, наружу вывалилась хохочущая компания: несколько парней и девиц, все одетые так, словно только из ресторана. Одна из девушек была в кремовом платье до пят, две другие пытались открыть над ней зонтик. Зонтик раскрываться упорно не хотел, кремовую даму уговаривали спрятаться в «мерседес», она не шла и взывала к какому-то Сереже. Мужчина постарше, усатое «лицо кавказской национальности», держал в одной руке бутылку шампанского, в другой – два хрустальных бокала и явно собирался наполнить их прямо возле машин. Двое парней натянули на головы пиджаки и, хохоча, по шаткой синусоиде устремились к воротам:
– Вартан Нахапетыч!.. Открой!..
Грох-грох-грох кулаками.
- Дядя Варта-а-ан!
За безобразием пристально наблюдало несколько телекамер и множество глаз, непроизвольно обратившихся в ту сторону. Через пару минут шумной компании вежливо объяснили, что вышла ошибка. Молодежь чуть не повалилась наземь от хохота: воспоминания обещали остаться неизгладимые. Водитель «мерседеса» конфузился, его хлопали по спине, без большой выдумки именовали Сусаниным и утешали: Серебряный Бор, мол, большой и дач много, будем действовать методом научного тыка. Кавказец угощал охрану шампанским, охрана скромно отказывалась, благородная влага пенилась и текла на асфальт. Молодые люди просили не обижаться, если снова свернут не туда и окажутся перед воротами еще раз. Заблудившуюся свадьбу удалось выпроводить только минут через двадцать.
Опять стало тихо.
Никто не заметил, как в самом начале смешного недоразумения трехметровый забор с другой стороны комплекса перемахнула легкая тень.
3
Когда происходят нешуточные дела, зачастую бывает нужен Человек, Которому Не Повезло. В данном случае этот человек смотрел сладкие сны на диване в одном из холлов комплекса. Могучий, несколько полноватый малый дрых одетым, удосужившись снять только высокие шнурованные ботинки, и о фатальном своем невезении не подозревал.
Прикосновение пальцев превратило его сон в глухой обморок. Когда спустя некоторое время парня очень невежливо растормошили, он попытался вскочить, но не смог: запястья и лодыжки были перетянуты тонким, очень прочным шнуром. Челюсти болезненно распирал кляп, исключавший не то что крик – даже сколько-нибудь громкое мычание. Боевик сидел на полу, привязанный к толстой фановой трубе, в совершенно темной подсобке. Единственным источником света служил крохотный синеватый фонарик. Слабенький луч падал на небольшой, с ладонь, но очень четкий рисунок на плотной бумаге, который держала перед лицом парня невидимая рука. План комплекса.
