Красная дорожка.
Смех.
Музыка доносится из распахнутых дверей. Слуги кланяются. Пахнет цветами и духами. Какое все…
– Прекрати. – Виктория рядом. – Не думай, иначе все испортишь.
Не думать.
Сложно не думать, когда тянет как раз думать! Но Эва пытается. Ее взгляд скользит, пытаясь зацепиться хоть за что-то.
Белый мрамор пола.
Малахит.
И зеркала. Зеркал как-то слишком уж много, и из-за них холл кажется еще больше. Настоящий лабиринт.
– Барышни. – Им кланяются.
И объявляют.
Мама…
Не думать. Нет никого. Только Эва. И Виктория. Они похожи – впервые, пожалуй, с рождения. И зеркала это подтверждают, хотя все одно Тори чуть бледнее.
И волосы ее темнее.
В них – тонкий венок из живых цветов. На шее – нить жемчуга. А Эве досталась брошь. Платья у них почти одинаковые, ровно настолько, насколько это допустимо. Только у Эвы – из бледно-золотого атласа, а у Тори – тафта, та молочная, с легким розовым отливом, который редко кому идет.
Но Тори – идет.
– Дамы… – Хозяйка дома появляется внезапно, едва не сбивая на неправильные мысли. – Я счастлива видеть вас…
Голос ее звонок.
И сама она удивительно красива. Настолько, что Эва даже почти забывает про… про то, о чем нельзя думать. Ее губы шевелятся. Она что-то говорит этой великолепной женщине, в которую по слухам влюблен сам император.
Или был влюблен?
Интересно, это правда? Если так, то императрице должно быть обидно. Эва бы точно обиделась, если бы ее муж…
– Молодец. – Тори сжимает руку, легонько так, и становится ясно, что она тоже боится. А это ведь почти невозможно?
Их окружают. Знакомые люди. Знакомые лица.
– Чудесно выглядите. – Первой заговаривает Оливия, которая тоже хороша. И наряд ей к лицу. – Удивительно, столько было разговоров о вашей… болезни. А вы поправились!
– Мы тоже рады встрече. – Тори взмахнула веером.
Разговор.
Снова ни о чем. И он мешает, Эва пытается вслушиваться, но…
– Мисс Орвуд. – Найджел Сент-Ортон появляется из ниоткуда. И пора бы привыкнуть, но… Эва приседает, как и прочие. – Помнится, вы обещали мне…
Танец.
Кружиться в танце легко, потому что Эва может позволить себе расслабиться, ведь все…
Нет, не может.
Но впервые, кажется, она не путается в собственных ногах. А это уже достижение. И если так, то стоит сосредоточиться именно на этом.
– У вас такое серьезное выражение лица, что мне, право слово, не по себе…
Как он может шутить вот так?
Или это и есть то самое воспитание, которого Эве категорически не хватает?
– Я просто ужасно боюсь споткнуться, – шепотом отвечает она. – Это будет до крайности неловко. А все смотрят… особенно Оливия. Почему?
– Наши соседи. Мы знакомы довольно давно, и, боюсь, она решила, что это знакомство дает ей какие-то… надежды?
На что именно Оливия надеется, Эве понятно. И смешно. Глупая, разве не понимает она… Хотя да, именно что не понимает. Ведь со стороны если смотреть, Найджел Сент-Ортон – отличная партия.
– К слову, ваша сестра пользуется популярностью. – Глаза Сент-Ортона чуть прищурились. – А этот тип, между прочим, весьма сомнительной репутации. Вествуд вообще игрок. У Нортифа уже есть семья… неофициальная.
– Да?
Аскольд Нортиф, что-то рассказывающий Тори, выглядел слишком молодым для семьи.
– И трое детей. Одни проходимцы кругом, – проворчал Сент-Ортон. – Вы предупредите ее…
– Несомненно.
Запоздало до Эвы дошло, что музыка почти закончилась, а она так и не поняла, что именно танцевали. Впрочем, это неважно, потому что…
– Отец. – Голос Найджела Сент-Ортона спокоен до отвращения. И выражение лица такое вот, идеальное. Ледяное. Мертвое. – Позволь представить тебе мисс Эванору Орвуд…
Он красив.
Настолько, что ему и вправду только злодеем быть. С такой-то красотой. И надо же, впервые ожидания Эваноры не обманулись. Что ж, тем легче.
Надо просто представить себя героиней книги.
Присесть. Улыбнуться, отвечая улыбкой на улыбку. Смутиться, получив комплимент. И робко, глядя в пол, поинтересоваться, не будет ли господин Сент-Ортон столь любезен…
Он мог бы отказаться.
От танца.
От разговора.
Он мог бы просто не появиться. Но он пришел. И протянул руку, которая оказалась ледяной, хотя еще недавно Эва ощущала тепло прикосновения его сына. Потому что Найджел живой. А сам Сент-Ортон…
Не смотреть.
Не в глаза. Она… она глупая девочка, которая, как и многие другие глупые девочки, готовая влюбиться. В лицо. В сказку. В собственную выдумку. Во что там еще влюбляются. И когда он отвечает согласием, Эва вспыхивает.
Как и должно быть.
Танец.
На сей раз музыка где-то вовне. И звучит, звучит… он ведет. Смотрит на Эву снисходительно, будто видит насквозь. А когда она все-таки спотыкается, не позволяет упасть.
– Дети, – качает он головой. – Какие же вы все-таки глупые дети… неужели действительно думали, что я куплюсь на это вот все?
Взмах руки.
И музыка замолкает. Застывают люди нелепыми фигурками. Мрамор пола трескается, пропуская бледный дым. И Алистер Сент-Ортон оборачивается.
– Впрочем, так даже лучше…
Пальцы его стискивают руку. Вырываться бесполезно. Эва и не пытается. Только сжимает кулачок, пряча бледно-голубое перышко.
– Мой предок сумел стать собой, лишь преодолев границу мира. – Вторая рука стискивает ей щеки. – И я пытался, но все никак. Со снами худо-бедно выходило… Сны – это ведь врата, так?
– Да. – Виктория встала рядом. – Отпусти ее. Тебе ведь нужна я, верно?
Люди-тени.
Люди-призраки. И сам этот зал, его тоже не существует, как и дома, и сада, наполненного светом китайских фонариков. Это лишь сон.
Тот сон, который он создал для Виктории.
И тот, который она сумела повторить. А еще тот, в который он пришел.
Поставленная ловушка на зверя.
– Не совсем так. – Его хватка ослабла. И опять же, сон, но Эва чувствует его прикосновения. И даже боль, потому что щеки он сжимал с силой. Как и руку. Разве во снах такое бывает? Хотя сны ведь тоже случаются разные. – Мне нужны вы обе…
Щелчок.
И все меняется.
Зал… Снова зал, но иной.
– Где мы? – Тори крутит головой. – Ну да, узнаю. Я это место видела. Во снах. Так?
Круглое помещение.
Пол выложен черным камнем. А потому тонкие линии, залитые золотом, выделяются ярко. Они блестят в свете свечей, и пламя тех согревает воздух.
И камень.
Черный-черный, как… как из самой тьмы сделанный.
– И это сон, – спокойно говорит Тори. – Просто сон… Сейчас тут появится Милисента.
Тень становится у стены.
– Чарльз Диксон…
Еще одна.
Тори же поворачивается.
– Братец… и Эдди.
Эдди возникает последним, и что-то вокруг неуловимо меняется. Но Эва не успевает понять, что именно.
– Да, еще не хватает женщины. Беременной… Это сестра Диксона, да? Иногда я вижу и ее. Иногда – нет.
– Обойдемся. – Руку Эвы наконец отпускают. И она подносит ее к губам, дует, пытаясь остудить след чужого прикосновения.
А заодно раскрывает пальцы, выпуская перо.
Можно ведь и вот так.
Лети, лети! На край света и за край, туда, где в бледных туманах бродят потерянные души. Услышат ли? Услышат.
– Еще не все. Еще Найджел… Кстати, каково это, приговорить своего сына? Вы его совсем не любите? – Виктория держится спокойно. И это злит Сент-Ортона. Он и вправду думал, что она испугается?
Хотя…
Злость.
Злость им нужна. Злость отвлекает. А он должен отвлечься, потому что мир меняется еще немного.
– Хватит, – обрывает он Викторию. – Играй.
– А если я не хочу? – Она склоняет голову на бок и призывно взмахивает ресницами. – Зачем мне это? Я ведь все-таки…
– Играй! – Его голос гремит.
Он подобен грому.
– Ты же хорошая девочка… – Голос Алистера становится вкрадчивым. – Или нет? Ты плохая… мы знаем, что ты плохая. Мы оба. Ты и я… Ты подглядываешь в чужие сны. И в чужие жизни… Тебя ведь тянет узнать что-то тайное, запретное? Смотри на меня.
