Двинулись к передовой, причем что мне запомнилось. Вдоль дороги из прутьев был сделан специальный забор, чтобы немцы не видели передвижения. Но нас все равно заметили, начался артобстрел, а меня еще отец учил, он же воевал в 1-ю мировую: «При артобстреле нужно бежать не назад, а вперед». Поэтому я и кинулся вперед, а за мной еще пара человек.
В общем, вот с такими приключениями мы попали в 72-ю Гвардейскую дивизию 7-й Гвардейской армии. Меня направили в пулеметную роту 2-го батальона 222-го полка. Уже после войны на политзанятиях нам рассказывали, что к нам перебежал один немец и говорит: «По личному приказу Гитлера вашу дивизию разобьют», ну якобы за то, что она отлично воевала. Штабные начали смеяться, а он и говорит: «Завтра можете меня расстрелять, если я сказал неправду…» Но факт тот, что когда немцы ударили, от дивизии осталось всего ничего… На семь километров обороны, что держала дивизия, пошли 200 танков, а перед этим еще два дня непрерывно работала артиллерия… В этих боях погиб и комдив Лосев, а на его место потом назначили Берестова.
Нашу пулеметную роту тоже формировали заново. Я же в ГЛР окончил курсы пулеметчиков, поэтому и вызвался в пулеметчики, но меня все равно проверили, устроили вроде как экзамен. Поспрашивали немного по теории, и все. Набрали много молодых и нацменов, тогда вообще их много пришло. Я уже тогда был нестроевик, но ограничений по службе пока не было, хотя уже и вышел указ, что нестроевиков определять на работы полегче. В роте было четыре расчета «максимов», с командиром и санинструктором, всего двадцать пять человек. Нами командовал необстрелянный младший лейтенант, который по возрасту был даже младше меня. Меня назначили первым номером, а вторым мне дали Лебедева. Он был повыше меня, правда, и потоньше меня, хоть я и сам был «фитиль».
Это уже была вторая половина сентября. Нам поставили задачу – взять высоту и деревню и таким образом выровнять линию обороны. Названия ее точно не знаю, но между собой эту деревню мы называли Новая Весть. Взяли ее хоть и с боем, но почти без потерь, и встали в оборону.
Но моя рука не то что не заживала, а стало еще хуже. Ребята вначале подумали, что я сачкую, потому что я даже окапываться не мог, у меня рука до локтя стала темно-лилового цвета. Мне перед ними неудобно, но я им объясняю, ребята извините, ранение. До ноября я еще как-то терпел, но потом рука посинела до самого плеча и так болела, что меня аж крутило от боли. К тому же по ночам уже стало холодно, и нам начали выдавать по 44 грамма спирта, но мы его пили не разбавляя.
Когда я показал санинструктору руку, то он мне сразу выдал направление к врачу нашего полка. Она посмотрела и говорит мне так укоризненно: «Но вы домой не поедете!» – «А я что, прошусь, что ли?!»
Слева направо: к-р 1-го отделения Соловьев А.И.; Киселев – комвзвода; С. Стульник – к-р 2-го отделения (после войны)
И после этого меня попросили на время стать старшиной моей же пулеметной роты, потому что старшина, которого нам прислали, от жадности нажрался маргарина, запил его водой и слег с тяжелейшим отравлением. Заменить его было просто некем, но я все равно отказывался, потому что термосы и пустые тяжелые, а уж полные я тем более таскать не мог. Пока ребята по две ходки делают, я и раза не успевал. Мне говорят: «Пусть тебе больше солдат дают». А кого там брать, если там одна молодежь и нацмены, которые от страха вообще ни на каком языке не разговаривают… В общем, меня просили побыть старшиной роты пятнадцать дней, но я там промучился полтора месяца.
И только после этого меня назначили связным командира моего 2-го батальона. Основная моя обязанность была принести в штаб батальона к восьми утра докладные из рот. Я прятал докладные за пазуху и вперед. И вот так до самой Победы, все три с половиной месяца, я был связным. После разведки, конечно, это был прямо санаторий. В боях я уже не участвовал, но мне ведь даже еще в пулеметной роте после разведки казалось легко, а уж когда я стал связным, то понял, как это можно всю войну прослужить и остаться живым. Хоть я и был все время связан с передовой, и под пулями ходил, и всякое случалось, но все-таки это было уже не то…
Наша дивизия освобождала Венгрию, Словакию, а в Австрии, местность, где родился Гитлер… Там немец нам перцу задал. Пустил по нам термитные снаряды, побило много лошадей… Бои до самого конца войны были тяжелые.
– Где вы узнали о Победе?
– В Чехословакии, чуть не доходя до Праги. Но, кстати, даже митинга, по-моему, у нас не устроили, я, например, не помню. Зато стрельба была дня два, фары на всех машинах повключали… Стол хороший сделали, правда, офицеры сели отдельно, а солдаты отдельно. Разрешили немного пить, но я же непьющий и даже некурящий.
Причем такой момент. Сразу после войны, когда мы стояли в Чехословакии, то чехи сманивали наших солдат, и знаю, что некоторые к ним так и сбежали, хотя эти данные и были засекречены. И даже мне знакомые чехи тоже предлагали: «Давай к нам, мы тебе сделаем документы». Но мне отец так сказал: «Если предашь Родину – я тебя прокляну…»
– Какие у вас боевые награды?
– Если я вижу, что у человека мало наград, значит, точно пехотинец с передовой. А если наград по пояс, значит, точно из тыловиков, «коллекционер»… Помню, был у нас один трусоватый старшина по фамилии Пурич. Пожилой уже, обрюзгший, причем партийный, так у него только ордена были, и ни одной медали, хотя к фронту он и близко не подходил. Как-то вызвал его капитан к себе, мы шли вместе, и тут начался артобстрел, так я и оглянуться не успел, а он уже в тыл бежит… Все понимали, что он в возрасте, и не трогали его. А я думал, так вот кто, оказывается, ордена получает…
Другой, помню, такой невысокий молодой парень, охранял одного политработника и имел шесть медалей «За отвагу». Шесть!!! Я-то прекрасно понимаю, что это за награда, что эта медаль почетнее, чем орден. Спросил его как-то: «Что ты такого совершил? Какие подвиги?» – «А что, – говорит, – мне выписывают, я и беру…»
Ведь как тогда награждали. Возьмем, например, деревню, и присылают запрос: предоставить списки отличившихся. А отличившиеся знамо где, кто убит, кто ранен, поэтому кого-то из оставшихся награждали, а остальное штабники себе выписывают…
Или, например, сразу после войны у нас был командир роты, татарин. Ничего такой, и справедливый, и боевой, но он не воевал, а ему все равно вручили орден Красной Звезды и написали, что он участник войны.
Правда, у нас в батальоне был, даже фамилию его помню, младший лейтенант Пшеничников. Когда брали одну высоту, он себя геройски проявил, но его тяжело ранило, а солдаты вообще посчитали, что его убило. Но похоронная команда его спасла, разглядели, что он еще живой, и отправили в госпиталь. Как потом оказалось, звание ГСС ему присвоили «посмертно», но когда он вернулся, то устроили целый митинг, и звание ему восстановили как живому. Знаю, что у нас в полку ГСС были, но только офицеры, среди солдат не было.
